Сердце колотится у горла, лицо мокрое от слез. Я встал с лавки сунул ноги в валенки надел полушубок, нахлобучил шапку и вышел на крыльцо. Ветер гонял по двору солому, кидал в лицо колючие снежинки, посвистывал в печной трубе. И ни одного огонька не видно в серой заснеженной мгле. Спит село. Я подставил лицо под снежные заряды и закрыл глаза. Не знаю сколько я так стоял; может час, а может всего несколько минут, замерз как цуцик и пошел досыпать.

Проснулся поздно, голова как пустой котел, кажется, постучи — зазвенит. Встал с лавки, попытался дойти до умывальника и чуть не упал. Ноги не шли и равновесие держать было очень трудно. Накатил страх. Это что, я ходить разучился? Я? И кто этот я? Вот блин новость! И ходить разучился и память потерял, и что теперь делать? Хлопнула дверь и странно одетый подросток появился в дверном проеме. Он повернул ко мне румяное от мороза лицо и громко произнес:

— Ты че Немтырь валяешься! Там снегу навалило! Я один чищу, чищу, а тебя все нет и нет.

— Архипка … — просипел я и замолк, потому что в мою бедную голову хлынул поток информации, я захлебнулся в этом потоке и отключился.

Очнулся от того, что кто-то тряс меня:

— Ленька! Ленька! Ты чего? — мой друг Архипка Назаров тормошил меня, приводя в чувство. — Немтырь ты чего сомлел то? Никак заболел?

— Архипка перестань меня трясти. Я уже очухался. — прохрипел я, приподнимаясь и оглядываясь по сторонам. Фильм такой был: «Вспомнить все!» назывался. Вот и я вспомнил все! Но легче от этого не стало. Как говаривал классик: «Все смешалось в доме Облонских». Вот и у меня в башке все смешалось. Толи я тринадцатилетний подросток Ленька Забродин по прозвищу «Немтырь», толи старик из двадцать первого века по имени Алексей Щербаков, или я некто третий, слепленный из двух уже упомянутых. Ага, «Я его слепила из того, что было …». По хорошему: обдумать бы все это надо, прикинуть кое что кой к чему, ну и определиться в конце концов. Мешал Архипка, заглядывающий мне в лицо с тревогой и надеждой.

— Давно я тут валяюсь? — спросил я друга.

— Как ты упал, так я к тебе подскочил трясу, зову, а ты как мертвый — не откликаешся. Я уже за дедом Щербаком хотел бежать.

— Минуты две значит. — Констатировал я факт. — Не надо никуда бежать и рассказывать никому не надо. Сморило, меня что-то. Ты, Архипка иди, почисть двор пока один, а я отлежусь чуток и выйду, помогу.

— А ты снова не хлопнешься?

— Не боись, не упаду. Прошло уже всё. Матери скажешь, что подойду чуть позже, пусть каши мне оставит.

— Ладно. Только ты долго не залеживайся, а то дед за тобой придет, он пока коней обихаживает.

— Хорошо!

Я поднялся с пола и, пошатываясь, дотащился до лавки. Архипка дождался, пока улягусь и убежал. Я же, закрыв глаза, попробовал разобраться в происшедшем. А ведь ничего особенного и не произошло. Просто две личности обитавшие в одной хиловатой тушке, наконец слились в одну. И кто же теперь я? Конечно же не Ленька «Немтырь» деревенский мальчишка тринадцати лет от роду недавно заговоривший и совсем уж недавно научившийся читать и писать, и не Алексей Щербаков с его разнообразными но бессистемными знаниями, а некто третий. Покопавшись в памяти, я с удивлением обнаружил, что могу вспомнить все, что имелось в памяти старика, даже то, что он сам вряд ли помнил, а вот воспоминания мальчишки были обрывисты и до предела эмоциональны. И что же это значит? Поразмыслив решил, что я все таки Лёнька, пацан который смог каким-то образом присвоить знания и опыт старика, не зря ведь он последнее время тихарился. «Ленька-то ты Ленька, да не совсем, меня тоже со счетов не сбрасывай». Эта насмешливая фразочка возникла в голове ниоткуда и повергла меня в шок. Шиза вышла на новый уровень? «Не надо суетиться — притремся. Как там у Пушкина: „Смешон и юноша степенный, смешон и ветреный старик“. Вот и будем одновременно и юношей и стариком, а там посмотрим кому это покажется смешным». Гм! Звучит несколько двусмысленно.

Ладно! Хватит валяться и заниматься самоедством. Какая разница кто я. Главное жив, а там посмотрим что к чему. Как там, в детстве любимой, но, еще не написанной в этом мире, книжке (Или может это было в фильме по книге Соловьева? Вот блин не помню.): «Будем жить, будем петь, да на солнце глядеть, и кричать на весь мир: „Пусть подохнет эмир“». Про эмира это конечно лишнее, но с другой стороны, что их жалеть эмиров этих.

Встал с лавки, оделся, помахал руками, понаклонялся, поприседал. Все вроде нормально. Видимо моя новая личность вполне освоилась в тельце. Натянул валенки, полушубок, шапку, рукавицы и вышел во двор. Солнце радостно скалилось с ярко голубого неба, чистый снег сверкал мириадами искр, небольшой, всего градусов пять, морозец бодрил и принуждал двигаться. Архипка расчистил уже больше половины двора и видимо подустал. Я отобрал у него лопату со словами:

— Отдыхай! Остальное я почищу. — Тот лопату охотно отдал и спросил:

— Одыбался? Что было-то с тобой?

— А хрен его знает, сомлел чего то. Прошло уже все.

— Это хорошо. На охоту-то пойдем сегодня? А то Платошка с Антохой скоро придут. По свежим следам пару зайчишек всяко скрадем.

— Тогда бери вторую лопату и помогай мне. Побыстрей отгребемся да и двинем.

Охота, можно сказать, удалась: трех зайцев добыли. Правда если бы не Кабай, то вряд ли бы и одного взяли. Пес выгонял зайчишек прямо на нас, а мы безбожно мазали по шустрой подвижной мишени. Двух всего и подстрелили. Третьего словил сам пес и положил к моим ногам и насмешливо рыкнул, ощерив свои не маленькие клыки. Мне показалось, что пес держал нас за неразумных и неуклюжих щенков. Так это или не так, у пса не спросишь, но его хитрая морда, прямо таки открытым текстом говорила о наших охотничьих умениях. Антоха с Платошкой взяли по зайцу, ну и нам на троих достался один. Дед, глянув на нашего зайца, сразу понял, чья это добыча. Спросил ухмыляясь:

— Что горе охотники всего одного добыли, и того Кабай поймал? — говоря эти необязательные слова, он странно смотрел на меня. Под его взглядом я вдруг почувствовал себя маленьким мальчиком, чего-то натворившим и ожидающим не минуемого наказания. Положение спас Архипка:

— Не а! Еще двух подстрелили! Их пацаны забрали. Антоха с Платошкой. Скачут зайцы быстро, тяжело попасть в них из самострела. — Его простодушная речь разрядила обстановку и развеселила деда:

— Быстро скачут говоришь? Дык на то они и зайцы, летна боль. Ну да ладно. Шкурку снимите да поаккуратнее, не попортите.

— Знамо дело, чай не маленькие. — Важно произнес Архипка. И надо сказать не подкачал. Шкурку с бедного зайца он снял мастерски и столь же ловко надел ее на специальное приспособление, которое обозвал пяльцами и поставил сушится. Я глядя на это действо понял, что тоже так умею, но похуже и не так шустро.

Вечером, лежа на лавке попытался проанализировать в спокойной обстановке все происшедшее со мной с момента попадания личности Алексея Щербакова в тельце двенадцатилетнего подростка Леньки Забродина, по прозвищу «Немтырь».

Как такое могло произойти я вряд ли когда либо узнаю. Да это не так уж и важно. Если бы я верил в существование бога, то можно было бы сослаться на божий промысел. Стоп! Как это если бы верил? Я верю! «В какого бога это ты веришь? В того, который позволил уродам убить у тебя на глазах отца с матерью или в какого-то другого бога?» А ведь прав, прав старик. Боль и ненависть на мгновение захлестнули сознание. Я снова, в который уже раз, очнулся на той дороге. Двое или трое возились за кустами, что-то там делая. Двое в рванье смотрели на лежащего и подергивающего ногами неказистого мужика. Под головой его растеклась темная жидкость. Неподалеку лежал ничком отец с топором в мертвой руке. Высокий рябой мужик, одетый получше и почище остальных, стоял возле нашей телеги и копался в мешке с едой. Вот он оставил мешок и прислушался:

— Едет кто то. Обоз похоже. Эй вы! Бабу бросьте! Уходим. Пискун хватай мешок с жратвой. Чалый с Цыганом, лошадь выпрягайте, Горбатого на лошадь. И быстро, быстро.