– Здравствуйте, земляне, – сказал Томас, – Мы пришли с миром. Эй, Вили, ты же у нас умный. Как там надо говорить?

– Точно не так, – скривился я, – Нужно что-то более пафосное…

Земляне оказались очень приветливыми. Они сказали, что даже не слишком удивятся, если внезапно откроется портал в ад, и оттуда явится сам Дьявол за стаканчиком виски. Официанта привели в чувство, а визжавшая танцовщица так и осталась сидеть с открытым ртом и глазами навыкате, словно у нее внезапно выпала челюсть.

– Я могу поговорить с дедушкой Клаусом, если больно,– предложил я ей, – Он специалист в медицине, и вообще, настоящий ученый.

– Я думаю, ей больше поможет священник, – заметил господин с моноклем в бокале для пива – Потому что ее явно хватил удар. Но спасибо за предложение. Вы очень любезны, как для гостей из космоса. И если вы не заберете наши души, мы даже выпьем за ваше здоровье.

– Коллекцию душ у нас прежде собирала одна тетя, – сообщил ему Томас со сцены, когда кто-то дрожащий и воющий приволок пьяного священника со свечкой в руке – Но она давно умерла, так что можете не переживать.

– Это очень радует, – ответил господин с моноклем, – Может, тогда вы будете так добры, ходить по полу, а не летать, а то это многих нервирует. Вот, святого отца, к примеру.

Ох, этому герру и, правда, было не по себе. Святой отец открывал и закрывал рот, словно забыл, как нужно выговаривать слова, а свечка в его руках совершала такие интересные пассы, что оставалось удивительным, как она не погасла до сих пор.

– Здравствуйте, – сказал я ему, вспомнив о приличных манерах, – Как поживаете? Как настроение?

– У него туберкулез и сифилис, – вставила Люси, продиагностировав священника, – Поэтому правильнее будет спросить, как у него здоровье.

– Замечательно. Очень хорошо, – рассудительно сказал святой отец и сполз по стенке. Свечка выпала из рук, но не погасла. Наверное, бедняга немного перенервничал. Мне стало его почти жаль.

– Спасибо, – торжественно произнес пивной господин, поглядывая то на нас, то на мертвую танцовщицу, то на священника, когда Том послушно опустился на скрипучие доски – А еще, вы нас очень обяжете, если скажете, что вон тот мужчина, за вашими спинами, не хочет нас убить. У него злое синее лицо и большая кочерга. Заранее благодарен.

Официант снова рухнул в обморок. Кто-то в зале коротко взвыл, а пьяные музыканты, справа и слева, восприняв это, как знак, грянули что-то веселое и заводное на тубах, барабанах и концертинах.

– Вот и свету конец, – вздохнул господин с моноклем и пивом, – Мир несовершенен, люди довели Бога до крайних мер. Я знал, что буду пить в этот день. Давно пора, так сказать.

Он поднял бокал в тот самый момент, когда Папа захлопнул дверь прямо перед нашим носом. Я говорил вам, что его лучше не злить? Вот тогда-то я выучил это на зубок.

Двери в гостиную заколотили досками. Спустя три месяца, когда заточение в детской подошло к концу, а моя пятая точка перестала саднить при каждом движении (кочерга вместо ремня – это вам не шутки), мы пробовали выйти в Мир еще несколько раз, но ржавые гвозди, которыми Папа забил портал, никак не хотели поддаваться. Говорить со мной на эту тему никто не желал. Взрослые игнорировали вопросы, будто и не слышали их. Приходилось довольствоваться собственными догадками, а это не всегда бывает хорошей идеей.

Гостиная встречает меня привычным пустым полумраком. Люстра под потолком давно не горит, но продолжает раскачиваться из стороны в сторону, словно и сюда пробирается ветер, но в комнате затишье.

Кто-то могучий и сильный побывал здесь до меня, ибо крепкие доски валяются прямо на коврике. Гвозди вырваны вместе с кусками краски и дерева, а большой засов лежит где-то в стороне, перебитый и разломанный.

Массивные двери приоткрыты, но я не рискую подходить ближе. Не хочу даже думать, куда ведет портал в этот раз. В Доме произошло что-то очень злое и нехорошее, поэтому не стоит надеяться на удачу. Я обхожу гостиную стороной и спускаюсь еще ниже.

Что бы не скрывал пятнадцатый этаж, то, что ждет меня впереди будет хуже.

Гораздо хуже.

1

Прихожая остается позади, и можно передохнуть. Белый свет молний бьет через витражное стекло, играет на лицах фарфоровых кукол с вырванными волосами, на бездыханных кусках солдатиков, на разбитой вдребезги машине и лопнувшем барабане, заставляя тени шевелиться, словно те танцуют танго вокруг меня.

Кстати, а я говорил вам, что в нашем Доме есть даже бальный зал? Нет? Ну, это история для следующего раза, потому что-то сейчас я спускаюсь на четырнадцатый этаж – это личные покои моей старшей сестры Ники. Она тоже довольно необычная личность, можете мне поверить.

Этаж Ники поделен на двенадцать маленьких комнат, каждая из которых запирается на отдельный ключ. Моя сестра носит связку с ключами у себя на груди, вместо ожерелья, что бы их не потерять. Ключей скоро станет больше – Ника никогда не останавливается на достигнутом, тем более, время свадьбы опять почти подошло. Вернее, подходило. Нику не так давно утащил Монстр, и теперь остается только гадать, будут новые праздники или нет – если спросите меня, то я отвечу, что мне они уже поперек горла стоят.

Нику можно назвать серийной вдовой. Или хронической невестой. Или просто очень милой юной девушкой, у которой что-то не ладится в личной жизни.

Она шла под венец уже двенадцать раз, и всякий раз, эта свадьба была в скором времени после похорон ее предыдущего мужа. Все дело в том, что Ника слишком уж часто выходит из себя. В прямом смысле этого слова.

Она обнаружила, что способна жить тремя разными жизнями одного и того же человека чуть больше трех лет назад, когда выходила замуж впервые. Кажется, это был пожилой и состоятельный коммивояжер. Или это был второй, а первым был промышленник? Ничего нельзя сказать точно – моя сестра очень влюбчивая и пылкая натура.

Итак, Ника приревновала своего супруга к себе самой прямо во время брачной ночи, и воткнула ему в шею нож для вскрытия писем, который хранила в собственном будуаре. Воткнула двадцать девять раз. Брак этот был коротким, но запоминающимся. Я первым нашел ее в общей зале, когда она сидела в компании двух собственных копий, перебирая в руках белый шелковый платок.

– Это ужасно, – плакала Ника, размазывая по лицу слезы и макияж, – Я так любила его, а он предал меня прямо в первую нашу ночь! Это нечестно! Это несправедливо!

– Зато ты избавилась от груза на шее, – заметила вторая Ника, попивая кофе из фарфоровой чашечки, – Это как вырезать опухоль у больного. Спроси, вон, дедушку Клауса. Он тебе скажет. А теперь, встряхнись, хорошо? Ты ведь женщина, а не тряпка, о которую можно ноги вытирать?

– Но для начала, нужно понять, где этот старый хрыч прятал свои сбережения и акции, – сухо вставила третья, подравнивая ногти окровавленным ножом, которым недавно вскрыла мужу горло, – И избавиться от тела, кстати говоря. Вы же в курсе, что тут через пару дней такая вонь будет…

– Как ты можешь быть такой бессердечной? – заливаясь слезами, простонала первая Ника, – Неужели для тебя важнее всего деньги?

– Для нее – да, – подтвердила вторая, – а вот для меня, самое важное – твоя самодостаточность. Видишь, как удобно, если можно разделить обязанности на три части, а?

Возможно и, правда, Нике так было удобнее. Во всяком случае, ответственность за все произошедшее, и происходящее впоследствии больше не лежало только на ее плечах. До сих пор неизвестно, где они спрятали в Доме труп первого мужа. Может, даже вынесли в лес или на кладбище? Или в тот самый пруд возле нашего сада? Впрочем, какая разница. Ника закрыла комнату, где произошло убийство на ключ, и отстроила новую спальню – точную копию предыдущей. Она вообще, частенько повторялась, моя бедная сестра.

Ника училась в Столице, и за короткий срок была под венцом со своим преподавателем, одним из студентов, и даже, подумайте только, с самим директором! Ника была очень хороша собой, и от отсутствия мужского внимания не страдала точно. Впрочем, счастливыми эти браки тоже назвать сложно. Самый долгий продлился чуть больше пяти дней. На рассвете шестого она забила директора Института кофейной туркой, а все из-за того, что тот лез под юбку одной ее личности, пока другая стояла у плиты. Студенту хватило вязальной спицы под ребрами, а преподаватель отравился мышьяком, которым Ника сдобрила его зеленый салат.