— Как же мне быть? — растерянно произнес Степан.

Немного подумав, Иза сказала:

— Ладно, сейчас что-нибудь придумаем. Только, прошу вас, не стучите в коридоре штиблетами, а то проснется служанка, и тогда нам обоим придется ночевать на улице.

Степан снял в вестибюле тяжелые штиблеты и осторожно стал подниматься по лестнице вслед за Изой. Наконец они вошли в ее узенькую продолговатую комнату с одним окном, и она облегченно вздохнула, сказав:

— Слава богу, пронесло... Вы, конечно, хотите есть, а у меня, как назло, ничего нет, кроме конфет и печенья.

— Печенье подойдет, а конфеты оставьте себе, — промолвил Степан.

Пока он ел, Иза ненадолго куда-то выходила, затем разобрала ему постель, сменила простыни, а себе взяла одну подушку и одеяло.

— Покойной ночи. Желаю вам поспать хорошо. А то ведь на новом месте всегда спится плохо, — сказала она, направляясь к двери.

— Постойте, а вы куда?

— К подруге. У нее в комнате диван...

— А почему бы вам не лечь в свою постель? Мы же спали с вами на топчане!

— То на топчане, а на постели совсем другое дело. — Она засмеялась и быстро вышла из комнаты...

Кончилось все это тем, что хозяйка пансионата каким-то образом дозналась о ночевках Степана. Дня через три утром, едва Степан успел уйти, мадам Брекман ворвалась к Изе в комнату и принялась кричать на чем свет стоит. Никакие доводы, конечно, не помогли, и Иза была выдворена из пансионата.

Степана это сильно огорчило.

— Мне поделом. Мне не привыкать ночевать на улице. Вас вот подвел. И на кой черт я притащился тогда к вам? Почему вы меня не прогнали? — отчаивался он, шагая рядом с Изой по ночной улице.

Он провожал ее к новому пристанищу — временно она поселилась у такой же одинокой, как и сама, подруги-хористки.

— Не расстраивайтесь из-за меня, я уже давно собиралась оставить этот пансион, где приходилось жить точно монашенке, — сказала Иза, чтобы хоть немного успокоить его.

На сей раз Степану пришлось ночевать на садовой скамейке. А утром он пошел к Уголино, чтобы рассказать о своих мытарствах и попросить у него приюта хотя бы до той поры, пока он не продаст что-нибудь из своих работ. От Уголино он узнал, что в Милан приехала его венецианская знакомая — графиня Альтенберг. Вчера она посетила картинную галерею, где экспонируется выставка, и передала через Уголино записку для Степана, в которой настоятельно просила скульптора Эрьзю прийти к ней в гостиницу на виа Сфорца. «Отчего не пойти? — подумал Степан. — Тем более, что она мне должна за бюст. Может, отвалит сколько-нибудь, тогда ничего не придется продавать...» Так ничего и не сказав Уголино о своем бедственном положении, Степан отправился на виа Сфорца.

Графиня встретила Степана чуть ли не с распростертыми объятиями, усадила в кресло рядом с собой и, пока парикмахер приводил в порядок ее густые шелковистые волосы, весело болтала с ним, расспрашивая, как он проводил время в Милане, вдалеке от нее. Степан больше пожимал плечами, чем отвечал. Да и о чем он мог ей рассказать? Неужто о том, как в прошлую ночь спал на жесткой и холодной каменной скамейке в парке Виллы Реале?

Когда парикмахер ушел, графиня наклонилась к Степану и, играя голубыми глазами, полушепотом объявила, что в Милан она приехала без маркиза, и в его отсутствии он обязан сопровождать ее повсюду.

Подобная роль не очень-то прельщала Степана, да и не подходила она ему.

— Вряд ли справлюсь, — признался он чистосердечно. — Для этого надо быть не скульптором, а маркизом.

Она шутливо хлопнула его по колену.

— Справитесь!.. Одно ваше присутствие возле меня придаст мне в глазах окружающих особую пикантность, и каждая блистательная женщина рада будет иметь вас в числе своих поклонников. Так что не забывайте, я первая захватила на вас права, — сказала она, смеясь, и уже серьезно добавила: — Только вам, синьор , скульптор, надо обязательно сменить костюм. Я сейчас распоряжусь пригласить из ателье мастера...

На нем была все та же светло-серая пара, сшитая еще прошлой весной перед тем, как идти на прием к синьоре Равицци. За год она изрядно потрепалась и к тому же сейчас была сильно измята. Раньше Степан как-то не замечал этого, но здесь, в роскошном будуаре графини, на фоне ажурных штор и мягкой мебели, обитой темно-красным бархатом, да еще по соседству со столь элегантной женщиной, одетой в длинный халат из китайского шелка с хвостатыми фиолетовыми драконами, он понял, как убого выглядит. И тут же почувствовал, что в лицо ему ударила горячая волна...

Прожив в Милане с неделю, графиня повезла Степана в Комо. Сняла в гостинице несколько комнат и расположилась, как всегда, с шиком. Ее постоянными компаньонками, кроме той, уже знакомой Степану по Венеции особы, были еще две немки, примерно ее же возраста, но далеко уступающие ей в женских прелестях. Одна имела вид плоской доски, а у другой выпуклости обозначались как раз в тех местах, где они должны отсутствовать. В общем, наверно, правду говорят, что ни одна уважающая себя красавица не выбирает компаньонок, которые могли бы оказаться ее соперницами.

В первый же вечер Степан догадался, для какой надобности графиня одна занимает столько комнат. Дело в том, что в ее апартаментах каждый вечер до поздней ночи, а иногда и до утра шла картежная игра на крупные деньги. Сама графиня редко принимала участие в игре, она довольствовалась процентами от выигрыша других.

— Надо же как-то сводить концы с концами, — оправдывалась она, когда Степан заметил ей, что подобное занятие вряд ли к лицу женщине высокого положения. — К тому же графский титул без поместий и солидного счета в банке — пустой звук, — с улыбкой закончила она.

Накануне отъезда в Комо графиня не выдержала и на полчасика подсела к одной из групп. Этого было достаточно, чтобы проиграть все проценты за вечер и еще остаться в долгу. После ухода гостей она горько плакала, сетуя, что ее никто не удержал от неверного шага. Вот если бы рядом был маркиз, он бы обязательно это сделал.

Степану показалось, что она намекает на недостаточное внимание с его стороны.

— Может, я чем-нибудь могу помочь? — спросил он,

— Чем вы поможете?.. Завтра утром надо выезжать в Комо, а я столько задолжала этому миланцу. Впрочем, если бы вы согласились сделать с его жены такой же портрет, как мой бюст, он бы остался весьма доволен, и мы бы с ним были в расчете.

— Я это охотно сделаю, только бы вы не плакали и не расстраивались, — сказал Степан, чем сразу же вызвал на ее красивых губах благодарную улыбку.

— Вы, сеньор Стефано, — ангел. Лучшего бы не смог предложить даже сам маркиз!..

Он не любил, когда она упоминала маркиза, вот и сейчас насупил брови и замкнулся.

— Ну, ну, только не дуться. Мы с маркизом давнишние друзья. Когда он узнает, что вы находитесь при мне, у него причин дуться будет куда больше, чем у вас...

Портретом молодой миланки Степан занялся уже в Комо. Она позировала ему по утрам, когда графиня еще спала. Здесь же поблизости все время крутилась одна из ее компаньонок, вероятно, в качестве наблюдателя.

Графиня ложилась очень поздно, каждый вечер до полуночи пропадая в игорных домах Комо. А Степан в это время бродил по городу, ходил по берегу озера, сплошь застроенного виллами, пансионатами, гостиницами. Закончив скульптурный портрет миланки, Степан сделал еще один портрет Изы, по памяти. На вопрос графини, кто эта особа, он ответил, что это вовсе не особа, а библейская личность — Фамарь.

— Жаль, что эта «личность» не заплатит вам ни одного скудо. Не лучше ли делать портреты с тех, у кого есть деньги? Я могла бы вам устроить очень выгодные заказы.

— Давайте оставим их на случай, когда вы опять проиграетесь, — сказал Степан и заметил, что ее чистый лоб потемнел от неудовольствия...

Ждать долго не пришлось. Через несколько дней после разговора, придя из казино, графиня заявила, что проиграла довольно крупную сумму. Как и в прошлый раз, после проигрыша в Милане она была с ним особенно ласкова и предупредительна. Утром следующего дня Степану уже позировал лысый швейцарец в пенсне, потом его место заняла его дородная супруга, желающая выглядеть несколько моложе своих лет. За это она обещала мастеру дополнительную плату, сверх того, что заплатит муж.