В этот же поздний час супружеская постель Пателов была отмечена более активным общением. Нэнси плакала; ее слезы, как обычно, были вызваны страданием напополам с разочарованием. Заместитель комиссара Пател привычно пытался утешить ее.

Нэнси вдруг вспомнила, что случилось с ней, может быть, через две недели после того, как последние симптомы гонореи исчезли. Она покрылась страшной сыпью, кожа покраснела, воспалилась и невыносимо зудела; не новая ли это стадия какой-то венерической заразы от Дитера? – подумала Нэнси. Более того, эту стадию нельзя было утаить от любимого полицейского; молодой инспектор Пател привел ее прямо к врачу, который сообщил, что она приняла слишком много противомалярийных таблеток и это у нее аллергическая реакция. Но как она тогда перепугалась! И еще – только сейчас она вспомнила коз.

Все эти годы она думала о козах в борделях, но не помнила, когда начала бояться, что именно из-за коз она заразилась такой отвратительной сыпью и таким нестерпимым зудом. Большего страха она никогда не испытывала. Все двадцать лет, вспоминая об этих борделях и о женщинах, которые были убиты там, она забывала про мужчин, о которых рассказывал ей Дитер, – про ужасных мужчин, которые трахали коз. Может быть, Дитер тоже трахал коз. Неудивительно, что она, по крайней мере, пыталась забыть об этом.

– Но никто не трахает никаких коз, – проинформировал ее в данный момент Виджай.

– Что? – сказала Нэнси.

– Не знаю, как там в Соединенных Штатах – или пусть даже в некоторых сельских районах Индии, – но в Бомбее никто коз не трахает, – заверил ее муж.

– Что? – сказала Нэнси. – Дитер говорил мне, что они трахают коз.

– Нет, это чушь, – отрезал детектив. – Козы – домашние животные. Некоторые, само собой, дают молоко. Полагаю, детям на радость. Но они всего лишь домашние животные, и только.

– Боже, Виджай! – запричитала Нэнси так, что ему пришлось обнять ее. – Значит, Дитер лгал мне! Лгал… а я все эти годы верила в это. Вот урод!

Последнее слово прозвучало так резко, что собака внизу, в переулке, перестала рыться в куче отбросов и залаяла. Потолочный вентилятор над их головой едва шевелил застоявшийся воздух, который, казалось, всегда нес в себе запах засоренных водостоков и дух моря, не особо чистого в их районе.

– Все это было сплошное вранье! – всхлипывала Нэнси.

Виджай продолжал обнимать ее, хотя они рисковали покрыться по́том. Там, где они жили, воздух был недвижим.

Козы были просто домашними животными. Тем не менее сказанное Дитером вот уже двадцать лет вызывало у Нэнси боль – иногда даже физическую. И духота, и вонь канализации, а также тот факт, что, кем бы ни был Рахул, он все еще на свободе, – со всем этим Нэнси смирилась, но свою бездетность, с которой далеко не сразу согласилась, она приняла как долгое и беспощадное поражение.

То, что видит карлик

Было поздно. В то время как Нэнси, поплакав, уснула, а доктор Дарувалла так и не додумался, что вторая прекрасная миссис Догар напоминает ему Рахула, Вайнод отвозил домой из «Мокрого кабаре» одну из экзотических танцовщиц мистера Гарга.

Она была маратхи среднего возраста, у которой было английское имя Мюриэл – не настоящее, а только для экзотических танцев, – и она была расстроена, потому что один из клиентов «Мокрого кабаре» бросил в нее апельсин во время ее танца. Клиентура «Мокрого кабаре» гнусная, решила Мюриэл. Тем не менее она настаивала на том, что мистер Гарг – джентльмен. Узнав, что Мюриэл расстроена инцидентом с апельсином, Гарг лично вызвал Вайнода с его «люкс-такси», чтобы тот отвез ее домой.

Хотя Вайнод одобрял человеколюбивые поползновения мистера Гарга в отношении сбегающих из борделей девочек-проституток, карлик не рискнул бы назвать мистера Гарга джентльменом; возможно, Гарг был больше джентльменом с женщинами среднего возраста. Насчет совсем юных девиц Вайнод этого бы не сказал. Карлик не полностью разделял подозрения доктора Даруваллы насчет мистера Гарга, но Вайнод и Дипа однажды имели дело с маленькой проституткой, которую, похоже, надо было спасать от Гарга. Спасите это маленькое дитя, казалось, говорил мистер Гарг, то есть подразумевая: спасите ее от меня.

Если бы, подобно доктору Дарувалле, Вайнод и Дипа относились к Гаргу как к преступнику, это не помогло бы их делу спасения детей. Новая беглянка, «бескостная девочка» – потенциальная «женщина-змея», – была как раз таким случаем. Хотя, похоже, с мистером Гаргом ее связывали более личные, чем следовало, отношения, обвинения в его адрес помешали бы ей оказаться в кабинете доктора Даруваллы; он должен был признать ее здоровой, иначе «Большой Голубой Нил» ее не возьмет.

А в настоящем Вайнод отметил, что женщина среднего возраста, исполнительница экзотических танцев по имени Мюриэл, заснула; она спала с несколько кислым выражением лица, рот был неприятно открыт, а руки покоились на жирной груди. Пожалуй, в том, что в нее бросили апельсин, было больше смысла, подумал карлик, чем в том, чтобы смотреть, как она танцует. Но человеколюбие Вайнода распространялась даже на стриптизерш среднего возраста, поэтому на ухабистых улицах он сбавлял скорость, не видя никаких причин будить бедную женщину раньше времени. Во сне Мюриэл внезапно съеживалась. Наверное, уклонялась от летящих апельсинов, подумал карлик.

Когда Вайнод высадил Мюриэл, было слишком поздно еще куда-то ехать, кроме как обратно к борделям; район красных фонарей был единственной частью Бомбея, где людям требовалось такси и в два часа ночи. Вскоре в «Оберой» и «Тадж» начнут прибывать пассажиры с международных авиарейсов из Европы или Северной Америки, но никто из прилетевших не выкажет ни малейшего желания совершать круиз по всему городу.

Вайнод подумал, что ему лучше подождать окончания последнего шоу в «Мокром кабаре»: вдруг еще одной экзотической танцовщице мистера Гарга понадобится безопасная поездка домой. Вайнода поражало, что «Мокрое кабаре», то есть само помещение, было «домом» мистера Гарга; карлик не мог себе представить, где там можно спать. Должно быть, там, наверху, над скользким баром, липкими столами и покатой сценой, были жилые комнаты. Вайнод вздрогнул, подумав о полутемном баре, ярко освещенной сцене, столах в полумраке, за которыми сидели зрители – некоторые мастурбировали; впрочем, преобладающим запахом в «Мокром кабаре» был запах мочи. Как Гарг мог спать в таком месте, даже если он спал где-то выше?

Но как ни противно было Вайноду раскатывать по району борделей, будто на заднем сиденье его «амбассадора» сидел потенциальный клиент, он решил, что может и пободрствовать. Вайнода гипнотизировал тот час, когда большинство борделей начинали закрываться; в Каматипуре, на Фолкленд-роуд и Грант-роуд, наступал тот поздний час, когда большинство борделей будут принимать только клиентов на всю оставшуюся ночь. По мнению карлика, это были особенные и отчаянные мужчины. Кому еще захотелось бы провести всю ночь с проституткой?

В этот час Вайнод начинал испытывать тревогу и напряжение, как будто в этих закоулках Каматипуры можно было наткнуться на какого-нибудь недочеловека. Устав, карлик дремал в своей машине; автомобиль ему был ближе собственного дома, по крайней мере когда Дипа была в цирке. И когда ему было скучно, Вайнод курсировал мимо борделей трансвеститов на Фолкленд-роуд и Грант-роуд. Вайноду нравились хиджры; они были так смелы и эпатажны – к тому же им вроде бы нравились карлики. Возможно, что хиджры думали, что и карлики эпатажны.

Вайноду было известно, что некоторые из хиджр не любили его – те, кто знал, что карлик был водителем у Инспектора Дхара, те, кто ненавидел фильм «Инспектор Дхар и убийца девушек в клетушках». В последнее время Вайноду приходилось быть более осторожным в районе борделей; убийства проституток сделали Дхара и его карлика более чем непопулярными фигурами. Таким образом, в час, когда большинство борделей как бы закрывались, Вайнод был насторожен и напряжен больше обычного.