— Чего стоите? Бейте его.

И меня начали бить. Сначала я держался, крутясь как ужаленный, даже заехал пару раз кому-то по уху. Но быстро оказался на земле. Тут врагам моим надо было угомонится и соблюсти пацанское правило: «лежачего не бить». Но видно мое сопротивление разозлило их и меня стали пинать.

Выручало еще то, что троица была босой и попинать хорошенько у них не получалось. Слава богу нет здесь «канибадамских мастеров, что на носок сапога железные подковки приколачивают», вспомнил я любимую книжку моего детства[1]. Обутый в сапоги Косой не сразу оправился от удара по носу. Но когда проморгался, то тоже принял горячее участие в деле воспитания наглого шкета. Он настойчиво пытался заехать сапогом мне по носу. Я же, приняв позу зародыша, как мог, закрывался руками, чувствуя, что надолго меня не хватит.

Спас Кабай. Он вылетел откуда-то из переулка и всеми своими сорока с лишним килограммами обрушился на Косого. Тот упав на бок быстренько повернулся на живот, спасая свое горло от разъяренного пса.

— Фу! Кабай нельзя! — прохрипел я, встав на колени.

Кабай недовольно рыкнул и клацнул зубами в непосредственной близости от уха перепуганного Сеньки. Пацаны замерли на секунду, а потом потихоньку стали пятиться. Пес придавив передними лапами сомлевшего Косого, ощерил пасть показывая здоровенные белые клыки, издал, не передаваемо звериный рык, от которого даже у меня по спине побежали мурашки. Самый тощий из троицы, взвизгнув испуганно, бросился, сломя голову, прочь. Двое других тоже не задержались и резво кинулись догонять приятеля.

Кабай проводил их взглядом, потом, смешно дергая носом, обнюхал, уткнувшегося в землю, Косого, неожиданно поднял ногу и, по собачьи деловито, оросил лежащего. После чего вполне осмысленно посмотрел на меня, как бы говоря «Кого ждем? Пошли уже».

Я, опираясь на холку пса, поднялся на ноги. Было большое желание немного попинать урода, но, поразмыслив, решил, что уподобляться быдлу мне западло, пес его уже достаточно унизил, пометив как столбик. Пошевелив ногой распластавшуюся тушку, прошипел разбитыми губами:

— В следующий раз останавливать пса не буду. Пусть тебе, падла, хозяйство отгрызет, чтобы таких же козлов не наплодил.

Не знаю, услышал Косой или нет — это не имело уже никакого значения. Меня ощутимо потряхивало из-за адреналинового отката. Поэтому, проковыляв вдоль улицы метров двести, я уселся на бревнышко, лежащее возле одного из домов, отдышаться и подумать над неожиданно нарисовавшейся проблемой.

Не оставит в покое Косой. Подловит меня, когда я буду без собаки. Да и Архипке тоже надо опасаться. И ему при случае несдобровать. Вдвоем с Архипкой мы конечно от одного Косого отобъемся, но и жилетоносец Фролка с присными, тоже имеет к нам какие-то претензии. Не даром на пляже, пацаны, едва завидев приближающихся мажоров, поспешили одеться и готовы были немедленно удрать.

Вывод один — надо заняться укреплением хилого тельца, ну и свою бандгруппу создавать. Озадачить Архипку подбором кадров. Наверняка среди деревенских пацанов найдутся обиженные Косым или мажорами. Собрать три — четыре организма, замотивировать, поучить драться не как попало в одиночку, а организованно в группе, помогая и прикрывая друг друга, да и отлупить пару раз того же Косого с компанией; вот и отстанут мажористые, получив отпор от новоявленной деревенской ОПГ. Да наверняка и в будущем пацаны пригодятся.

Только вот тренировать нас кто будет? А …? Где вы — монахи Шаолиньского монастыря, или японские сэнсеи помогающие нормальному попаденцу научится мордовать своих врагов? Ау! Не наблюдается таковых ни в селе ни в окрестностях. Не дошли! Потерялись наверное по дороге. Придется самим чего-то изобретать. А ведь видел в интернете книжку Харлампиева про самбо. Нет, чтоб скачать да изучить, но не скачал, не изучил, лишь мельком посмотрел иллюстрации, да и забыл.

А собственно, что я так парюсь. Мои нынешние враги — это всего лишь дети. Ну тогда я кто? Вот блин! Ну не ощущаю я себя семидесятилетним стариком, совсем не ощущаю. Но и пацаном малолетним тоже не явлюсь. И сегодняшняя трепка меня не сильно напрягла в моральном плане.

Помнится в детстве и ранней юности, попадая в похожие ситуации, я сильно страдал и вовсе не от побоев, страдал от собственного бессилия и унижения, от уязвленного самолюбия страдал. Даже делал попытки заняться боксом, но боксерской секции вблизи не было, а в спортзале «Динамо» меня не приняли из за плохого зрения.

В этой же ипостаси никаких проблем со зрением нет. Зрение как минимум сто процентов. Не испортил его Ленька пока чтением. Будем надеяться, и не испортит.

Интересно его самолюбие как-то страдает от того, что этому тельцу изрядно досталось? «Чего страдать? Это тебя били, а не меня». Ишь ты, прорезался. Морда-то у обоих болеть будет. «А…! Ерунда! Пройдет. К Бабе Ходоре иди, пусть полечит». И снова спрятался, тихушник.

Я встал с бревнышка, потрогал языком зубы; вроде целы. Голова гудела, но не тошнило, значит, сотрясения нет. Левый глаз заплывать начал. Похоже Косой пробил раза два сапогом по морде. Вот гад! Хотя вспоминаю, что голова уже больше недели побаливает и жрать постоянно хочется. Это что же получается? Или я расту ускоренно, или мозг усиленно выращивает новые связи между нейронами, чтобы было где разместить информацию. Ведь я ее до хренища затащил в Ленькину башку. Скорее всего, и мозг ускоренно развивается, и тельце растет. А как иначе? Мозги питать надо. А в хилом тельце и мозги расти не будут.

Под это дело вспомнились, виденные в интернете, лекции некого профессора Савельева, который с видом человека обладающего истиной в последней инстанции, вальяжно рассуждал о мозге. Немного забавляла меня эта манера, но рассказывал он о вещах мне не известных, языком простым, не злоупотребляя специальными терминами. Говорил о том, что мозг состоит из нескольких десятков систем, которые варьируются многообразно. Это многообразие и порождает индивидуальные особенности и таланты каждого человека.

Социальные потрясения и революции восемнадцатого, девятнадцатого и начала двадцатого веков объяснял тем, что промышленно-техническое развитие потребовало людей с определенной организацией мозга. Требовалось таких людей все больше и больше и, в конце концов, осознав свою силу, они стали добиваться своей доли пирогов и пышек.

А ничего так теория — простенько и со вкусом. Если продолжить ее на век двадцать первый, где грядет информационная революция и востребованы будут люди эту информацию создающие, хранящие, обрабатывающие и впаривающие массам, в виде простеньких идей. Представив себе царство грядущего хакера, немного развеселился.

Хотя есть в этих рассуждениях некая сермяжная правда. Недаром в двухтысячных годах прямо косяком пошли, поучающие народ по ящику, носители самой примитивной информации: артисты, певцы и другие представители свободных профессий. Особенно умилительно высказывались некоторые певички. У них у всех из-за пятой графы в анкете, в Советском союзе возникали неимоверные трудности. Дома у них не было ни рояля ни еды, в школе их травили сверстники и учителя, в институты их не принимали, нести культуру в массы не давала условная антисемитка Фурцева. Одним словом мрак кромешный. Еле дождались, сердешные, свободы и демократии.

А вот я, наверное, жил в совсем другом Советском Союзе. Ну не помню, чтобы в детстве и юности кто-то из нас интересовался национальностью сверстников. Были в приятелях и евреи, и казахи, и немцы, и даже один армянин, и никто не заморачивался пятой графой.

Я же до сих пор с большим уважением вспоминаю своего первого начальника — мастера фрезерного участка инструментального цеха завода «Трансмаш», щуплого пожилого еврея, Гродзинского Наума Абрамовича. А зауважал я его, когда он, увидев мои довольно неуклюжие попытки отфрезеровать кривую поверхность по разметке, сам встал за станок и в течении нескольких минут обработал деталь настолько точно и чисто, что мне осталось только вздохнуть и тихо позавидовать. Увы, такого профессионализма я за свою, правда не слишком длинную карьеру в качестве фрезеровщика-универсала, так и не добился.