В общем, тут говорят очень много еще о его вкладе в кинематограф. Он написал для Вендерса экранизацию Вильгельма Мейстера на современном материале, фильм «Ложное движение». По-моему, дико скучный фильм, в котором, кроме как смотреть на четырнадцатилетнюю Настасью Кински, больше делать совершенно нечего. Он написал «Небо над Берлином», самый напыщенный и глупый фильм, который я видел у Вендерса. «Париж, Техас» я люблю, там есть настоящее отчаяние, любовь настоящая, даже «Алиса» лучше, а «Небо над Берлином» это какая-то такая пошлая сказка. Я понимаю, что пошлость, как правильно пишет Иваницкая, это манипулятивный термин, термин манипулирования, — если вы хотите о ком-то сказать гадость, вы говорите всегда «это пошлость». Пошлость — это то, чего мы не любим, и все. Ну, не назовите это пошлостью, назовите это плоскостью, сентиментальностью… хотя сентиментальность я как раз люблю… И, понимаете, если уж давать современному европейцу, то давать Краснахоркаи, например, который написал «Сатанинское танго», из которого Бела Тарр сделал культовую картину. Роман, кстати, в отличие от фильма, действительно выдающийся, очень интересный. Если уж давать европейцу современному, то Петрушевская тоже европеец, и у нее страшные истории пострашнее, они просто лучше написаны, чем у Ольги Токарчук, ну что мы будем, правда, всерьез это обсуждать.

Мне после этого присуждения хочется как-то вспомнить слова Александра Мелихова, нашего писателя, о фальшивом золоте, о Нобеле как о гаранте фальшивого золота, он там разобрал несколько последних награждений. У меня могут быть очень серьезные мировоззренческие претензии к самому Мелихову, их море, но пишет-то он лучше, чем большинство разбираемых авторов, плотнее, стиль у него живее, да и мысли у него есть. А где мысли у Хандке, с чем там спорить? Это потрясающий пример человека, который всю жизнь позиционирует себя как писатель, но при этом не делает ничего, что входит в традиционную писательскую функцию: он не развивает язык, он не предлагает жесткую фабулу, он не погружается в психологию героя. Это какой-то путешественник с записной книжкой. Я очень сочувствую тем, — и даже я совершенно не возражаю, — кто его любит, но мне страшно от того, что могут быть такие люди.

Вопрос тогда, что происходит с Нобелевским комитетом. Понимаете, это же с разных полок книги, Ишигуро, например, нобелевский лауреат 2017 года, и Хандке. У Ишигуро есть страсть настоящая, у него есть потрясающее детальное знание жизни, его роман «Не отпускай меня» — потрясающая, страшная, трагическая история любви, даже «Погребенный великан» — замечательно придуманное фэнтези. Он все-таки писатель, понимаете, не нужно писательского удостоверения Достоевскому, как мы знаем из Булгакова, у него по любой странице видно, что он писатель. У Хандке по одной странице из любой его книги — они, говорят, не похожи друг на друга — не вижу этого. И когда это сравниваешь даже с недавними нобелевскими награждениями, а уж с Гюнтером Грассом и подавно, это просто разные миры.

Дело в том, что Нобелевский комитет руководствуется очень странной логикой. Несколько русских критиков литературных, которые как-то очень умеют понравиться, они блогеры такие по преимуществу, это примерно как ресторанные критики, их затея — всем угодить и при этом подчеркнуть собственную образованность. Такие люди есть, те, которые хотят всем нравиться, они говорят: «О, это награждение по чисто литературным мотивам, никакой политики здесь нет». Но объяснить, почему Хандке — хорошая литература, они совершенно не в состоянии. Правда, они могут сказать: если писатель вас так бесит, это настоящий писатель. Наверное, да, наверное, это единственный критерий, по которому его можно признать настоящим писателем. Но я ненавижу не столько его, он мне ничего не сделал, я ненавижу то состояние, которое он описывает, состояние вынужденного безделья, состояние скучного путешествия по скучным местам, и тот, кто так живет, тот конечно, зря коптит небо, тот оскорбляет божественный замысел о себе.

Так живет значительная часть Европы. Но и среди этого европейского кинематографа существуют, например, братья Дарденн, которые решают какие-то экзистенциальные проблемы, хотя Бельгия, конечно, далеко не самая проблемная и бурно живущая страна. Возникает чувство какого-то, понимаете, все-таки стыда за людей, которые так тратят время и деньги. И Нобелевский комитет, конечно, мог бы поддержать тысячу писателей, которые заслуживают того. Ну что такое, можно по-разному относиться к Пинчону, ну у Пинчона нет Нобеля, а у Хандке есть, можно по-разному относиться к Франзену, у Франзена нет, а у Хандке есть. Уж если вам нужно давать травивому, ну на худой конец дайте Салману Рушди, все-таки «Последний вздох мавра», как к нему ни относись, но это проза. А здесь ткани нет, нет самого вещества, непонятно, о чем мы говорим, это какая-то сгущенная пустота. Ну, если так, понимаете, написать скучную книгу о скучной жизни еще не значит достигнуть адекватности.

Я понимаю, что мы как бы против ветра плюем, но, видите ли, здесь у меня есть четкий критерий. Я прекрасно понимаю людей, которые сейчас хвалят Хандке, люди, которые реально хвалят Хандке, они в литературе просто вообще не понимают. Это нормально, они просто не знают, с чем это едят. Можно понять людей, которые хвалят Мураками, можно понять людей, которые любят Ишигуро, можно понять людей, которые балдеют от Герты Мюллер, у Герты Мюллер есть выдающиеся тексты. Но понять человека, который любит Хандке, кардинально невозможно. Прекратите его травлю и прекратите делать из него писателя, давайте успокоимся на этом. Ни травить, ни награждать его совершенно не за что.

Ему хорошо за семьдесят, но дело не в этом. Я не исключаю, знаете, для Бога никто не потерян, возьмет и напишет шедевр, может, как раз Нобелевская премия его подтолкнет. Но он же сам много раз говорил, что Нобелевская премия — это как прижизненная могила, прижизненная канонизация, зачем это писателю? И тоже интересно, всю жизнь он ругал Нобеля, а все-таки силы отказаться он в себе не нашел. Ты уж откажись тогда, хоть что-то сделай. Нет, брюзжит и берет, несерьезно.

И, понимаете, даже если бы дали Саше Соколову, наверное, самому нелюбимому мной писателю, я бы не так взбеленился. Саша Соколов, у него есть несколько текстов, которые приковывают внимание, там как не относись. Для меня, конечно, совершенное оскорбление сам разговор о гениальности, допустим, «Между собакой и волком» или «Палисандрии», но в «Школе для дураков» есть пара трогательных рассказов, во второй главе, ну милая книга, да и в общем последние его стихотворения в прозе, они ничего. А здесь я просто вообще не понимаю, Петер Хандке — это из тех писателей, отсутствие или присутствие которых в мире решительно ничего не меняет. Наверное, есть люди, которые его любят, ну, я всегда готов признать, что я чего-то недопонимаю.

Если мне дадут Нобелевскую премию, возьму охотно. Но главное, что, во-первых, не дадут, а во-вторых, очень много будет людей, которые возмутятся этим решением. В основном, как всегда, в России. В России нет большего счастья, чем когда у соседа корова сдохла, поэтому это не русофобия, это черта национального характера, ничего особенного, я даже скорее склонен уважать эту черту. Всегда приятно, когда тебе что-то дают и тебя при этом ругают, это значит, у тебя все хорошо. Так что я бы был, пожалуй, только рад, если бы мне Нобеля дали. Но по большому счету здесь вы правы, присуждение ее таким писателям, как Хандке и Токарчук как-то очень разохочивает, как-то не хочется больше. Как-то быть в одном ряду с ними не хочется. С Сюлли Прюдомом еще тудем-сюдем, но лучше, при всей моей антипатии к нынешнему Лимонову, антипатии тоже скорее даже брюзгливой, мне приятнее быть в одном ряду с Лимоновым, чем с Хандке. Если уж обязательно надо быть в ряду с людьми, которые любят Милошевича, то лучше хотя бы с теми, кто при этом умеет писать.

Луиза Глик — американская поэтесса и эссеист, профессор Йельского университета. Основные темы ее стихов — отношения между людьми, семейные трагедии, вера в Бога. Получила Нобелевскую премию 2020 года «за безошибочный поэтический голос, который простой красотой делает индивидуальный опыт универсальным».