- Молчать! - рявкнул сержант Щербак.
- И правда, заткнись, кадет, - стараясь смягчить грубость батюшки, добавил Алекс.
- Но...
- Зло нельзя персонифицировать, - пояснил шеф, чуть повысив голос. - Нельзя называть, нельзя даже позволять себе ДУМАТЬ о нём, как о чём-то живом, вещественном.
- Ну-да, ну да... - понятливо покивал я. - Чёрный неназываемый пластилин...
- Зло переиначивает всё, чего ни коснётся, - тихо добавил отец Онуфрий. Попытался оттереть рукавом рясы закопчённый крест, но плюнул, и повесил на грудь, как есть. - Был лесной дедушка - стал леший...
- Были леснянки-дриады, стали навки, - подхватил Алекс.
Я вспомнил чёрные глаза в пушистых ресницах... Моргнул, потряс головой.
- Был безобидный геккон - стал василиск?
- Очень может быть, - согласился Алекс. - К тому же, у страха глаза велики...
Шрам от когтя василиска начинался под волосами и заканчивался где-то возле крестца. Не думаю, что его можно объяснить только страхом.
Стояли мы возле нашего терема. Пожар давно потушили, люди разбежались по домам - проверить, не тлеет ли где крыша или сено в овине. Только мать Васятки всё ещё бродила по пепелищу - ветер доносил её причитания.
Алекс пригласил батюшку к нам, восстановить силы после импровизированного ритуала экзорцизма, а заодно и благословить господский дом - давно собирался, да всё руки не доходили.
Сейчас это имело особую актуальность: в свете разбушевавшегося лиха охранительная молитва - это всё равно, что высокий железный забор.
А слово отца Онуфрия, как мы сами только что убедились, было покрепче иного забора...
- Звезда моя! - привычно заорал Алекс в горницу. - Спускайся, гости у нас.
А в ответ - тишина. И нехорошее предчувствие.
- Антигона?.. - я взбежал на второй этаж, заглянул в свою спальню, в девичью светёлку - пусто. Выйдя на балкончик, оглядел озеро - словно надеялся увидеть невысокую крепенькую фигурку, идущую по воде, аки посуху...
Впрочем на пристани кто-то сидел. Да вот же она! Сидит, свесив босые ноги к самой воде, удерживая высоко над головой бамбуковую удочку и преспокойно наблюдая за поплавком. На голове Антигоны была огромная соломенная шляпа. Ну конечно, у неё же кожа белая, как молоко... Обгореть - раз плюнуть.
Бормоча на ходу: - нашла время рыбку ловить, когда все на ушах стоят... - я через три ступеньки рванул вниз, перемахнул порог, и пока Алекс меня не заметил, устремился к мосткам.
- Вот ты где! - сдёрнув с головы девчонки шляпу, я онемел.
Это была не Антигона.
Собственно, это вообще была не девчонка, а белобрысый пацан лет десяти. С коричневой от загара кожей, облупленным носом и смеющимися, синими, как вода в озере, глазами.
- Чего-то ищете, дяденька стригой? - немного насмешливо спросил мальчишка.
- Э... Девчонку ищу. Которая с нами приехала. Ты её не видал?
- Рыжую такую? Конопушки по всей коже... В зелёном платье и сандалетах на босу ногу?
Я кивнул. А сам так и чувствовал, что он сейчас скажет: - Нет, не видал я вашей девчонки...
- Она в лес пошла, Васятку искать.
Мне пришлось несколько раз моргнуть, прежде чем слова пацана дошли до мозга.
Но как только дошли, я как укушенный кинулся в терем, вопя во все лёгкие:
- Алекс! Шеф!..
Споткнулся о порог, с грохотом растянулся, чувствуя кровь во рту - это я прикусил язык - вскочил и вылетел на парадное крыльцо.
- Антигона, - выдохнул я в лицо Алексу, который, заслышав мои вопли, устремился в горницу... - В лес пошла, пропавшего пацана искать.
Ни когда отец Онуфрий "благословлял" крестом одержимых сельчан, ни когда мы тушили пожар, никто и словом не обмолвился о девчонке.
Слава Богу, Алекс быстро сообразил, что к чему. Бегом устремился он к опушке леса, туда, где ещё дымились отдельные стволы, где всё было черно от пепла и удушливо пахло гарью.
- Откуда ты узнал, что она в лес пошла? - спросил на бегу батюшка-сержант.
- Да пацан на сходнях, рыбу ловил...
Я махнул в направлении причала, но там уже никого не было.
В лесу было темно, душно и жарко. Пепел взметался лёгкими облачками при каждом шаге. Алекс и батюшка обернули лица чистыми платками, я же подумал, что нежити это ни к чему. Через десять минут пожалел. Пепел забивался в нос, чесался в горле, оседал жирной плёнкой на языке... Платка у меня не было. Пришлось снять рубашку и обмотать лицо ею, оставив только глаза.
- Сколько деревьев погибло, - пробормотал я, пробираясь меж чёрных стволов.
- Лес восстановится, - отец Онуфрий колупнул ногтем чёрную чешуйку коры - под ней обнаружилась живая белёсая древесина. - Лиственница - это такой зверь! В любом пожаре устоит. Только иголки сбрасывает, так они по новой отрастают... На будущий год и следа от гари не останется.
- Ты что-нибудь чувствуешь, кадет? - спросил Алекс.
Он нарезал круги, как бешеный спаниэль, и уже задыхался. Повязка перед ртом была чёрной.
- Только гарь, - я потянул носом и чихнул. - Надо было Гришку брать.
- Собачий нос нам тут не помощник, - отмахнулся шеф. - Ты другим свои чутьём прислушайся. Поищи: есть тут кто живой?
- Тогда я подальше отойду, - подумав, предупредил я. - А вы на месте стойте, не двигайтесь.
И я пошел. Не выбирая направления, бездумно ставя ноги туда, где видел ровное место. Когда биение сердец Алекса и отца Онуфрия стало походить на далёкое тиканье часов, остановился и прислушался.
Закрыл глаза, распахнул руки, поднял лицо к далёкому небу и принялся поворачиваться на месте, изображая стрелку компаса.
Постепенно я отключил все чувства: перестал ощущать запах гари, мягкое тепло солнечных лучей на коже, хруст горелых шишек под подошвами ног... Хорошо бы, я был один. Я до сих пор слышал дыхание шефа, сердитое и настороженное дыхание батюшки-сержанта, сдвоенное биение их сердец...
Но вот к этим сдвоенным ударам примешался третий. Он стучал ровно, гулко, но слишком тихо. Видать, далеко... Не открывая глаз, я пошел на звук.
В голове билась мысль: это не она. Это кто-то другой. Медведь, лось, может быть, рысь... Но в глубине души я понимал, что всё зверьё давно разбежалось, и никого живого здесь вообще не может быть.
