Среди тех, кто, ожидая приема царя, любовался этим живописным панегириком его самодержавной власти, далеко не все были знатного происхождения. Ценя не „породу", а ум, энергию, отвагу, предприимчивость, Петр выделял и приближал к себе людей самого низкого рода. Так, например, Ягужииский, получивший за свои заслуги графский титул, по преданию, в детстве пас свиней, а генералиссимус русской армии, первый генерал-губернатор Петербурга Меншиков был сыном конюха. Человек ясного ума, от природы необычайно одаренный, солдат и военачальник, отчаянной храбрости, - казалось бы, во всем под стать Петру, он обладал неисправимым пороком: безмерной страстью к обогащению. Казнокрадством и взяточничеством не брезговали и другие сановники, но лихоимство Меншикова переходило всякие границы и приводило в бешенство Петра. Души не чая в своем „Данилыче", он, тем не менее, не раз уводил „светлейшего" из приемной в токарную, где, обезумев от гнева, до полусмерти избивал дубинкой, либо тем, что попадалось под его тяжелую руку.
Токарная комната, заполненная токарными станками, столярными и слесарными инструментами, компасами, математическими, артиллерийскими и прочими приборами, служила Петру мастерской. Ведал всем этим хозяйством, как и токарными в других дворцах Петра, - а были они почти повсюду, где он жил, - Андрей Константинович Нартов, одаренный изобретатель и конструктор.
На все руки мастер, в совершенстве знающий десятка полтора различных ремесел, Петр частенько проводил здесь вечерние часы неизвестно откуда бравшегося у него досуга. Сработать своими руками стул или модель корабля, самому выточить из твердой желтой кости люстру или изящную резную табакерку, - какое это ни с чем не сравнимое удовольствие - мастерить, строить, создавать!
В осенние вечера в токарной прохладно. Холодом тянет от одинарных оконных рам, ветер с Невы пробирается под дверью, ведущей в сад, и леденит мраморные плитки пола. Не очень помогает и жарко натопленная изразцовая печь, самая большая и самая красивая во дворце: трехъярусная, с фигурным карнизом и колонками, из тонко расписанных глазурованных плиток. На белых изразцах синее море, синие волны, синие кораблики, на мачтах которых развеваются русские флаги.
Морские пейзажи украшают и стены над деревянными панелями. Среди картин, висящих сплошными рядами, больше всего кисти голландского художника Адама Сило, бывшего морского капитана. „Полезные для познания корабельного искусства", они особенно нравятся Петру.
Море, везде море… Будто это вовсе и не дворцовая комната, а капитанская каюта на хорошо оснащенном корабле. Гордость Петра - ветровой прибор, сделанный по его заказу в Дрездене придворными мастерами саксонского курфюрста. Это чудо механики и искусства стоит тут с 1714 года.
Три больших циферблата, заключенные в роскошную резную дубовую раму, показывают время, направление ветра, его силу и скорость. Для того, чтобы прибор действовал, в стене, около которой его поставили, прорубили два канала и пропустили через них тросы, соединившие два нижних циферблата (верхний - часы) с флюгером на крыше дворца. Вращаясь на ветру, флюгер приводит в движение их стрелки.
Рама ветрового прибора - подлинный гимн морскому могуществу России. Словно складки тяжелой царской мантии, падают по ее сторонам массивные резные драпировки. Могучие крылья орла охватывают верхний, часовой циферблат, а над ним, там, где, казалось бы, должна быть голова царственной птицы, на большой раковине возносится корона из ростр - отпиленных носов вражеских кораблей. В самом центре, между циферблатами, на крепко завязанном мешке, сидит властелин ветров, крылатый Эол. Стоит только ему приоткрыть мешок, как спрятанные там ветры вырвутся на свободу и натворят бед: не один корабль собьют с пути, а то и отправят на дно, в царство Нептуна, который также здесь изображен, - его голова в венке из водорослей и жемчугов выступает из нижней части рамы.
Токарная - как бы второй кабинет Петра. В ней он экзаменует возвратившихся из-за границы пенсионеров, дает аудиенции иностранным послам, беседует с корабельными мастерами, сочиняет воинские уставы и указы. На двери токарной собственноручная записка царя: „Кому не приказано или кто не позван, да не входит сюда… дабы хозяин хотя сие место имел покойное".
Для того, чтобы из комнат Петра попасть на второй этаж, где жила Екатерина с детьми, надо выйти в вестибюль. Там, напротив входных дверей, высится дубовая стена - панно, за которой спрятана лестница. Панно разделено на три части пилястрами, завершающимися резными капителями. В центре - рельефное изображение Минервы. В ее сильной, стройной фигуре, в смелом взлете линий, очерчивающих изогнутый силуэт, в развевающихся складках одежды чувствуется мощное дыхание жизни. Замечательным образцом резьбы по дереву является и балюстрада в вестибюле второго 0тажа, состоящая из невысоких столбиков, увитых крупными стилизованными листьями, вырезанными уверенно и четко. Кто автор этих произведений - до сих пор неизвестно, но не исключено, что в их исполнении участвовали русские резчики, издавна славившиеся своим искусством; потому и велено было им переселяться на берега Невы, чтобы украшать новую столицу.
В верхнем вестибюле, как и внизу, две двери - одна против другой. Та, что направо от лестницы, ведет в поварню, очень похожую на нижнюю, та, что налево - в приемную Екатерины. Вообще по расположению и количеству комнат оба этажа одинаковы: в каждом поварня, темная комната и шесть жилых светлых покоев. Наверху приемная, тронная Екатерины, ее спальня, детская, танцевальный зал и кабинет. Убранство этих комнат наряднее, богаче, изысканнее, чем апартаментов первого этажа. Окружая свою вторую жену поистине царской роскошью, Петр будто старался заставить всех забыть о ее незнатном происхождении. Чего только не было в покоях Екатерины: обои из китайского шелка, затканного серебром и золотом, ковры и шпалеры, картины, живописные плафоны и наборные паркеты, мебель, инкрустированная слоновой костью и перламутром, заморские безделушки, венецианские и английские зеркала в рамах из красного и палисандрового дерева.
Обилие зеркал во дворце - важное новшество. Если в XVII веке они и встречались в богатых домах, то почти всегда висели закрытые деревянными створками или занавесками. Пользовались ими редко, только при крайней необходимости: смотреть в зеркало считалось занятием суетным и осуждалось церковью. В Летнем же дворце блестящие стекла многочисленных зеркал в дорогих рамах служили и прекрасным украшением комнат, и предметом чуть ли не первой необходимости. Теперь любят наряжаться, следят за своей внешностью: „Приятно было женскому полу, бывшему почти до сего невольницами в домах своих, пользоваться всеми удовольствиями общества, украшать себя одеяниями и уборами, умножающими красоту лица их и оказующими их хороший стан".
Среди зеркал Летнего дворца особенно выделяется своей изумительной резной ореховой рамой одно, то, что стоит сейчас в танцевальной. По сторонам его, на вершинах деревьев, сидят хищные птицы с изогнутыми клювами, а вокруг искусно вырезанные скульптурные изображения собаки, лани, зайца, охотничьих рогов, ружей. На прикладе ружья резная надпись: „Piter, 1710" - вместе с русскими мастерами над созданием рамы работал Петр. Вероятно, он сам и оставил на ней свою подпись.
Из всех комнат второго этажа, пожалуй, самая примечательная - Зеленый кабинет. Тут, в стенных шкафах с мелкими стеклами (больших стекол тогда не умели делать), были выставлены редкие камни, китайские фигурки из дерева, нефрита, фарфора и слоновой кости, буддийские идолы, шаманские бубны, экспонаты из купленной в Голландии анатомической коллекции профессора Рюйша и прочие диковинки. Собранные Петром в шкафах Зеленого кабинета, да и в других комнатах дворца, эти „раритеты" положили начало Кунсткамере - первому русскому общедоступному музею. „Я хочу, - говорил Петр, - чтобы люди смотрели и учились". Борясь против суеверий, он издает специальный указ о покупке „монстров" (уродов), платя по десять рублей за „человеческую монстру" и по пять - за „скотскую и звериную", дабы невежды не чаяли, что „такие уроды родятся от действа диавольского, через ведовство и порчу, чему быть невозможно…"
