Село не зря называлось Мраморское, в его окрестностях имелись богатые залежи мрамора. Это было как раз-то, к чему Степан так стремился: материала было в изобилии‚ и какого материала. Но работать он не мог. Неожиданная смерть племянника, которого он очень любил, вывела его из нормального душевного состояния. Сказались, конечно, и лишения, вынесенные в дороге, и сознание того, что он очутился в западне у белых. Вот тут-то он и вспомнил добрый совет Сутеева повременить с поездкой и пожалел, что не прислушался к нему в свое время...

Елена, как и в Невьянске, занялась портняжным делом. У одной пожилой женщины оказалась швейная машина, на которой она сама не шила из-за потери зрения, вот она-то и уступила ее на время Елене за небольшую плату. Жили они на краю села в ветхой заброшенной избушке. К зиме Степан привел ее в порядок: насыпал завалины, вставил стекла, починил печь. Дрова таскал на себе из леса, благо он находился совсем близко. Лампы у них не было, и по вечерам они зажигали лучину.

— Совсем, как в детстве. У нас вечерами тоже жгли лучину, а меня заставляли стеречь огонь, чтобы он не потух, — вспоминал Степан.

Он должен был признать, что без Елены ему пришлось бы очень трудно: сейчас она зарабатывала на кусок хлеба. Да и вообще с ней ему несравненно легче было переносить все тяготы жизни, выпавшие на его долю...

Хозяйничавшие в Екатеринбурге белые каким-то образом узнали, что в Мраморском проживает знаменитый скульптор Эрьзя, и в один из зимних дней туда пожаловали редактор колчаковской газеты некий Новорусский

и председатель так называемого «Союза городов» Спасский. К счастью, скульптор в это время находился в лесу и домой вернулся, когда Елена уже выпроваживала их, сказав, что Эрьзя сейчас находится в душевном расстройстве и работать не может.

Увидев незнакомых людей, Степан и в самом деле возбужденно воскликнул:

— Кто это такие? Гони их отсюда к чертовой матери!

Елена, опасаясь неприятностей, быстро вытолкала Степана обратно за дверь.

— Вы же видите, господа, в каком он состоянии. Разве нормальный человек стал бы кричать на незнакомых людей ни с того ни с сего?

Те вынуждены были согласиться, что скульптор, пожалуй, действительно не в себе. Прощаясь, они обещали как-нибудь наведаться еще раз: у них к скульптору серьезное предложение — соорудить в Екатеринбурге памятник офицерам, павшим в борьбе за освобождение России от большевизма. Заплатят они хорошо.

— А живете вы так бедно, что деньги вам не помешают, — заметил редактор белогвардейской газеты.

— Как только он поправится, я вам, господа, обязательно сообщу. А пока, пожалуйста, не беспокойте его. Ему может быть хуже...

Степан в это время стоял на краю леса. Заметив, что белогвардейцы уехали, зашел в избу и сразу же напустился на Елену:

— Ты чего так долго с ними миндальничала? — А узнав, с каким предложением приезжали те двое, и совсем вспылил:

— Осиновый кол, больше я им ничего не поставлю! Пусть хоть золотом меня осыпят.

— Они тебя скорее вздернут, если ты будешь с ними так вести себя, как сегодня. Ты лучше молчи и не ввязывайся, я сама все улажу...

С помощью Елены Степан привез из карьера на салазках большую глыбу мрамора. С трудом они затащили ее в избу, и он сразу же принялся чертить на ней углем пометки.

— Что ты хочешь делать?

— Памятник.

Она с удивлением уставилась на него.

— Не пугайся, не для них, — сказал он, поймав ее взгляд. — Весной поставим на могилу Василия.

Изголодавшись по работе, Степан рубил камень до темноты, а потом заставил Елену светить ему лучиной. Он работал над памятником как одержимый целую неделю. Шлифовать он его не стал. Ребристая поверхность мрамора на открытом месте смотрится лучше. Памятник представлял собой скорбную фигуру женщины, окутанную в саван и ушедшую ногами в породу. Из оставшегося от глыбы большого осколка он принялся делать бюст Елены. Теперь он уже работал спокойно, не торопясь, экономя каждый удар. А Елена занималась шитьем. Заходившие к ней женщины со свертками материи и подношениями за шитье с трепетным удивлением останавливались перед скорбной фигурой, стоящей в сенях, потому что в избе она не поместилась. На бюст, похожий на саму портниху, как две капли воды, посматривали с суеверным страхом. Уходя, шептали хозяйке: «Мужик-то у тебя, видать, добрый мастер...»

Слава о добром мастере вскоре разошлась по селу. К ним стали заходить люди, появились знакомые. У Степана было плохо с табаком, так парни натащили ему целый ворох крепкой махорки. Особенно подружился он с одним мужиком, тоже считавшимся мастером по камню, по имени Савелий. Он все выпытывал у скульптора тайну мастерства.

— Какая же тут тайна? — смеялся над ним Степан.

— Нет, ты не говори, — возражал Савелий, потрясая черной окладистой бородой. — У тебя, надо полагать, имеется какая-то молитва, да не хочешь сказать. Погляди, как изваял свою бабу, точно живая. Без божеской подмоги человеческим рукам такое не под силу...

Как-то Савелий встретил Степана и Елену, везущих на салазках мрамор.

— Зачем ты мучаешь свою бабу, видишь, бедненькая, как тужится? Должно, из благородных, а ты заставляешь ее возить камень. Погодите, я сейчас сбегаю за лошадью или сына пришлю.

Степан отослал Елену домой, а сам остался ждать лошадь. В ветхом пальтишке, с платком вокруг шеи он долго бегал и прыгал на месте, чтобы не замерзнуть. Через час подъехал на широких розвальнях сын Савелия. Они оставили салазки с куском мрамора у дороги, а сами поехали в карьер, нагрузили полные сани больших глыб. Степану потом этого мрамора хватило до самой весны...

Совсем неожиданно из Екатеринбурга нагрянули заказчики, о которых они уже забыли, и в самое неподходящее время: раздетая Елена позировала для «Евы», когда в сенях раздался стук. Степан выглянул в окно и узнал гнедую лошадь, запряженную в легкие санки.

— Это они... — вымолвил он с досадой. — Черт не пронес их мимо!

Елена сразу догадалась, кто это, и начала быстро одеваться.

— Ты молчи, не ввязывайся в разговор, а то все испортишь, — говорила она между тем.

В дверь все стучались. Обычно они ее не замыкали, но на этот раз Степан подпер чуркой, чтобы случайно кто не заскочил и не застал Елену раздетой.

— Слушай, давай не откроем. Подумают, что нас нет дома и уйдут, — предложил Степан.

— Печь-то топится, из трубы валит дым... — и пошла открывать.

Степан продолжал работать, осторожно касаясь шпунтом мрамора. Руки у него дрожали.

Елена пропустила незваных гостей вперед, извинилась, мол, муж работает, поэтому они не сразу услышали стук.

— А-а, работает, значит, все в порядке, — произнес один из них, снимая тяжелый овчинный тулуп.

Разделся и второй. Они хотели поздороваться со скульптором за руку, но тот сказал, что у него они грязные, и не протянул своей.

— Надеемся, ваша супруга рассказала о нашем визите и вы уже знаете, с чем мы приехали? — обратился к нему редактор.

Помня наказ Елены, Степан упорно молчал, продолжая работать.

— Скульптор еще так плохо себя чувствует, ему совсем нельзя волноваться и напрягаться, — вступила в разговор Елена. — А ваш заказ потребует от него много сил. К тому же памятниками он еще никогда не занимался. Браться сразу за такой серьезный заказ, признаться, я ему не советовала.

— Однако, насколько я понимаю, в сенях у вас стоит надгробный памятник? А вы говорите, что он ими не занимался.

— Разве, господа, можно сравнить надгробную статую с памятником на площади? Это. же совершенно различные вещи!

Елена боялась только одного: как бы Степан сам не ляпнул что-нибудь неподходящее, остальное она надеялась уладить. Но вот один из них подошел совсем близко к скульптору и сказал:

— В Екатеринбурге вы, господин Эрьзя, могли бы заработать много денег не только на памятнике, но и на портретах. Я бы заказал первый.