Затем Мадху отклонилась, и на ее лице впервые вспыхнула улыбка, а доктор Дарувалла заметил над линией зубов кроваво-красную полоску десен. С легким разочарованием и почти без удивления Фаррух понял, что девочка-проститутка – большая любительница бетеля. Доктор подумал, что склонность к паану – это самая меньшая из проблем Мадху.

Встреча в криминальном отделе

Нежданно-непристойный контакт с губами Мадху оставил доктора Даруваллу в состоянии, далеком от готовности рассматривать художества Рахула на животе убитых шлюх. Тема рисунка ничуть не изменилась по сравнению с тем, что видел доктор на животе Бет двадцать лет назад, но и минувшие годы не привнесли ничего утонченного в стиль художника. Тот же весело подмигивающий вечный слон, тот же вскинутый бивень. Вода из хобота продолжала опрыскивать кудрявые, а то и гладко выбритые лобки убитых женщин. Столько прошедших лет, не говоря уже об ужасе стольких убийств, не подвигли Рахула на нечто большее, чем первый образ, пришедший тогда ему на ум, а именно – пупок жертвы в виде подмигивающего глаза. Единственное, чем различались фотографии, – это величина женских пупков. Детектив Пател заметил, что рисунки и убийства придают новый смысл затасканному выражению «у него одна извилина, и та прямая». Доктор Дарувалла, который был слишком подавлен, смог лишь кивнуть в знак согласия.

Фаррух показал заместителю комиссара полиции две банкноты с угрозами, однако З. К. П. Патела они не удивили – он ждал еще угроз. Заместитель комиссара знал, что банкнота во рту мистера Лала была лишь началом, – детективу было известно, что обычно убийцы не раз и не два грозят своей жертве. Убийцы или вовсе не предупреждают вас, или предупреждают многократно. Однако все двадцать лет этот убийца никого не предупреждал – только теперь, начиная с мистера Лала, нарисовалось нечто вроде вендетты по отношению к Инспектору Дхару и доктору Дарувалле. Заместителю комиссара полиции представлялось, что едва ли глупый фильм был единственной причиной в перемене действий Рахула. Должно быть, убийцу выводила из себя какая-то связь между Даруваллой и Дхаром – что-то личное и давнее. А фильм «Инспектор Дхар и убийца девушек в клетушках», по мнению детектива, лишь усилил давнюю ненависть Рахула.

– Скажите, мне просто интересно, – сказал детектив Пател доктору Дарувалле, – вы знаете какого-нибудь хиджру? Я имею в виду – лично. – Но, видя, что доктор задумался – доктор не умел отвечать с ходу, – детектив добавил: – В своем фильме вы сделали убийцу хиджрой. Как вы пришли к этой идее? Я хочу сказать, исходя из моего опыта, что хиджры, которых я знаю, вполне незлобивые – это в основном милые люди. Проститутки-хиджры, может быть, посмелее женщин-проституток, однако я не думаю, что они опасны. Может быть, вы знаете кого-то, кто не так мил? Мне просто интересно.

– Да, но кто-то ведь должен быть убийцей, – сказал в свою защиту доктор. – Тут у меня ничего личного.

– Попробую выразиться точнее, – сказал заместитель комиссара. Эта фраза зацепила Даруваллу, поскольку он часто оснащал ею роль Инспектора Дхара. – Вам когда-нибудь встречался человек с грудями женщины и пенисом мальчика? По всем сообщениям, это довольно маленький пенис, – добавил детектив. – Я не имею в виду хиджру, я имею в виду зенана – трансвестита с пенисом, но и с женскими грудями.

В этот момент Фаррух и почувствовал боль в области сердца. Это поврежденное ребро пыталось напомнить ему о Рахуле. Ребро кричало, что Рахул и есть вторая миссис Догар, однако доктор решил, что это у него действительно заболело сердце. Его сердце сказало: «Рахул!» Но связь между Рахулом и миссис Догар все еще ускользала от доктора Даруваллы.

– Да – или может быть… Я хочу сказать, что знал мужчину, который пытался стать женщиной. Очевидно, он принимал эстрогены. Может, ему с помощью хирургии даже что-то имплантировали – у него точно были женские груди. Однако не знаю насчет кастрации и не знаю, были ли у него другие операции. Допускаю, что у него был пенис, поскольку он говорил, что хочет завершить операцию, то есть полностью изменить свой пол.

– И он сделал такую операцию? – спросил заместитель комиссара.

– Не знаю, – ответил доктор. – Я не видел его – или, может, ее – уже двадцать лет.

– Вы называете точное число лет, не так ли? – спросил детектив.

И снова Фаррух почувствовал боль в ребре, хотя это было его взволнованное сердце.

– Он собирался поехать в Лондон для операции, – пояснил Фаррух. – Думаю, в те дни трудно было провести в Индии операцию по полному изменению пола. Здесь это до сих пор запрещено.

– Полагаю, что наш убийца тоже отправился в Лондон, – проинформировал доктора полицейский. – Вероятно, совсем недавно он вернулся обратно, или теперь уже она.

– Человек, которого я знал, собирался поступать в художественную школу в Лондоне, – глухо сказал Фаррух.

Доктору все яснее представлялся рисунок на животах убитых женщин, хотя фотографии лежали лицом вниз на столе заместителя комиссара полиции. Пател поднял одну из них и еще раз взглянул.

– Вряд ли хорошая художественная школа взяла бы его, так мне кажется, – заметил детектив.

Пател никогда не закрывал дверь своего кабинета на балкон – туда выходили двери десятка других кабинетов, и это он, заместитель комиссара полиции, установил такое правило, чтобы никто их не закрывал, – исключением был лишь период муссонных дождей и сильный ветер. При открытых дверях никто из допрашиваемых не мог потом пожаловаться, что признание из него выбили кулаками. Кроме того, стук пишущих машинок, на которых секретари-машинистки печатали рапорты офицеров полиции, нравился заместителю комиссара – какофония пишущих машинок создавала ощущение деятельности и порядка. Он знал: многие из его коллег-полицейских ленивы, а секретарши безалаберны и сами доклады чаще всего менее толковы, чем стук машинок. На столе перед заместителем комиссара лежали три рапорта, которые следовало переписать, и еще один рапорт, срочный, однако он отодвинул все четыре в сторону, чтобы освободить место для фотографий рисунков на животе убитых проституток. Эти рисунки слонов были ему так знакомы, что действовали на него успокаивающе, но он не хотел, чтобы доктор заметил это.

– А как звали того человека, которого вы знали, – может, какое-нибудь простое имя, вроде Рахул? – спросил детектив.

Это был вопрос, достойный неискренности Инспектора Дхара.

– Рахул Рай, – сказал доктор Дарувалла. Это прозвучало почти шепотом, но ничуть не пригасило удовольствия, испытанного полицейским.

– И не приезжал ли этот Рахул Рай в Гоа? Возможно, посещал там пляжи… примерно в то же время, когда были убиты немец и американка, тела которых вы видели? – спросил Пател.

Доктор резко откинулся на спинку стула, будто у него прихватило живот.

– Он был в моем отеле – в «Бардезе», – ответил Фаррух. – Он там останавливался со своей теткой. И дело в том, что если Рахул сейчас находится в Бомбее, то он прекрасно знаком с клубом «Дакворт». Его тетка была членом клуба!

– Была? – спросил детектив.

– Она умерла, – сказал доктор Дарувалла. – Думаю, Рахул – он или она – унаследовал ее состояние.

З. К. П. Пателткнул пальцем в поднятый бивень слона на одной из фотографий, затем сложил все снимки в аккуратную стопку. Он всегда знал, что в Индии есть богатые семейства, но то, что следы преступления ведут в клуб «Дакворт», было для него сюрпризом. Все эти двадцать лет детектива вводило в заблуждение то, что Рахул был более или менее известен в публичных домах трансвеститов на Фолкленд-роуд и Грант-роуд, – едва ли это были привычные прибежища для даквортианцев.

– Я, конечно, в курсе, что вы знаете мою жену, – сказал детектив. – Я должен свести вас. Она тоже знает вашего Рахула, я сравню ваши, так сказать, показания – это должно мне помочь.

– Мы могли бы позавтракать в клубе, – предложил Фаррух. – Возможно, кто-то там знает больше о Рахуле.