У Чака с его въедливостью слово «ничего» мало что значит.

– Я пошел дальше, чем вы просили, – продолжает он, оседлывая эту мысль. – Профильтровал его семью, бывшую жену, дела в бизнесе; все, что как-то могло пересекаться с делом Саммера. Там тоже ничего.

– В папке значился некий «профессор». По нему у тебя что-нибудь есть?

– Да, я и это пробил. Тоже ни намека на связь с Саммером или Робертсом. Нет никого, кто так или иначе соответствовал бы этому званию. По крайней мере, на первый взгляд. Может, какое-то прозвище…

Прозвище – допущение интересное, но на данный момент нужно выделить реальное дело.

– Чак, знаешь что? Найди-ка там профессоров, имеющих отношение к литературе и – или – поэзии. Ты уже наверняка это сообразил, только у нас нет подробного описания.

– Чего нет, того нет. Описание я как мог сделал, оно там, в файле, только крайне расплывчатое, без отличительных признаков. По такому можно брать всех подряд.

Я смеюсь.

– Чак, спасибо тебе. И на всякий случай, если я тебе еще не говорила: ты классный.

– Ух ты. Приму к сведению. Шоколадку надо отрабатывать. Только чрезмерных комплиментов не надо, а то привыкну, и меня уже сложно будет обаять.

Он вешает трубку.

Я включаю верхний свет, беру папку и открываю ее непосредственно для того, зачем я сюда приехала, – вникнуть и поразмыслить. Пока я сосредотачиваюсь на людях, близких к Саммеру. Подруги у него не было. Бывшая (последняя из известных) нынче замужем и имеет детей. Ее и ее мужа Робертс допросил, а также подтвердил их алиби.

Читаю дальше и убеждаюсь, что по жизни Саммер был один как перст. Родители в прошлом году погибли в автокатастрофе. Единственная сестра жила в Огайо, откуда родом и сам Саммер. Она представила просьбу по окончании следственных действий перевезти туда его тело. Сразу после убийства она приехала в Остин, и Робертс опросил их вместе с ее мужем. Тогда же он подтвердил их алиби. Робертс был дотошен настолько, что уже получил банковские выписки на всех, о ком идет речь, на предмет наличия признаков оплаченного убийства. Исключение составлял опять же «профессор», помеченный и обведенный несколько раз.

Вот черт. Поговорить бы с Робертсом…

Через несколько страниц обнаруживаются заметки, указывающие на то, что сестра планирует продать книжный магазин. Пожелаем ей удачи. Теперь это место убийства.

Я делаю кое-какие пометки: «Легкая мишень. Человек без семьи. А как насчет друзей?»

Перелистываю на другую страницу. Робертс уделил внимание и этому. Опросил по меньшей мере полдюжины знакомых и поочередно исключил их на основе алиби. Работа впечатляет.

Я читаю предварительные отчеты, некоторые из них повторно. Обращает на себя внимание чистота на месте преступления. Не найдено ни посторонних волос, ни ДНК, но есть характерные отпечатки, указывающие на то, что убийца был в перчатках. Он знал, что делает, и либо его голова и тело были выбриты, либо он хорошо себя прикрывал, в том числе и голову, вероятно – используя шапочку для плавания. Такой уровень мастерства указывает на опытность. Похоже, что это дело для него не первое. Я делаю еще одну пометку: «Убивал раньше».

Нужно найти что-нибудь о его предыдущих жертвах.

Я едва закрываю папку и кладу ее на место, как взгляд у меня случайно падает на мелькнувшую возле магазина тень. Тело напрягается и чутко замирает; от всплеска адреналина сердце бьется так, словно я вынырнула из-под воды. Выключаю свет и вглядываюсь в чернильную темноту боковой части магазина – то самое пространство, которое я считала прибежищем для убийцы. По иронии судьбы, сейчас я этого убийцу ищу. Время течет не секундами, а минутами. Все это время я выжидаю еще одного появления тени; еще одного смещения тьмы, которое все не наступает.

И я чувствую, как вокруг меня заряжается энергия. Я здесь не одна. Здесь и он, наш убийца, и я не могу – я не позволю ему уйти. Одна моя рука ложится на рукоятку оружия, другая тянется к двери.

Отец наставлял меня в свое время: «Используй свое паучье чутье. Если оно в тебе покалывает, будь настороже». Сейчас мое паучье чутье не просто покалывает. Оно гремит рок-концертом, шпаря мне по нервам. И вопреки мнению матери жажды смерти во мне нет.

Я тихо вызываю подкрепление. Но дожидаться его, сидя для безопасности в машине, непозволительно. Полицейское отделение Остина находится близко. Помощь придет быстро. Если убийца прячется поблизости и наблюдает за мной, думая, что я одна, он, скорее всего, продолжит там маячить. Однако в ту минуту, когда поймет, что это не так, он смоется, как канавная крыса, и возможность поймать его будет упущена.

Выйдя из машины, я сразу направляю свое табельное оружие и фонарик на черный провал мрака сбоку от магазина. Кроме него, здесь нет никаких укрытий: ни деревьев, ни какого-нибудь мусорного бака или другой машины. Разве что одинокий уличный фонарь, но и он не работает, вроде той сигнализации, отключенной в ночь убийства. Я осматриваю место в поисках движения – и ничего не нахожу. От того, что я заметила, можно было бы отмахнуться, как от ветра или прошуршавшей мимо кошки, но то самое паучье чутье не позволяет мне допустить такую оплошность.

Держась на изрядном расстоянии, я делаю вид, что иду влево, и быстро срезаю в этом направлении, чтобы сразу же повернуть направо. Чертенок внутри меня тянет свернуть за угол, прямо в тот омут мрака, что я наблюдала из своей машины, но инстинкт стопорит меня. Он вопит дождаться подмоги и не соваться туда одной.

– Чтоб тебя, – беззвучно шевелю я губами, отступая к машине.

Но знаю: убийца здесь. Я чувствую его как плесень зла, ползущую по моей коже во вкрадчивой попытке проникнуть сквозь поры внутрь. Она охватывает меня тяжелым удушьем – точнее, не она, а он. Я чувствую на себе его взгляд – пристальный, обжигающий, исходящий прямиком из ада. Он может меня видеть. Я его видеть не могу. Поединок не из тех, что может кончиться для меня добром.

В нескольких метрах от меня на улицу въезжает машина, и краем глаза я замечаю Лэнга. Сметки и расторопности ему хватает, чтобы бесшумно приблизиться с оружием наготове. Он уже на полпути ко мне, и я двигаюсь влево, назад к тому затенению. Он берет вправо. К его «Мустангу» подруливает еще одна патрульная машина, и в это мгновение я чувствую в воздухе резкую перемену. Чувствуется, как зло сворачивается кольцом и отступает.

Да чтоб вас всех… Мы его теряем.

Страх рассеивается, и я, срезав угол, распластываюсь по бетонной стене здания, фонариком освещая пустое пространство. Чтобы он не успел сбежать с тыла, я бегу к задней стене и после секундного колебания ныряю за угол как раз в тот момент, когда ко мне бросается Лэнг.

Всё, поздно. Убийца исчез. А во мне – безумное ощущение чего-то знакомого. Как будто это то самое зло, что я однажды уже чувствовала.

Вскоре после того, как мы с Лэнгом даем добро кавалерии осветить строение, книжный магазин озаряется не хуже рождественской елки. Внутрь мы идем лишь убедиться, что Поэт не искал там прибежища.

Попутно затеваем разговор с несколькими полицейскими, один из которых в свое время первым прибыл на место преступления. Офицер Джексон – высокий рыжеволосый мужчина лет тридцати, всего два года как перешедший к нам на службу из армии; гора мышц с каменным выражением лица. Мне он известен по другому делу. В нем есть потенциал. Мужик толковый, и советы дает по существу.

– Стеклянные парадные двери заперты. Отсюда никто не проник бы и не выбрался, не разбив при этом стекла. А оно цело.

– Верно, – соглашается Лэнг. – Все внимание на задний вход.

Решение принято, и под слепящими фарами машин мы с напарником в сопровождении офицеров подходим к задней двери, которая, как и следовало ожидать, заперта. Лэнг взламывает замок и включает свет. Перед нами открываются два лестничных пролета, из которых один ведет наверх, другой – вниз. Слева находится арка, ведущая в помещение книжного магазина.