Громов дочитал до конца неофициальный отчет Веры о беседе с подозреваемыми.

– Молодец, на сегодня свободна. Вань, где твои мемуары?

«Я, лейтенант Котов, и стажер Вера Любимова прибыли в дом к подозреваемым в 11 часов утра. Граждане Лапенко проживают на восьмом этаже. Дверь открыл отец жертвы-причины по гордыне. Он биатлонист, в доме есть оружие. Предполагаю, что Василий мог убить. Подозреваемые указали, что после суда отправились домой на такси, но поехать могла только женщина. По подсчетам, после вызова такси до момента убийства было двадцать минут, поэтому, время дойти до места, с которого был произведен выстрел и подготовить оружие-было. Жена Василия, Светлана находилась в нестабильном эмоциональном состоянии, остро реагировала на все поставленные вопросы. Свидетелей возвращения подозреваемых после суда не обнаружено, соседи их не видели, камер в доме нет. На момент убийства гражданки Ванышевой – жертвы-грешника по зависти, опрашиваемая пребывала в больнице. По показаниям подозреваемого Лапенко, он был дома после посещения жены один, свидетель видела, как он возвращался, однако, времени с момента пересечения подозреваемого со свидетелем, до момента убийства Ванышевой, могло хватить. Временной промежуток: приблизительно два часа…»

– Разноплановые отчеты получились, именно то, чего я хотел. Хвалю, лейтенант, за расчеты особенно. Тоже можешь идти.

– Молодец, Котов! – поддержал Вихров.

Павел резюмировал, что отчет Котова ему ближе, да и выводы вполне логичные. В то время, как отчет Любимовой больше заинтересовал Громова. Мнения разделились, однако этого и стоило ожидать, подходы к построению версий и анализу фактов у майоров были совершенно разные. Как не странно, на этот раз следователи не начали ругаться при первом же расхождении во мнениях, видимо, сказалось то, что они стали лучше друг друга знать, и каждый пытался понять другого. Время беседы растянулось, споры и обсуждения увлекли обоих целиком, но результат говорил сам за себя. Оба сошлись во мнении, что рано снимать подозрения с КМС по биатлону, который, справедливо, мог желать смерти Виталию Сухову – жертве-грешнику по гордыне, по крайней мере, до того момента, пока не выяснится, на самом ли деле у него проблемы со зрением. Алиби у него, действительно, неустойчивое. По описаниям обоих ребят, Василий Иванович Лапенко не имел каких-либо признаков, свидетельствующих об отклонениях психики, присущим серийным убийцам или маньякам. Он вел себя абсолютно спокойно, четко отвечал на поставленные вопросы.

Следователи приняли решение, вызвать Василия Лапенко на допрос, чтобы с ним побеседовал Голдман, который может дать оценку его состоянию. Кроме того, было неясно, какие мотивы для убийства Инги Ванышевой. Громов предположил, что у Лапенко могла появиться тяга к убийствам из чувства мести из-за смерти дочери, но для конкретного ответа было необходимо, опять же, мнение Марка Давидовича. С жены Лапенко подозрения были сняты, поскольку ее алиби на момент второго убийства подтвердилось-она находилась в больнице. Оба майора все же сомневались в причастности Василия, однако из других подозреваемых был только Паншин, который бесследно пропал после освобождения из тюрьмы.

– Послушай, Андрей Юрич, какая-то вообще у меня каша в голове. Ты журналюгам сказал, что у нас просто киллер. Думаешь, что Лапенко – киллер, который убил Сухова по своей воле, а Ванышеву по заказу? Или думаешь, что они наняли киллера? Сомневаюсь, правда, что у них денег бы хватило!

– Паш, я разве высказывал ту версию, которую пустил в прессу? Разумеется, нет. Вероятность того, что все так, как я им сказал – один процент, по моим ощущениям.

– Так зачем ты им это наплел? Людей успокоить? Если так, то грамотный ход.

– Ну и это тоже, хотя в меньшей степени.

– Тогда я вообще ничего не понял. Давай уже рассказывай, а то опять меня как дурачка за нос водишь.

– Я сказал это все преступнику. Понимаешь, его надо хоть немного выбить из колеи, разозлить. Когда человек злится – он совершает ошибки. Такой тип преступников, как он, то есть те, кто продумывает все до мелочей, показывает свое превосходство, объясняет свои поступки великими делами и прочее, хочет добиться признания. Хочет, чтобы о нем говорили, восхищались им, а я намеренно свел все его заслуги к минимуму, выставил тривиальным, одним из многих. Он разозлится.

– Ну конечно, куда же без психологических штучек! Гении среди нас. Журналисты – отличный ход, они все растрезвонят.

– Куда же мы без них! – иронизировал Громов.

– Журналисты – отличный ход… все растрезвонят. – повторил Павел

– Павел Евгеньевич, Вы повторяетесь, не замечал за Вами этого раньше. – шутил Андрей.

– Да погоди ты! Мысль пришла.

– Ого!

– Журналисты все растрезвонят… Как, по-твоему, наш убийца находит жертв? Конечно, из новостных сводок. Дело Виталия Суховым не осветил разве что «Охотник и рыболов», про несчастный случай в театре наверняка тоже писали, значит, если нам повезет, то мы найдем следующую жертву до того, как она станет жертвой! Громов, ты заражаешь гениальностью!

– Здравая мысль! Я даже удивлен, что она пришла в голову не мне.

– Ну так, мы тоже не пальцем деланые! – гордился собой Вихров.

– Не сомневаюсь, но радоваться рано, вся работа впереди. Сегодня же лично просматриваем все сводки за последний месяц, а лучше три, ищем чревоугодие.

– Вот умеешь ты торжественность момента взять и убить!

– Паш, давай серьезнее. Сводки: газеты, новостные паблики, по возможности, форумы. Это первостепенно и никаких молодых, сами. Параллельно, ищем Паншина. В розыск его объявили, но этого мало, надо просмотреть камеры наблюдения на вокзалах, примерную дату отъезда мы знаем, плюс еще я запросил его характеристику из колонии.

– Я идиот. Кретин! Куриная башка! – неожиданно переменился в настроении Вихров.

Громов изумился такой резкой смене настроения и самокритике, и незамедлительно уточнил у Павла, что привело его к такому «четкому и неопровержимому» выводу.

– Я ни у одного, мать его, человека из этого Тульского села не додумался узнать, были у Паншина навыки стрельбы. Одноклеточный идиот! – не стеснялся в выражениях Павел.

Громов замер от ощущения того, что совершил точно такую же оплошность.

– Черт! И я об этом забыл… – ответил громов.

– Поперлись к черту на куличики! Нихрена никого не нашли, Паншин свалил, информации-ноль. Зато мы, московские индюки, приперлись, узнали все, что можно, кроме нужного! – продолжал самобичевание Павел.

– Ладно, успокойся. Позвоним участковому и попросим обойти деревню, поспрашивать.

– Я позориться не буду, позвоню Любимовой, пусть займется этим.

– Давай я ей позвоню, ты сейчас не в себе. – прервал его Громов.

– Валяй.

Андрей взял у Вихрова номер телефона Веры и набрал.

– Добрый вечер, Вера, Громов беспокоит. Вам удобно говорить?

– Здравствуйте, еще раз, Андрей Юрьевич. Конечно. Что-то случилось?

– Случилось то, что Ваши старшие товарищи совершили, так сказать, оплошность. Дело в том, что мы с Пашей, с Павлом Евгеньевичем, забыли узнать у жителей поселка о том, имел ли Паншин, ну, тот, которого мы подозреваем, отношение к оружию, то есть, было ли оно у него или умел ли он с ним обращаться, как стрелял и прочее.

– Не расстраивайтесь так, я сегодня же вечером свяжусь с участковым поселка, чтобы он завтра опросил жильцов, если нужно, могу сама туда доехать.

– Нет, нет, звонка вполне достаточно. Спасибо. Я Ваш должник, всего доброго. В смысле, до завтра.

– До завтра, товарищ майор.

Громов не понял, волновался он так из-за своей оплошности, коих совершал в работе крайне мало, из-за того, что не привык кого-то просить исправить его ошибку или из-за звонка.

– Ладно, обосрались – да, подмоемся, завтра памперсы купим… Мозги уже кипят, Верунчик все за нами подчистит.

– Я не привык, чтобы исправляли мои ошибки.

– А, ну да, ты же гордый. Гордыня – грех, забыл? Не боись, даже гении ошибаются. – успокоился Вихров и пытался подбодрить товарища.