Он выполняет колоссальную работу, ездит по городам Европы, посещает музеи, частные коллекции, бывает в местах раскопок. Изучает огромное количество костей, каменных отпечатков, обломков скелетов. Всюду делает зарисовки, проводит сравнения, снимает слепки.
А сам в это время живет плохо, кое-как зарабатывает переводами, зачастую голодает.
«На днях я заложил часы и мелочи».
«…Решил завтра понести в заклад всякое платье».
«Дарвина не видел, поеду к нему 1 сентября, если не поколею с голоду до тех пор», — пишет он брату.
Однако он видит, что труд его увенчался успехом. Он нашел далеких предков современной лошади и проследил их эволюцию. Диссертация почти готова.
Это было большое, смелое открытие. Подтверждение теории Дарвина для древнейших времен. Рождение новой науки — эволюционной палеонтологии.
Иногда Ковалевский приезжал к Софье. Дни были наполнены радостью свидания, разговорами, смехом, прогулками за город. Но отношения оставались прежними. В них было и счастье и горечь несбывшихся желаний. Владимир, как и раньше, любил своего маленького бойца науки и мечтал, что, может быть, потом, когда они кончат занятия… Пока это были лишь сладкие мечты…
Он только что вернулся из поездки. На столе его ждало письмо от Софьи.
Он сразу стал собираться в дорогу. Ему очень надо было закончить раздел своей работы. Пока свежи были в памяти результаты изысканий.
Но он не раздумывая оставил все и уехал.
И вот они уже близ Парижа. Город окружен кольцом прусских и версальских войск.
Рискуя жизнью, Ковалевские пробираются в какую-то деревню, достают лодку и ночью плывут вниз по течению Сены.
Сену сторожат, простреливают неприятельские войска. Все же каким-то чудом Ковалевским удается достичь ворот Парижа.
Здесь уже были свои. Часовые знали Жаклара. Ковалевских направляют на Монмартр.
В городе неспокойно. Уже четвертый день, как версальские войска начали штурм революционного Парижа.
Не смолкает канонада. Проносят раненых. Всюду на стенах домов, на киосках, на афишных тумбах расклеены прокламации ЦК Национальной гвардии. Они призывают к борьбе.
На улице Вивьен Ковалевские увидели отряд женщин. Шли молоденькие девушки и седые старухи. У всех через плечо ружья, пороховницы на поясе. Впереди молодая женщина в черном платье, в тирольской шапочке с кокардой. Она идет легким упругим шагом. Ветер развевает концы красного шарфа, повязанного вокруг талии. За поясом у нее револьвер.
Софья смотрит на командира. Почему ей так знакома эта женщина? Где она видела ее лицо?
Отряд уже прошел мимо.
— Владимир, — говорит Софья, — это же «Пиза. Я не ошиблась — это «Пиза Томановская, помнишь в Петербурге…
Софа бежит за отрядом и зовет Томановскую. Женщина в тирольской шапочке оборачивается. Конечно же, это она! Но какая уверенность в каждом движении, какая выправка. Настоящий командир!
Лиза подбегает к Ковалевским.
— Как вы к нам попали? — говорит она удивленно. — Здесь меня не зовут Томановской. Я — Елизавета Дмитриева. Это в целях конспирации.
Лиза рассказывает про дела в Париже.
— Здесь борются не только французы. Много русских. Тут Лавров. И поляки Врублевский, Домбровский. И венгр Франкель.
Она подтверждает, что Жаклары живут на Монмартре.
— Только дома вы их сейчас не застанете. Они на митинге. Идите на площадь Тертр.
— Если будет потише, я вечером к вам забегу! — кричит Лиза уже издали, догоняя свой отряд.
Ковалевские почти бегом бросаются к площади Тертр на Монмартре. Здесь много народа.
Софья ищет сестру. Но ее не видно.
Посреди площади на перевернутом ящике стоит высокий, слегка сутулый человек с длинными, отброшенными назад волосами, круглой бородкой и живыми карими глазами. Через плечо у него повязан красный шарф делегата Коммуны.
— Граждане! Настал решительный час. Враг наступает. Не верьте тем, кто говорит, что Тьер не посмеет громить Париж. Это вас хотят ввести в заблуждение. Тьер — наш классовый враг, и он пойдет на крайние меры. Отдадим все силы в борьбе за нашу Коммуну. Все, кто может держать оружие, на форты, на баррикады!
— Правильно, Варлен!
— Вперед за Коммуну!
— Да здравствует свобода!
— Я скажу так, — выходит вперед старая женщина. — Мне уже много лет, но свет я увидела только при Коммуне. Все мои три сына сражаются на фортах, и я буду драться рядом с ними. Ничего, сумею держать шаспо[9]. А не хватит на меня шаспо, есть камни на мостовой.
— Молодец, старуха!
— Правильно, мамаша Пуарье!
И вдруг Софа вздрогнула и схватила Владимира за руку:
— Анюта!
Анюта вскакивает на ящик. Она немного похудела и стала более строгой. В голубых глазах исчезло мечтательное выражение и зажглись суровые огоньки.
— Женщины Монмартра! — говорит она. — Враг начал наступление. На фортах и у ворот идут жестокие бои. Есть раненые. Нам необходимы сестры милосердия. Чтобы перевязывать раненых, а если нужно — взять ружье и встать рядом с мужьями и братьями. Отстоим Коммуну!
— Отстоим! — как эхо проносится по площади.
Сердце Софьи переполняется гордостью за свою сестру. Только так и может говорить ее Анюта!
— Кто запишется в отряд сестер милосердия? — спрашивает Анна, и со всех сторон тянутся руки.
— Меня запиши, гражданка Жаклар!
— Меня, Аннет!
Здесь все знают свою Аннет. Она ведь секретарь женского Комитета бдительности на Монмартре.
Софья пробирается к сестре.
— Софа! Во сне это или наяву? Как ты сумела к нам попасть, родная ты моя девочка, — говорит Анюта, обнимая сестру и тормоша ее, словно действительно желая убедиться, не призрак ли перед ней.
— И Володя здесь! Пойдемте, я доведу вас до дома, вы отдохнете. А мне нужно скорее идти в госпиталь.
— Я с тобой, — говорит Софа.
По дороге она рассказывает Анюте о встрече с Томановской.
— Да, Лиза с нами. Она приехала сюда на второй день после провозглашения Коммуны. Была в Лондоне у Маркса, но не смогла там оставаться, когда тут такие жаркие дела.
Лиза очень предана революции и очень энергична. Она собирает всех женщин Парижа в Союз.
Сестры поворачивают на улицу Мирра. Госпиталь. Приносят все новых раненых. Не хватает коек. Девушки в белых косынках с красным крестом стараются успеть повсюду. Они и за санитарок, и за сестер, и за врачей. Врачей мало. Лекарств тоже.
— Софа, — говорит Анюта, — вот тебе белый халат, будешь помогать.
Она открывает дверь в палату и зовет:
— Катя!
К ним выходит молодая женщина со смуглым лицом и твердо очерченным подбородком. Карие глаза ее смотрят внимательно и чуть устало.
— Это Катя Бартенева, — обращается Анюта к сестре. — Ты будешь в ее распоряжении.
— Знакомься, Катя, моя сестра.
— Я очень рада, — говорит Катя, — нам так нужны люди.
Софья проходит в палату. По стенам тесными рядами стоят койки. В проходах тоже. Только что принесли тяжелораненого. Он без сознания. Ранен в голову. Кровь алым пятном расползается по повязке, сделанной наскоро на поле боя.
Катя осторожно снимает бинты, промывает рану. И хотя Софа с детства боится крови, она помогает Кате.
Не умолкает канонада. Где-то совсем близко разорвался снаряд. Из окон посыпались стекла.
— Почему не стреляете? Дайте мое шаспо. Вперед за Коммуну! — бредит раненый.
Софа берет его за руку, подносит к губам чашку с водой.
— Успокойтесь, — говорит она. — Ваше шаспо в надежных руках. Мы никому не отдадим нашу Коммуну.
ГЛАВА XXXIII
Женщины с ведерками и кистями ходят по улицам, расклеивают прокламации. У прокламаций сейчас же собирается народ.
«К гражданкам Парижа!
Париж подвергнут блокаде. Париж подвергнут бомбардировке… Гражданки, где наши дети, наши братья и наши мужья? Слышите ли вы рев пушек и священный призывный звон тревоги?
