Вечером в семь часов Петрик и Володя, разглядывая номера домов, ходили по Степановской улице. Они разыскали флигель, указанный усачом, и на двери, обшитой клеенкой, увидели визитную карточку, приколотую кнопкой:

ДМИТРИЙ СЕРГЕЕВИЧ

КУРОВ

Петрик нажал пуговку электрического звонка. Дверь им открыла полная дама с двойным подбородком и глазами-изюминками.

— Хорошо, что вы пришли, — приветливо сказала она. — Мужа еще нет, но он скоро должен вернуться. Вы его подождите. Можно сесть вот здесь.

Жена капитана оказалась доброй женщиной. Вероятно, она знала от мужа историю о пропавшем Боре. Она выразила свое сочувствие Володе. Затем капитанша заставила Петрика рассказать, как матросы обыскивали капитана Курова в поезде. Она уже слышала про корзинку, вырученную мальчиками во время обыска, но интересовалась всеми подробностями.

— Ты герой! — похвалила она, выслушав рассказ Петрика. — За одну эту корзинку муж должен вам помочь. Я на днях уезжаю на хутор. Дмитрий Сергеевич остается один. Это очень неудобно. Самовар поставить и то некому. Мне кажется, недели две вы смогли бы прожить здесь. Вряд ли раньше восстановится связь с Уфой. Я уже говорила с мужем, и он не возражает. Если это вас устраивает, вы можете ночевать вот тут, в прихожей. Я оставлю вам деньги на питание, а вы будете прислуживать капитану.

Через час пришел Куров. Он разговаривал с женой по-французски в комнате. Мальчики сидели на кухне. Потом капитанша открыла дверь и отдала первое распоряжение:

— Поставьте самовар. Уголь в кладовой, а лучинки придется наколоть. Сухое полено лежит за плитой.

Заговор роялистов^[3]

Рано утром жене капитана подали дрожки, запряженные парой сытых лошадей.

— Больше двух недель не задерживайся! — сказал Куров, обнимая и целуя супругу. — Трофиму передай, пусть утейковские все, что награбили, назад привезут. Скажи, я шутить не буду. Строго скажи. К стенке поставлю грабителей. Пусть так Трофим мужикам и передаст!

Капитанша уехала. Куров напился чаю, закрыл комнаты на ключ и тоже покинул флигель. Ребята остались на кухне.

Теперь они не голодали. Каждое утро капитан оставлял им немного денег на еду. За это братья должны были ставить самовар, чистить сапоги и бегать за папиросами.

Куров относился к ребятам, как к денщикам, и заставил их величать себя по-военному: «ваше высокоблагородие!» Он никогда не унижался до дружеской беседы с ними, как это допускала добросердечная капитанша. И только один раз, когда капитан чистил револьверы (их у него было восемь штук самых разнообразных систем), он не только снизошел до разговора с Петриком и Володей, но даже позволил им протереть тряпочкой винтики, пружинки и гаечки. Это было такое счастье — чистить настоящее оружие, что у Петрика с Володей разгорелись уши.

Потом капитан выстрелом из револьвера тушил зажженную свечку. Он даже убил муху на потолке.

Куров зарядил револьвер и дал — это было вершиной счастья! — выстрелить вначале Володе, а потом Петрику. Володя долго целился и промазал, а Петрик почти не целился и так удачно выстрелил, что капитан пошевелил тараканьими усами и позволил выстрелить вторично. И во второй раз Петрик не промахнулся. Куров разрешил истратить третий патрон. Володя умирал от зависти. Он такими умоляющими глазами смотрел на офицера, что тот позволил и ему выстрелить еще раз. Володя целился еще дольше, переживая полное блаженство, но в цель все-таки не попал.

— Ты — шляпа, — сказал капитан, отбирая у Володи револьвер. — А из Петрика получится хороший стрелок.

По вечерам к Курову приходили офицеры и разговаривали про революцию. Петрик и Володя сидели на кухне, готовые по первому приказанию капитана бежать или за папиросами в ларек, или за колбасой в магазин, или в пивную за пивом.

Вот и сегодня поздно вечером пришли к капитану четыре офицера. Куров велел мальчикам поставить самовар. Володя разжег сухие лучинки, а Петрик пошел в комнату расставлять на столе чайную посуду.

— Что вы мне говорите — чехи! — кричал один из гостей. — Я этих чехов брал в Галиции тысячами в плен. Ты-ся-ча-ми! А теперь мне какой-то пражский парикмахер, по существу изменник, перебежчик, велит отправляться в двадцать четыре часа на фронт. Да еще грозит расстрелять, подлец! Меня, георгиевского кавалера!

— Хамство! — закричал второй гость высоким, пронзительным голосом. — Позор!

— Я не хочу проливать кровь за учредиловку! Пусть она провалится вместе с эсерами в преисподнюю! Я офицер царской армии. По убеждению роялист. Я готов хоть сейчас умереть за моего государя!

— Господа! — поднялся третий гость и зачесал гребешком жиденькие височки. — Здесь, надеюсь, все роялисты. Мы все умрем за нашего государя! Будем говорить начистоту! Без царя России не обойтись. Царь нужен народу, как солнце, как воздух, как вода...

— А где этот скотина Петрик? — неожиданно спросил Куров.

— Я здесь, — ответил Петрик, по-военному вытягиваясь перед капитаном. — Только я не скотина... ваше высокоблагородие!

— Почему к селедке нет луку?

— Весь съели... ваше высокоблагородие!

— Если в следующий раз не будет луку, я оторву тебе уши. Запомни!

Петрика выручил третий гость:

— Бросьте, капитан! Нельзя путать два вопроса. Или император или зеленый лук. Или заговор или селедка. Что-нибудь одно.

На минуту воцарилось молчание. Петрик вышел из комнаты.

— Капитан, откуда у вас появились мальчуганы? — спросил первый гость, бравший чехов тысячами в плен.

— Очередной каприз Ольги Сергеевны. Жена решила, что этот курносый пистолет не кто иной, как ангел-хранитель, посланный мне небом по ее молитвам. Разве я вам не рассказывал историю с обыском во время моего возвращения из Москвы?

— Рассказывали!

— А я ничего не слышал! — отозвался четвертый гость.

— Это был довольно забавный эпизод! — произнес капитан. — Я получил партию браунингов, запаковал их под видом провизии в корзинку и стянул ее электрическим проводом. Ехали мы довольно просторно. Один находчивый студент сделал на нашей теплушке надпись «сумасшедший вагон» и этим спас нас от тесноты. Но в Инзе нагрянула проклятая матросня проверять документы. Если бы я заблаговременно не подсунул свою корзинку тому самому хлопцу, которого вы здесь видели, вероятно, меня бы распатронили в дым. На мое счастье этот курносый мальчишка оказался смышленым. Во время обыска он держался благородно. Когда Ольга Сергеевна узнала обо всей этой истории, она прониклась к мальчикам большой симпатией. Тем более, что они сейчас на сиротском положении. Едут откуда-то с Украины, ищут пропавшего братишку. В общем за отсутствием денщика они у меня выполняют его обязанности, — закончил свой рассказ капитан.

— Ох, как ваши браунинги были кстати! Я собственноручно шлепнул троих.

Офицер достал револьвер и повертел его в руках, разглядывая со всех сторон.

Петрик затаил дыхание. Вот почему корзинка была такой тяжелой! В ней находились револьверы. Ими белые убивали большевиков.

Петрик подтолкнул Володю:

— Слышишь?

Володя второй раз наливал и разжигал самовар, а Петрик сидел возле дверей в сильной задумчивости, прислушиваясь к разговору офицеров.

— Мы много треплем языком! — говорил первый гость. — А дела не вижу. Настоящего дела, за которое можно пойти на смерть...

— Такое дело может быть только одно, — хриплым басом сказал капитан Куров. — Спасение монарха! Надо ехать в Тобольск освобождать из заточения императора.

— Я с радостью отдам жизнь за моего государя!

— Предлагаю считать капитана Курова руководителем нашей пятерки. Он — роялист, и этим все сказано! Главное, поменьше разговоров!

Петрик подтолкнул Володю, и они вышли на крыльцо. На востоке светлело ночное небо. Гасли далекие звезды, и наступал рассвет. На соседнем дворе кричали петухи.

— Ты слышал? — шепотом спросил Петрик.