Во время своих проездов туда-сюда карлик одним из первых заметил перемены в Бомбее – он их отмечал собственными глазами. Исчез постер самого известного клиента карлика – образ невероятного Инспектора Дхара, к которому привык Вайнод и весь Бомбей, – все эти огромные щиты и панели над головой с рекламой фильма «Инспектор Дхар и убийца девушек в клетушках». Красивое лицо Дхара с небольшим кровоподтеком, порванная белая рубашка, открытая на мускулистой груди; хорошенькая растерзанная молодая женщина, свисающая с сильного плеча Дхара; и всегда – отливающий сталью полуавтоматический пистолет в его твердой правой руке. На тех же самых местах по всему Бомбею появился совершенно новый постер «Инспектор Дхар и Башни Молчания». Вайнод подумал, что узнаёт на этом постере только полуавтоматический пистолет, хотя и усмешка Инспектора Дхара была более чем знакома. На сей раз молодая женщина, перекинутая через плечо Дхара, была явно мертвой – и еще более явным было то, что она хиппи с Запада.

Это было единственное безопасное время, чтобы расклеить плакаты. Если бы народ не спал, то, несомненно, напал бы на расклейщиков. Старые плакаты в районе борделей были давно уничтожены; сегодня проститутки не тронули расклейщиков, поскольку, скорее всего, были рады, что «Инспектора Дхара и убийцу девушек в клетушках» заменяют новым оскорблением – на этот раз кого-то другого.

Однако при ближайшем рассмотрении Вайнод отметил, что новый плакат не очень-то отличается от старого. Поза молодой женщины, висящей через плечо Дхара, была той же самой, не важно, жива она была или мертва; и снова, хотя и не там, где прежде, на твердом красивом лице Инспектора Дхара был кровоподтек. Чем дольше Вайнод смотрел на новый плакат, тем больше он обнаруживал сходства с предыдущим; карлику показалось, что на Дхаре та же самая рваная рубашка. Это, возможно, объясняет, почему карлик лишь более чем через два часа разъездов по Бомбею осознал наконец, что мир ознаменован рождением нового фильма об Инспекторе Дхаре. Вайноду не терпелось увидеть его.

А вокруг в районе красных фонарей кишмя кишела необъяснимая жизнь – со своими сделками, со своим предательством и страхом, со своим скрытым от глаз насилием, – во всяком случае, такой она представлялась возбужденному карлику. Единственное, о чем можно было сказать с полной уверенностью, – это что в Бомбее никто, сколько бы там ни было публичных домов, – действительно никто – не трахал козу.

15

Брат-близнец Дхара

Старые миссионеры заснули

На той же неделе между Рождеством и новым, 1990 годом, когда первый американский миссионер должен был явиться в приход Святого Игнатия в Мазагаоне, все тамошние службы готовились к празднику. Храм Святого Игнатия был достопримечательностью Бомбея, ему вскоре исполнялось сто двадцать пять лет, и все эти годы приход нес свою духовную и светскую службу без помощи какого-то американца. Обязанности по руководству приходом были возложены на трех человек, и они преуспели в этом почти как Святая Троица. Настоятель, отец Джулиан, – шестидесяти восьмилетний англичанин; старший священник, семидесяти двухлетний отец Сесил и к тому же индиец, и брат Габриэль семидесяти пяти лет, покинувший Испанию после Гражданской войны, представляли собой триумвират власти, в которой редко кто сомневался и которую никто никогда не отвергал. Все трое были также единодушны в том, что святой Игнатий может продолжать служение человечеству и Царствию Небесному без помощи какого-то там американца, однако он был им все же предложен. Вообще-то, они предпочли бы индийца или по крайней мере европейца, но, поскольку средний возраст этих трех мудрых людей составлял семьдесят один год и восемь месяцев, их привлекал один аспект в этом, как они его называли, «юноше»-схоласте. В свои тридцать девять лет Мартин Миллс не был ребенком. Только доктор Дарувалла мог бы счесть «юного» Мартина неподобающе старым для человека, который еще лишь учится на священника. То, что так называемому схоласту почти сорок лет, не сильно смущало отца Джулиана, отца Сесила и брата Габриэля, однако они разделяли убеждение, что значение 125-летнего юбилея приуменьшено их обязанностью принять бывшего калифорнийца, который вроде как любит гавайские рубашки.

Об этом забавном чудачестве они узнали из досье Мартина Миллса, в котором были самые лестные рекомендации. Однако отец настоятель сказал, что когда речь идет об американцах, то надо читать между строк. Он указал, например, на то, что Мартин Миллс явно избегал родной Калифорнии, хотя нигде в досье об этом не было ни слова. Он получил образование в других штатах США, а преподавал в Бостоне, от которого до Калифорнии далековато. Это, говорил отец Джулиан, ясно указывало на то, что Мартин Миллс из неблагополучной семьи. Вероятно, он избегал либо своей матери, либо отца.

И наряду с необъяснимой привязанностью Мартина к броскости, что, по заключению отца Джулиана, и объясняло любовь схоласта к гавайским рубашкам, досье отмечало успехи Миллса в преподавании Святого Учения, особенно среди молодежи, несмотря на то что он сам был лишь новичком. Бомбейский колледж Святого Игнатия был на хорошем счету, и предполагалось, что Миллс будет хорошим учителем, пусть большинство его учащихся не были ни католиками, ни даже христианами.

– Лучше не пускать этого психа и охотника за прозелитами к нашим ученикам, – предупредил отец настоятель, хотя в досье Мартина Миллса не было ничего похожего на слова «псих» и «охотник за прозелитами».

В досье говорилось, что он предпринял шестинедельное паломничество как послушник и что во время этого паломничества он не истратил ни цента. Ему удавалось найти места, где можно было жить и работать в обмен на гуманитарную помощь; подразумевалась работа на кухнях с похлебкой для бездомных, в больницах для детей-инвалидов, в домах престарелых, в приютах для больных СПИДом и в клинике для младенцев, страдающих синдромом «пьяного зачатия», – это в индейской резервации США.

Брат Габриэль и отец Сесил были склонны рассматривать досье Мартина Миллса в положительном свете. Отец Джулиан, напротив, цитировал из «О подражании Христу» Фомы Кемпийского^[69]: «Постарайся пореже встречаться с людьми молодыми и незнакомыми». Отец настоятель читал досье Мартина Миллса так, как если бы это был код, требующий расшифровки. Учительство в Святом Игнатии, то есть служение в миссии, было частью обычной трехлетней службы в рамках подготовки к священству; это называлось регентством, а за ним следовали еще три года, посвященные изучению богословия. За богословием следовало рукоположение в сан священника. После рукоположения Мартин Миллс завершит четвертый год изучения богословия.

Он окончил двухлетний иезуитский новициат^[70] в Святом Алоизии в штате Массачусетс, что отец Джулиан назвал экстремистским выбором, по причине известной суровости тамошних зим. Это попахивало склонностью к самобичеванию и прочим экзекуциям над плотью – даже склонностью к голоданию, что иезуиты не одобряли; они поощряли только умеренные посты. Но опять же казалось, что отец настоятель ищет в досье Мартина Миллса какие-то скрытые изъяны в личности схоласта. Брат Габриэль и отец Сесил обратили внимание отца Джулиана на то, что во время преподавания в Бостоне Мартин вступил в Общество Иисуса Новой Англии. Новициат проходил в штате Массачусетс, так что для Мартина Миллса было естественно послушничать в Святом Алоизии, – на самом деле он не делал никакого сознательного «выбора».

Но почему же он десять лет преподавал в мрачной приходской школе в Бостоне? В его досье ничего не говорилось о том, что школа «мрачная», но признавалось, что она официально не зарегистрирована. На самом деле это было своего рода исправительное учреждение, где юным преступникам давали возможность встать на путь истинный, отказавшись от правонарушений, – насколько отец настоятель мог судить, достигалось это с помощью театральных постановок. Мартин Миллс ставил пьесы, где все роли играли бывшие уголовники, бандиты и проходимцы! В таком окружении Мартин Миллс впервые осознал свое призвание, а именно: он почувствовал присутствие Христа и обратился к священству. Но почему на это потребовалось десять лет? – задавался вопросом отец Джулиан. По окончании новициата Мартин Миллс был направлен в Бостонский колледж изучать философию, что отец настоятель одобрял. Но затем, в середине срока своего регентства, молодой Мартин запросил три месяца испытания в Индии. Означало ли это, что схоласт испытывает сомнения относительно своей профессии? – спрашивал отец Джулиан.