Одной из первых стала пользоваться услугами фотографии археология. Вот один из первых примеров этого содружества. В 1849 г. барон Гро, французский посланник в Афинах и страстный дагеротипист, сфотографировал некоторые части афинского Акрополя. Спустя какое-то время, возвратившись по окончании своей дипломатической миссии в Париж, Гро рассматривал свои снимки через сильную лупу. И тут он сделал неожиданное открытие - на одном из попавших в кадр камней, который много веков валялся вблизи Акрополя, удалось рассмотреть высеченное изображение льва, раздирающего когтями змею. При тщательном осмотре камня на месте предположение Гро полностью подтвердилось. Изображение на камне было почти незаметным для невооруженного глаза, и только благодаря фотографии и удачному косому освещению поверхности камня удалось обнаружить неизвестное раннее произведение древнегреческого искусства.
Бытовая (портретная) фотография. Известно, что первым в истории фотографии снимком был пейзажный снимок. Это был вид из окна мастерской, выполненный хозяином этой мастерской Н. Ньепсом еще в 1826 г. Казалось бы, этот факт должен стать в какой-то степени символичным, предопределяя съемке пейзажа большую будущность. Так считали люди, причастные к фотографии или знакомые с ней, так оно и случилось, но… только чуть ли не через полстолетия. На первых же порах о фотографировании людей никто всерьез не помышлял. Так, в 1840 г. выходившая в Петербурге «Художественная газета» в статье, посвященной дагеротипии, предрекла ей большую будущность в качестве помощницы путешественников и натуралистов и безапелляционно заявила: «Что касается до снимка портретов посредством дагоретипа, то нам это кажется бесполезным». Однако прогнозы не оправдались, время внесло в них свои коррективы и в итоге получилось все наоборот - очень скоро и на долгие годы доминирующее положение в фотографии занял именно портрет. Уже через два года после обнародования дагеротипии в ателье первых фотографов выстраивались очереди.
Занятие дагеротипией стало почетным и прибыльным делом. Многие европейцы, прежде всего французы и немцы, освоив дагеротипный процесс, разъехались в поисках славы и заработка по всем крупным городам мира. Так, один из пионеров фотографии талантливый французский изобретатель Антуан Клоде оказался в
Лондоне, где он открыл портретное ателье. Клоде, кстати, является автором превосходного портрета изобретателя калотипии Ф. Талбота. Целую одиссею совершил в поисках своего счастья австриец Иосиф Венингер. В августе 1841 г. он переехал из Вены в Стокгольм, оттуда попал в Финляндию и наконец обосновался в Петербурге. Одно из самых первых дагеротипных ателье было открыто в Нью-Йорке, его владельцами были известные изобретатели Сэмоэль Морзе и Дрэйпер. В Варшаве первое фотоателье открыл в 1844 г. Кароль Бейер, сочетавший в себе качества талантливого фотографа и страстного археолога и добившийся известности на обоих этих поприщах. В том же 1844 г. подобное заведение открыл в Таллинне Карл Борхард. О первых фотоателье в России речь пойдет дальше.
Любопытно посмотреть, как выглядело портретное ателье времен дагеротипии. Первые фотографические заведения помещались на самых верхних этажах домов, где было много света, чаще всего в мансардах, а то и прямо на крыше (в летнюю пору, разумеется). Позже стали строить специальные стационарные ателье. Такое ателье состояло из лаборатории и съемочного павильона. Павильон имел большие размеры, стеклянную стену, выходящую на крышу, и стеклянный же потолок. Таким образом, даже в пасмурный день в помещении было достаточно света.
В первые годы дагеротипии, когда камеры не имели штативов, они устанавливались на специальных полках чуть ли не под потолком ателье. Снимавшийся, в свою очередь, располагался на высоком помосте напротив камеры. Чтобы открыть объектив и произвести экспозицию, фотографу приходилось взбираться на высокий табурет. Очень скоро фотографы обзавелись штативами, которые позволили передвигать камеры по павильону. В каждом ателье имелось несколько камер различных размеров, так как снимки приходилось делать разного формата - от миниатюрных, предназначенных для вправки их в перстень или медальон, до больших, так называемых «кабинетных» размеров.
Павильон обычно украшался узорчатой драпировкой, имелось несколько переносных фонов в виде больших щитов с обоями разного цвета и рисунка. Непременными атрибутами ранних ателье были столы, диваны и кресла. Имелся набор различных безделушек, которые клали на стол для придания, скажем, семейной сценке большей достоверности и естественности. Некоторые посетители, не довольствуясь имеющимся, привозили с собой собственные вещи и даже кое-что из мебели, благодаря чему они чувствовали себя привычно, как дома.
Так как выдержка при съемке длилась несколько минут, то фотографу приходилось обзаводиться специальными металлическими зажимами-держателями для головы, которые крепились к спинке стула или устанавливались позади него на стойке. Удерживаемая таким приспособлением голова фотографируемого была неподвижной и волей-неволей получалась резкой. Труднее было с глазами, особенно людям, имеющим привычку часто ими моргать. Глаза в таком случае получались невыразительными и даже нерезкими.
Освещение в павильоне было мягким, без излишнего контраста, что позволяло получать портреты с тонкими тональными переходами от света к тени. Чтобы отделить фигуру портретируемого от фона, старались снимать его в светлой одежде на темном фоне или, наоборот, в темной одежде на светлом фоне. Дагеротиписты охотно вводили в кадр руки снимаемого, чего нельзя сказать о фотографах следующего, мокроколлоидного, периода фотографии, когда руки на снимках получались в виде невыразительных белых пятен.
Фотография и живопись. С первых же дней существования фотографии между ней и изобразительным искусством, прежде всего живописью и графикой, установились весьма натянутые и неопределенные отношения. Дело в том, что первыми, кто не на шутку испугался, едва прослышав о новом изобретении, были, как ни странно, художники. Художники, в первую очередь графики и литографы, увидели в светописи своего злейшего врага, способного отобрать у них кусок хлеба, а самих пустить по миру. И надо признать, что художникам было от чего волноваться. Правда, не всем, а лишь тем из них, которые видели в искусстве только средство для заработка. Первая и, пожалуй, самая весомая услуга, которую оказала молодая фотография живописи и графике, заключалась в том, что благодаря появлению портретной фотографии бездарным художникам-портретистам, под работами которых, по словам русского историка фотографии В. Ф. Буринского, «приходилось подписывать для объяснения известное: «се лев, а не собака», пришлось искать другой заработок, отчего искусство только выиграло.
Настоящие же художники, в особенности приверженцы реализма в искусстве и противники академизма с его условностями и мифологическими сюжетами, считали, что фотография благодаря присущей ей точности воспроизведения натуры должна стать надежной помощницей художников. Известно, что, увидя первые дагеротипы, знаменитый французский живописец Поль Деларош в смятении воскликнул: «Живопись умерла с этого дня!» Однако спустя какое-то время совершенно успокоился и даже, как мы знаем, стал успокаивать своих собратьев по профессии (вспомним записку, составленную Деларошем по просьбе Араго), предсказывая новому изобретению роль помощника художников. Эту роль он видел в том, что фотография «окажет услуги искусствам» тем, что будет служить им «для составления коллекции этюдов».
Такого же мнения придерживался и известный русский портретист С. К. Зарянко, который одним из первых понял, какую пользу может оказать фотография изобразительному искусству. Стремясь к точности в передаче перспективы, натуры и ее отдельных деталей, строгому и безукоризненному рисунку, Зарянко учился всему этому у фотографии, влияние которой просматривается в большинстве работ художника.
