В общем, грозовая юность командора пролетела под звон оружия и грохот канонады на полях сражений, к которым позднее прибавились плеск волн да хлопанье парусов пиратских шхун, смех сирен в портовых борделях и гвалт таверн, где кровь и вино лились в равных частях.

В Бреле тем временем вновь намечалась война: королева Дора Базас и ее мамаша Гизелла собирали войска. Сартимоса к этому времени уже давно покоился на дне морском, подчистую объеденный рыбами. Сид вернулся в родную страну и в ожидании все никак не начинавшейся войны продавал свою шпагу тем, кто мог за нее заплатить, при условии, что противник тоже будет держать в руках оружие: у него были некоторые представления о чести. Он раздумывал над тем, чью сторону он должен принять, и склонялся к Доре и лигорийцам, ведь начиная службу, он приносил присягу Базасам. Однако судьба рассудила иначе, и одной прекрасной летней лунной ночью командор, проходя по Ленточной улице, услышал звон оружия и женские крики, призывавшие на помощь. Тогда из окна прямо к его ногам выпал человек, в котором Рохас признал своего товарища по ремеслу …

… Последний закатный луч осветил камеру командора. Нагревшиеся за день камни усердно отдавали тепло, навевая мысли об адском пекле. Рохас сделал очередной глоток мерзкого пойла, которое комендант Пратта почему-то именовал вином, и философски подумал, что за удовольствия надо платить. В Бреле дуэль оплачивалась штрафом, тюрьмой или изгнанием, в зависимости от исхода поединка и ранга участников, однако зачастую на подобные шалости и вовсе смотрели сквозь пальцы. «И что мне с тобой делать?», со вздохом спросил его король, и Меченый, не без содрогания представивший, в каком бешенстве будет Камилла, малодушно попросился в тюрьму. «Нашел время», проворчал Эрнотон. «Всего на несколько дней», настаивал Рохас, который предпочел бы артиллерийский обстрел встрече с разъяренной любовницей, имевшей обыкновение чередовать ледяное молчание с гневными воплями, с точечным вкраплением бурных рыданий.

– И что только на тебя нашло? – задумчиво протянул Эрнотон, подписывая приказ об аресте. Вопрос был из числа риторических и не нуждался в ответе, и даже если б и нуждался, Сид не сумел бы ответить монарху. Просто это была очень скверная ночь…

… Это была чрезвычайно скверная ночь, одна из тех скверных безлунных ночей, когда в душе Сида Рохаса по прозвищу Меченый просыпались демоны. Мысли кружили в его голове стаей воронов, а все тридцать четыре шрама (в этом году их количество сровнялось с числом его лет) начинали разом ныть, безо всякой связи с погодой. Пробудившиеся демоны, как обычно, уговаривали его перерезать глотку-другую, но капитан привычно послал демонов в ад и отправился на осмотр постов. Дворец спал, лишь компания картежников, впрочем, значительно поредевшая, задержалась в зале перед Зеркальной галереей. Остановившись в галерее перед аллеей, ведущей в сад, Меченый попытался найти причину сегодняшнего приступа черной меланхолии. Очень вскоре ему пришлось пожалеть об этом, поскольку причины, конечно, никакой особой не нашлось, кроме того, что жизнь его превратилось в теплое и унылое болото, а размышления об этом лишь усугубили тоску. Мирное время легло тяжким бременем на его плечи. Хорошенько надравшись, он порой с надеждой вглядывался вдаль, представляя себе, что там, за горизонтом движутся сонмища врагов, однако же враги измельчали и трусливо отсиживались в своих норах. В последние пять лет с ним даже драться никто не смел, что приводило командора в настоящее отчаяние. Ему приходилось довольствоваться ежедневным фехтованием с гвардейцами. В поездке, правда, он неплохо развеялся, да и грядущие события обещали возвращение старых добрых времен, и эта мысль несколько утешила Меченого, однако он тут же вспомнил, что вскоре в столицу возвращается Арно. Настроение было окончательно испорчено.

Храмовники говорят, что люди получают воздаяние за свои грехи после смерти и в следующей жизни, однако командор был наказан уже в этой. Наказанием его стал принц Арно Альменар, альв Леридский. Это был бич Всеведающего, кара Создателя, девятая казнь алахейская и чума севардская. Примерно к середине Второй Базасской войны король приказал отобрать из его отряда наемников с десяток лучших людей, и следовать за принцем, назначенным командиром роты, обеспечивая его безопасность. Командор со всем почтением заметил, что надо бы тогда не давать мальчишке роту, а отправить подальше от места военных действий, так и принц останется жив-здоров, и у роты появятся шансы выжить; на что Его Величество заявил, что, кстати, хорошо, что он напомнил, о выживании роты придется заботиться тоже ему, Меченому, а принцу надо учиться военному ремеслу и становиться мужчиной, кроме того, не пустить его на войну никакой возможности нет, он пробовал, и вообще дело Меченого выполнять приказы, а не обсуждать их.

Благодаря безрассудству Арно несчастная рота отметилась в гуще всех сражений, позже упоминаемых с обязательным эпитетом «адское пекло», причем в месте и во времени, совершенно неожиданных не только для врага, но и для своих, а также приняла участие еще в трех десятках вылазок и стычек, которые могли иметь весьма печальные последствия для всей военной кампании, и Сиду приходилось прилагать нечеловеческие усилия, чтобы этого не произошло. В итоге, к его огромному удивлению, довольно большое количество подобных инициатив даже оканчивалось успехом. Само по себе все это безобразие Рохасу скорее нравилось бы, если бы не обязанность постоянно следить за королевским отпрыском и объясняться с королем, который никогда не стеснялся в выражениях, а в гневе и подавно. Наконец, случился Арлас, где полегли полроты принца и чуть ли не четверть восточной армии. Через пять часов штурма войско победоносно вошло в город, враг сдался, однако отдельные части лигорийского гарнизона решили продать свои жизни подороже и засели в ратуше, из которой их выбивали еще целые сутки. Там командор получил три удара мечом, один кинжалом и один арбалетный болт, обзавелся шрамами с двадцать девятого по тридцать четвертый номер, включая те, что на лице, и едва не подох. И это еще не самое скверное, что с ним произошло в этом проклятом городишке. Принц же, как обычно, геройствовал и отделался легким ранением. Надо заметить, ему невероятно везло. Древние римеры непременно сказали бы, что его любит боги и удача, и он герой – в том смысле, который вкладывали в это слово древние римеры. Если бы не это фантастическое везение, он давно бы давно уже сгинул – хоть в нельских болотах, хоть под стенами Арласа. А Меченый гнил бы в каменном мешке, как пить дать.

Закончилась война, но не повинная командора. Любимца богов нужно было незаметно охранять, не мешая, однако, его «невинным шалостям», а также улаживать дела с многочисленными потерпевшими. Король относился к развлечениям Арно снисходительно: не хотел портить и без того натянутые отношения с сыном и искренне полагал, что тому надо просто перебеситься. По наблюдениям Рохаса, принц не столько бесился сам, сколько пытался взбесить отца, и не щадил усилий, дабы достичь этого.

После похищения из монастыря Аделлы Марни в бытность ее монахиней Рохас со всем почтением и деликатностью посоветовал королю унять отпрыска, поскольку Брела, хвала Всеведающему, не просвещенная Лигория и не свободная Рамала, и на подобные вещи здесь смотрят безо всякого понимания. И вообще ему осточертело подчищать дерьмо за его высочеством, и он намерен уклониться от этой чести, даже если ему грозит тюрьма, плаха или монаршая немилость. Эрнотон гневно сверкнул глазами в ответ на подобную наглость, но ничего не сказал, и по всей, видимости, уже успел прийти к такому же выводу. Вскоре Арно лишили всех денежных дотаций. На содержание королевского отпрыска не выделялось отныне ни золотого. Принц собрал всю прислугу в своем дворце и с печалью в голосе сообщил, что злые клеветники настроили против него мудрейшего короля, его батюшку, так что теперь, когда деньги вдруг перестали сами собой появляться в сундуках, платить своим верным слугам ему нечем. Ежели у кого есть средства и желание пережить вместе с ним тяготы и невзгоды, то пускай остаются во дворце, к ним все вернется сторицей, а остальных он отпускает на поиски более удачливого хозяина. Когда дела его пойдут на лад, он с радостью примет всех обратно, а пока пусть ему покажут на всякий случай, как пожарить курицу. Слуги разрыдались и возопили, что никогда они добровольно не уйдут к другому господину и сочтут себя навеки опозоренными, если позволят своему монсеньору притронуться к курице в любом виде, кроме как у себя на тарелке. Затем Арно собрал своих друзей и произнес похожую прочувствованную речь. На следующий день в его дворец потянулся поток молодых людей с мешками золота – каждый принес кто сколько смог. По этому поводу была устроена грандиозная попойка с непристойными плясками Аделлы, и жизнь принца продолжилась, как и раньше, а на кухне не стало ни одной курицей меньше. Деньги друзей, разумеется, однажды закончились, и ему пришлось найти других кредиторов. Когда же пришло время платить по счетам, Арно отправил их к королевскому казначею. Тот, естественно, отправил их еще дальше, в то место, которое не принято упоминать в придворных хрониках. Как ни велико было желание кредиторов подобраться поближе к короне, но терпение их истощилось, они собрались все вместе и толпой отправились к королю.