— Она — истинный врачеватель, — говорил теперь о Сусловой ректор университета Оттон Фридолино Фритче.

— У нее сильные, умелые руки. Я сам мог бы довериться ее скальпелю, — вторил хирург Эдмунд Розе.

— А ее знания в анатомии глубоки и основательны. Она поразительно трудолюбива. Остается работать в прозекторской, когда даже юноши утомлены и уходят домой, — прибавлял декан Адам Фик.

И вот наступил последний год. Окончены теоретические занятия, практика в лабораториях и клиниках. Написана диссертация.

Зимой 1867 года на стене у входа в университет появилась афиша:

«Публичная защита диссертации на степень доктора медицины мадемуазель Надежды Сусловой имеет быть 14 декабря сего года».

…Актовый зал полон. Здесь собрался весь цвет Цюриха, ученые, журналисты, представители власти. Приехали коллеги из других городов, даже из соседних государств. Видны мундиры военных, фраки дипломатов. Здесь много женщин, молодых и старых. Но больше всего собралось студентов.

Уже заняты все ряды, принесены приставные стулья. Кое-кто примостился на подоконниках и даже просто стоят в проходах и у двери. Слышны негромкие разговоры, смех. Кто-то пришел сюда, как в цирк, на развлечение, посмотреть, как будет проваливаться эта выскочка, которая хочет быть умнее всех. Другие страстно желают ей удачи.

— Как хотите, но я не верю в эту затею, даже если она защитит диссертацию. Женщина не способна к систематическим занятиям, к занятиям наукой. Это слишком тяжелый труд, — говорит полный лысый господин своему соседу.

— Конечно, женщина должна заниматься семьей. Это ее призвание.

— Но почему вы считаете, что мы больше ни на что не способны? Есть же женщины-артистки! — вмешивается в разговор миловидная блондинка с высокой модной прической.

— Артистки — другое дело. Согласитесь, мадам, притворство и лукавство всегда было свойственно женщине, — улыбается лысый господин.

— Ах вот вы как…

— О, оставим эту тему, дорогая, не будем портить настроения, — примирительно говорит мужчина, сидящий рядом с блондинкой, видно ее муж. — Ты лучше посмотри, вон уже за стол садятся ректор университета и декан медицинского факультета. Видимо, скоро начнется…

А за стеной, в небольшой аудитории, Надежда Суслова торопливо перелистывает диссертацию. Как будто все ясно и все она помнит. И все же она нервничает. Как она начнет? Как взглянет в этот переполненный зал? Не потеряет ли от волнения дар речи?

Диссертация написана на немецком языке, и изложить ее Надя должна по-немецки. И хотя она уже прилично знает этот язык, но как хорошо было бы рассказать все на родном русском.

Но вот в зале зазвонил колокольчик. Надя берет свою диссертацию и идет в зал. Как в тумане она видит ряды кресел, лица. Она проходит вперед, поднимается по ступеням на кафедру.

Сотни глаз смотрят на нее, настороженные, внимательные, насмешливые. В зале царит тишина. Даже слышно, как тикают часы на стене, как где-то высоко у стрельчатых окон, радуясь солнечному дню, воркуют голуби.

Надя стоит на кафедре и ощущает эту напряженную тишину и биение своего сердца.

Она произносит первые слова, слышит свой голос и вдруг замечает, что он звучит спокойно и уверенно. Она смотрит в зал и чувствует, что эти устремленные на нее глаза, эта тишина и внимание, неожиданно для нее самой, придают ей силы. Невидимые нити протягиваются между нею и аудиторией. Теперь она не боится даже этих насмешливых глаз прямо перед собой и вот тех, с краю.

— Я им докажу! — говорит она сама себе. — Я заставлю в нас поверить!

Суслова подходит к заранее развешанным на стене рисункам. С указкой в руке она разъясняет взаимодействие между центральной нервной системой и двигательными функциями организма. Потом показывает опыты на лягушках.

Своей работой Суслова утверждает существование рефлекторного воздействия центральной нервной системы на организм. Центральная нервная система управляет движением и торможением органов. Это еще одно доказательство теории о рефлексах русского ученого-физиолога Ивана Михайловича Сеченова.

Надя видит, как то в одном, то в другом ряду седовласые ученые вынимают листы бумаги, записывают. Ей задают вопросы. Некоторые из них каверзные. Но она отвечает спокойно и обстоятельно. Ведь все это продумано. Надя специально ездила к Сеченову, чтобы под его руководством проделать все необходимые эксперименты.

Но вот больше нет вопросов. Выступили оппоненты. Защита закончена.

В зале раздаются аплодисменты. Они звучат со всех сторон.

— Браво! Брависсимо! — скандируют студенты.

— Виват первой!

— Мы пойдем за вами! — слышатся возгласы женщин.

Зал встает, приветствуя Суслову.

Надя сходит вниз по ступенькам и садится в первом ряду.

На кафедру поднимается ее руководитель, профессор Эдмунд Розе.

— Я рад выразить свое глубокое удовлетворение защитой мадемуазель Сусловой. Ее диссертация открыла новую страницу в истории медицины, — говорит он.

— Мне было приятно и лестно, как старшему товарищу, помогать Надежде Сусловой, тем более, что не только эта работа, но и весь путь в нашем университете показал ее трудолюбие, упорство и самостоятельность. И, если сказать правду, никто из нас вначале не верил в счастливое окончание первого эксперимента женской эмансипации. Но мадемуазель Суслова доказала обратное. Шаг за шагом она развеивала наши сомнения. Своей преданностью нашему общему делу она завоевала наши сердца.

Почему-то исторически сложилось такое отношение к женщине, что пока речь идет о служительских обязанностях, приготовлении кушаний или мытье белья — все хорошо. Но как только заговорят о более возвышенном труде — так прекрасный пол встречает самый грубый отпор. Приводят даже в доказательство малый объем головы классических статуй богини Венеры. Я же глубоко убежден, что скоро во всех странах настанет время, когда женщинам будет предоставлено право трудиться равно с мужчинами.

Что касается врачебной деятельности, то она как нельзя больше подходит женщине, ибо в самой натуре женщины заложены сострадание, сердечность, столь необходимые для лечения страждущего человека. А ум у женщины, вопреки сложившемуся мнению, ничуть не ниже, а иногда острее, чем у мужчины. И это блестяще доказала глубоко уважаемая нами мадемуазель Надежда Суслова, — закончил Розе, сделав в сторону Сусловой поклон.

Снова в зале загремели аплодисменты. Женщины повскакали с мест. Теперь кричали:

— Виват профессору Розе!

— Ваши слова вещие!

Когда зал немного успокоился, профессор Розе, стоя на кафедре, взял из папки плотный лист бумаги с золотым обрезом.

— «Квод бонум фаустум феликс фортунатум квэ сит»… — читает он докторский диплом.

И эти слова, написанные по-латыни, звучат под высокими сводами зала торжественно, как заклинание. Их не все понимают из сидящих здесь, но медики их знают хорошо.

«Да будет счастлив во всем добром, благоприятном и приносящем счастье… Я, Эдмунд Розе, ординарный профессор хирургии, от имени и по уполномочию Цюрихского медицинского факультета присуждаю…»

Профессор Розе сходит с кафедры, вручает диплом Сусловой и пожимает ей руку.

Но церемония еще не окончена. На кафедру поднимается другой профессор, декан факультета, и читает особую присягу, клятву, которую должен дать каждый молодой врач:

«Принимая с глубокой благодарностью даруемые мне наукой права врача и постигая важность обязанностей, возлагаемых на меня сим званием, я даю обещание в течение всей своей жизни ничем не помрачить чести сословия, в которое ныне вступаю. Обещаю во всякое время помогать по лучшему моему разумению прибегающим к моему пособию страждующим; свято хранить вверяемые мне семейные тайны и не употреблять во зло оказываемого мне доверия. Обещаю продолжать изучать врачебную науку и способствовать всеми силами ее процветанию, сообщая ученому миру все, что открою… Обещаю быть справедливым к своим товарищам-врачам и не оскорблять их личности; однако же, если бы того потребовала польза больного, говорить правду и без лицеприятия…»