– Если сначала через дом Робертса, то да. – Он взмахивает листком бумаги. – А вот и адресок.

С Лэнгом мы расходимся во многом – в фильмах, в политике, – но когда доходит до расследований, какие-то полюса в нас меняются, и мы магнитимся друг к другу так, как надо. Сосредотачиваемся на одном и том же, что-то обходим, что-то отбрасываем, и все это к месту. Вот и сейчас один из таких моментов. С Робертсом нечто не строится. А когда вся твоя жизнь во многом вращается вокруг смерти, ты никогда не игнорируешь это самое нестроение. Иначе тоже можешь оказаться мертвым.

Перед тем как ехать, мы с Лэнгом решаем заручиться поддержкой компьютерной криминалистики. Лично я считаю, что путь к мужскому сердцу лежит хоть и не совсем через желудок, но все же нуждается в подпитке – особенно внутри команды, где все обычно перегружены и не избалованы похвалой. А потому сейчас, когда мы приближаемся к закутку Чака Уотерса – самозабвенного затворника, души не чающего в шоколаде, – я держу свою сумку наготове и вынимаю из нее не какой-нибудь «Баунти», а плитку настоящей «Годивы».

Лэнг одобрительно подмигивает и слегка отстраняется, давая мне место для маневра. В ближайшей свободной кабинке я замечаю стул и вкатываю его в закуток Чака, усаживаясь рядом с ним за столом, куда первым делом выкладываю плитку. При виде подношения Чак с лукавинкой ухмыляется и смотрит на меня, пальцами все так же работая на клавиатуре. Мышечная память – великая вещь. Мой палец. Мой пистолет. Его пальцы. Его волшебная клавиатура с ответами, которые мне нужны сейчас, да и вообще всегда.

– Дарить подарки я тебя не обязываю.

– Не обязываешь. Но почти каждое раскрытое убийство для меня связано с твоими долгими часами. Которые я ценю. И кстати, мне действительно кое-что от тебя нужно. Вот прямо сейчас.

Он издает грубоватый смешок, утробный и несколько крупноватый для мужчины ростом вровень со мной (я метр шестьдесят пять), а уж весом несравненно больше.

– А много всего нужно? – Локтем подпихивает ко мне желтый линованный блокнот. – Давай списком.

Я к блокноту не тянусь.

– Все, что ты можешь дать по свежему делу Саммера. Я сейчас еду в медэкспертизу, но хочу наперед скакнуть к выводу, что причиной смерти стал цианид.

– А еще знать, где убийца его раздобыл.

– Совершенно верно. Несколько лет назад у нас было одно дело, и там фигурировал даркнетовский контакт, который мы так и не выявили.

– Досье по делу Родерика Кенсингтона, – подсказывает Лэнг, опираясь на край кабинки с моей стороны, чтобы не всполошить Чака.

Тот машет ему рукой и что-то записывает.

– Понял… Так, зашел. Порядок. Подгоню также снимки его дома, имейлы и детализацию звонков, всякое такое.

– Да, а еще сделай подборку поэта Артура Гитермана, – добавляю я, – с акцентом на стихотворении «Судьба».

– Артур Ги-тер-ман, – вторит Чак, делая дополнительные пометки. – «Судьба». Досье по Саммеру. Понял. – Он вбивает имя и удивленно смотрит на меня. – Здесь указано, что дело ведет Робертс.

– Тут все поменялось, – поясняю я. – Робертс экстренно переехал в Хьюстон.

Чак собирает на лбу треугольник морщин.

– Это убийство произошло три дня назад. Он работал на месте преступления, и по этим заметкам один из моих коллег выполнил для него нехилый объем работы. Вы уверены, что он действительно снялся с дела?

– Уверены. Снялся. А заметки твоего коллеги теперь пригодятся нам. Или помощь, если ты сумеешь его завербовать.

С лица Чака не сходит замешательство.

– Вот это номер… Неожиданно.

– Телефон у него отключен, – сообщает Лэнг. – Пытаемся с ним связаться, но пока безуспешно. Сейчас, как отъедем, думаем наведаться к нему домой.

Они сцепляются взглядами, и в глазах Чака промелькивает понимание.

– О бог ты мой, – бормочет он. – Я пробью его телефон. Хотите, чтобы копнул глубже?

– Пока не надо, – отвечаю я, сама колеблясь от предчувствия. – Поищи лучше какую-нибудь связь между Саммером и Робертсом. И сопоставь со всеми делами Робертса за последний год. А лучше два.

Чак кивает.

– Да-да, конечно. Сейчас сразу и займусь. Кстати, у Робертса отключена домашняя сигнализация. Патруль пытается найти соседа, у которого может быть камера, направленная на его дом.

– Похоже, в наши дни работающие камеры есть только в музеях, – сухо замечаю я. – Спасибо, Чак.

Лэнг плечами нависает над закутком и ласково рычит:

– Чак, гад ты родной! Стервец ненаглядный…

Тот смотрит на него как на чокнутого. А что, сходство есть…

Через несколько минут мы с Лэнгом садимся в его «Форд Мустанг» – часть пилотной программы, позволяющая некоторым детективам полностью оснащать свой автомобиль полицейским оборудованием. Это входит в работу под прикрытием, которой мой напарник занимался два года назад, за что его чуть не убили. Он заводит двигатель и остро смотрит на меня.

– У меня нутро урчит громче, чем моя машина, и это пение меня настораживает.

На картинные слова Лэнг не скупится никогда, но сейчас они звучат без преувеличения.

Робертс живет – или жил – примерно в десяти жарких августовских минутах езды от участка (десять – это если нет наплыва машин, что бывает скорее во сне, чем наяву). Сейчас Остин забит адскими пробками, и я регулирую решеточку вентиляции в надежде на зыбкую прохладу. В ожидании этого чуда света тянусь к сумке, где у меня лежит папка, и натыкаюсь там на неучтенную плитку шоколада. Чтобы он не растаял, ломаю его напополам и протягиваю половину Лэнгу.

Он искоса ухмыляется: «Тоже мне, шоколадница», – но хватает лакомство не мешкая.

– Уже таять начал, – поясняю я. – Даю во спасение «Годивы». Ну или моей крыши, чтобы до срока не поехала. Глядишь, увеличу за счет глюкозы свой дневной пробег; цена в принципе терпимая.

Открываю папку с делом и начинаю просматривать документы.

– Место преступления на камерах не зафиксировано. Есть только общий план трехэтажного комплекса с книжным магазином внизу и небольшим театром в цокольном этаже. В ночь убийства там был поэтический вечер.

– Оттуда, наверное, и стишки, – заключает Лэнг.

– Может быть, – неопределенно киваю я. – Хотя не думаю, что все настолько просто.

Эту мысль я временно оставляю на подвесе, чтобы обработать позже.

– Квартира жертвы находится на верхнем этаже. Там Саммер жил, там и встретил свой смертный час.

– Давай вернемся к теме видеофиксации. Этот человек жил и работал, по сути, в коммерческом здании, в самой пуповине Остина, и у него там не было камер слежения? То есть вести бизнес ума хватало, а установить камеры – нет? Не поверю.

Я перелистываю еще несколько документов (в салоне наконец воцаряется благостная прохлада).

– Камеры у него, судя по всему, все же были. Только в ночь убийства их кто-то невзначай отключил.

– Наверняка привет от того доброхота, что скормил ему таблетку вечного сна.

– Согласна. – Я киваю, продолжая просматривать папку. А когда «Мустанг» застревает в неоглядной веренице машин, поворачиваюсь к Лэнгу. – Робертс – детектив с опытом. И в короткий срок собрал много материала. Так что наверняка определил лицо, представляющее для нас интерес.

– А что, с него станется… И кто же это, черт возьми?

– У него значится «профессор», без отсылки к конкретному имени. Причем интересно, что он опросил всех присутствовавших на том чтении; всех, кроме одного.

– Профессора? – Лэнг криво усмехается.

– Именно. Робертс реально хотел опросить того человека, кем бы он ни был.

Лэнг дергает рычаг передач (поток машин вроде как стронулся с места).

– Какое-нибудь описание есть?

– Свет в театре был приглушен и направлен на сцену, так что все, что у нас есть, – это смутное описание человека в заднем ряду. По словам, он «казался» высоким, хотя стоящим его никто не видел, так что воспринимать это можно с большой натяжкой.