Я оглядываю десятки студентов, рассеянных по рядам сидений, – зрелище, напоминающее театр в книжном магазине Саммера. Студенты, вполне способные в будущем стать сотрудниками правоохранительных органов. А их обучает человек, который вполне может быть убийцей; хотя, с другой стороны, у убийцы есть чему поучиться. Есть причина, по которой я в свое время довольно подробно изучала их, и даже с ними общалась. На убийцу, которого не понимаешь, очень сложно охотиться и невозможно поймать.

А еще я усвоила, что нельзя полностью знать или безоговорочно доверять кому-либо. Ни супругу. Ни лучшему другу. Ни своему отцу. У каждого есть свои секреты: тайные фетиши, тайные любовники, тайные демоны. Мошенники, лжецы и убийцы ведут двойную жизнь. Я слишком много знаю, чтобы кому-то полностью доверять.

И сейчас, слушая в этой аудитории лекцию Ньюмана, я решаю, что он тоже знает чрезвычайно много. Во всяком случае, весьма немало для нашего блага. Конечно, он должен досконально разбираться в том, как оставлять место убийства безупречно чистым и без следов ДНК. Но является ли он тем знакомым мне злом, что исходит от Поэта? Это мы выясним с минуты на минуту.

Занятие заканчивается, и студенты бросаются к дверям аудитории с такой скоростью, будто рядом сработала пожарная сигнализация. Толпа разбухает тучей, а когда редеет, в действие вступаем мы с Лэнгом – бок о бок спускаемся по лестнице, не глядя ни на кого, кроме мишени нашего интереса: Ньюмана Смита. Кто-то может подумать, что в предвкушении встречи со своим потенциальным преследователем я буду нервничать.

Ничего подобного.

Колебаний во мне нет. Нет и страха перед человеком, который, вероятно, мог меня преследовать. И тому есть веская причина. Мне просто легче смотреть в глаза убийцы, чем позволять ему следить за мной из тени. В тот момент, когда срываешь со своего противника маску, ты начинаешь понимать его – и побеждать.

Ньюман стоит у своей кафедры, перебирая бумаги, и, по-видимому, не обращает на наше приближение внимания, но я знаю, что это не так. Есть неприметные знаки, которые выдают его осведомленность. Застывшая, неподвижная спина. Не вполне естественный автоматизм движений. Еще один красноречивый признак – это то, что эту свою позу он сохраняет на протяжении всей нашей довольно продолжительной прогулки вниз и к нему. Все это говорит о том, что он защищает себя от наших испытующих взглядов, препятствуя возможности подробно изучить его черты и внутреннее смятение.

Мы как раз подходим к подиуму, когда он перекидывает через плечо ремень сумки и поворачивается в направлении выхода, вроде как собираясь уходить.

– Ньюман Смит? – окликаю я, вынуждая его остановиться.

Он приостанавливается вполоборота, словно отказываясь разворачиваться, но с видимой неохотой одолевает свое упрямство. Наконец опять выпрямляется за деревянной тумбой своей кафедры. Сейчас мы с Лэнгом находимся напротив, но именно на меня направлены острые зеленые глаза Ньюмана; они как будто наносят удар. В эти мгновения я ожидаю напора того самого зла. Это знакомое чувство я в себе даже приветствую, хотя проникнуться им нелегко. В нем есть что-то противоестественное, сродни примитивному мазохизму. У нормальных людей так быть не должно.

– Кто вы и что вам угодно? – глухим неприязненным тоном спрашивает он.

Если он меня и знает, узнавания в его глазах нет. Впрочем, это вполне может быть подготовленной, даже отрепетированной, реакцией.

Я показываю свой значок.

– Детектив Саманта Джаз. А это, – я указываю на Лэнга, – детектив Лэнгфорд. Мы хотели бы задать вам несколько вопросов.

– Если это про ту вечеринку, в которой участвовали некоторые из моих студентов, я уже рассказал полиции все, что знаю.

– Это они четыре дня назад убили в книжном магазине человека? – жестким тоном спрашивает Лэнг. – Если так, то да, по этому поводу мы и пришли.

Лэнг верен себе. Хватать за грудки в образе плохого копа, в то время как я наблюдаю и разыгрываю из себя хорошего, в стратегически верный момент.

На скулах Ньюмана проступают пятна убедительного румянца.

– Как?.. Какой печальный оборот. – Он ставит свою сумку на пол. – Убийство? Я считал, они просто подвесили подростка голым у себя на кутеже.

– Подвесили голым, говорите? Похвально, – мрачно иронизирует Лэнг.

– Да нет же, нет. – Ньюман нервно взбрасывает руки. – Я не хочу никого защищать, но мальчик жив. Убийство – это совершенно иной уровень извращения.

Извращение. Это слово настораживает меня по причинам, которые я проанализирую позже.

– Я так понимаю, вы интересуетесь поэзией? – сменяю я ракурс.

Теперь он бледнеет.

– Простите, но своими вопросами вы стегаете, как хлыстом, так же бессистемно и намеренно сбивая с толку. О чем конкретно у нас разговор?

– Мы работаем над делом, где может потребоваться специалист в области поэзии, – говорю я. – Ваша кандидатура интересует нас в качестве возможного варианта.

Он прищуривается, вглядываясь в меня с колкими искорками раздражения в глазах.

– Я не попадусь на ваши уловки, детектив. С чем вы сюда пришли? Что вам на самом деле нужно?

– Вы сами это знаете, – парирую я, адресуя вопрос обратно: – Так что нам нужно?

– Очевидно, выяснение обстоятельств убийства в том книжном магазине. Так почему бы просто не заняться этим?

Ответа он не ждет, а достает из кармана свой мобильник.

– Назовите мне дату и время того убийства. Я предоставляю вам свое алиби. Оно подтверждается, и вы уходите заниматься своим прямым делом: искать настоящего убийцу.

– Четырнадцатого августа, – дает подсказку Лэнг. – Полный день. И ночь. Нам нужна каждая деталь.

Ньюман убирает телефон обратно в карман.

– Мне не нужно даже заглядывать в свой календарь. Четырнадцатого августа – день рождения моего сына. Весь этот день я провел в кругу семьи. И день, и всю ночь.

– Ваша жена может это подтвердить? – спрашиваю я.

– Ну а как же! – Его тон высокомерен и нетерпелив. – Что у вас еще?

Профессор смотрит на свои часы. Ого, «Ролекс»… Надо будет поинтересоваться размерами его зарплаты.

– Мне пора на занятие, – нетерпеливо говорит он.

Лэнг цинично фыркает.

– А нам – к покойнику, который опаздывает на свои похороны. Сколько лет вашему ребенку?

– Двенадцать. – Ньюман гримасничает. – При чем здесь это?

– Куда вы водили его праздновать дни рождения? – осведомляюсь я.

– Мы праздновали дома. Все, нам пора заканчивать.

Решительным движением он закидывает сумку на плечо, поворачивается и уходит.

Мои выводы: свои вопросы он задавал не так, как задавали бы большинство людей. Его не интересовало, кто был жертвой. Он не хотел знать, зачем мы явились к нему. Можно предположить, что ему это было безразлично. Он уже все знал наперед.

Детектив Джаз ищет ответы, которые могу ей дать только я; ответы, которые держит на ладони лишь ее Господин и Наставник.

Иначе зачем бы ее тянуло в кампус, где учеба ни в коем случае не воплощение монументальности? Она четко понимает динамику отношений учителя и ученика в игре, но еще не сознает, что студенты, которые бродят по кампусу, в действительности совершенно ни при ком и ни при чем. Она – единственная студентка, которая хоть сколько-нибудь при месте; ученик, которым был когда-то я и в известной степени пребуду таковым всегда по отношению к великим творениям.

Хотя к правде она не была готова. Не готова она к ней и сейчас, и мое терпение мало-помалу начинает истощаться. В своей спешке сдернуть покров тайны она игнорирует важные детали – ошибка, которую ни один из нас не может себе позволить. В ближайшем будущем я буду ожидать от нее большего. Она должна подняться выше. Должна учиться и усваивать уроки, которые я ей преподаю, а не рваться без ума туда, куда ей путь заказан.

После сегодняшнего дня ясно одно: она жаждет моего внимания. Она в нем нуждается. Ей нужно знать, что я не просто наблюдаю, а наблюдаю близко, и что обучение будет вознаграждено, а ошибки будут наказываться. Пришло время убедиться, что этот урок усвоен. Сегодня вечером она постигнет, что я совсем рядом. Она будет знать, что я за ней наблюдаю и прислушиваюсь к ее потребностям. Она узнает, что ее работой заправляю я.