- У меня просто малая капризничает, от себя надолго не отпускает. А все потому, что пришлось от груди отлучить. Теперь Кристина боится, как бы маму совсем не забрали.

- А сколько вашей девочке? – заинтересовалась Маша.

- Почти два с половиной.

- Ого!  Это вы два с половиной года кормили грудью?

- Я бы и дальше кормила, - смутилась Вика. – Молока много было. Но забеременела вторым – врач строго сказала прекратить.

- Какая вы молодец, - вздохнула Маша. – Я тоже хочу кормить грудью, даже книжек про грудное вскармливание накупила, но боюсь – не получится. У мамы молока не было, мы с сестрой на смесях выросли. У сестры тоже детки – искусственники. Так и шутим, что в нашем роду коровы не молочные, а мясные.

- Это все предрассудки! – убежденно заявила Вика. – Есть, конечно, генетические особенности, но практически каждая мама может кормить своего ребенка. Главное – действительно этого хотеть.

- В книжке тоже так написано, - согласилась Маша. – Поэтому буду пробовать. Для ребеночка мамино молочко очень важно – это и здоровье, и положительные эмоции.

- И еще много чего. В нашей семье вообще к кормлению грудью особое отношение. Если бы у моей бабушки не было молока, то наша семейная история сложилась бы совсем по-другому. А точнее, нашей большой семьи и вовсе бы не было.

- Это какая-то семейная легенда, да? – у Маши загорелись глаза.

- Вроде того. Хотя события полностью реальные.

- А можете рассказать, а? – Маша погладила живот. – Обожаю истории из жизни. Раньше сериалы смотрела, а теперь терпеть их не могу – все там какое-то ненастоящее, надуманное, словно кусок пенопласта жуешь.

- Хорошо, расскажу, - Вика посмотрела на часы. – Тем более до обхода еще минут сорок.

Она устроилась на кровати поудобнее и начала рассказ:

- Бабуля моя после войны осталась совсем одна: отец на фронте погиб, а маму в Германию на работы угнали, там она и сгинула. Родственники тоже где-то по большой стране растерялись. Так что воспитывалась бабушка в интернате, и очень, кстати его хвалила: учителя там были сильные, а кроме обычных школьных предметов учили их и шить, и готовить, и даже правилам сервировки стола и этикету.

- Институт благородных девиц прямо, - позавидовала Маша. – Сейчас у нас не то, что в интернате – в обычной школе детей никаким практическим навыкам не учат. Племяшке по технологии сказали нарисовать на листе бумаги бутерброд и переписать из интернета рецепт, как его делать. Вот и все обучение.

- В интернате тоже свои проблемы были, - признала Вика. – И драки, и воровство, и разборки с местными. Но история совсем не про это. После окончания школы бабушка уехала по комсомольской путевке строить оросительный канал. Очень хотелось ей мир посмотреть, да и для родной страны пользу принести – так они тогда воспитаны были. Бабуля была точь-в-точь, как девушка из старых советских фильмов: комсомолка, активистка, хохотушка. Глазищи огромные, коса до пояса – парни по ней с ума сходили. А влюбилась в бригадира – тот тоже мужчина видный был. А уж ухаживал как - такие стихи писал, что в их в центральных газетах печатали. Говорил, подожди немного,  денег заработаю – закатим комсомольскую свадьбу да махнем на медовый месяц в Сочи. Да только все это оказалось обманом.

- Все они так говорят, - вздохнула Маша. – И у меня такой был – все подожди, да подожди, а потом выяснилось, что он и вовсе жениться не собирается. Пять лет из-за него потеряла. Надо же – времена меняются, а эти гады всегда одинаковые.

- Как бабуля забеременела, - продолжила Вика, - оказалось, что у бригадира на большой земле есть жена и трое детей. И он по-быстрому так рассчитался и уехал, даже с бабулей не попрощался.

- Сволочь! – припечатала Маша. – Это ж каким нелюдем надо быть, чтобы сироту обмануть. Ей же даже пойти некуда.

- Да, - согласилась Вика. – В интернат не вернешься, а в родном селе изба давно развалилась. В рабочем общежитии пообещали выселить – с детьми у них не положено было.

- Я бы с ума сошла, - вздохнула Маша.

- Я тоже не представляю, что бы я в такой ситуации делала. Но бабуля не отчаялась. Поплакала, конечно, пару дней, а потом решила, что теперь ее задача – воспитать ребенка достойным человеком. Собиралась пойти в дворники – там обещали коморку выделить.

- А потом потихоньку дослужилась до большого начальника, - предположила Маша. – Как в фильме «Москва слезам не верит».

- Бабуле больше повезло. Ей не пришлось своего счастья двадцать лет ждать. А все из-за грудного молока.

Вика опять взглянула на часы и продолжила:

- В положенный срок родила бабуля здоровую девочку и лежала в послеродовой палате. Палаты в то время были большие – по восемь человек, детки лежали отдельно – в детском отделении, их только на кормление приносили. Больница была провинциальная, все девчонки в палате простые, как и бабуля, из народа. И тут приводят к ним этакую столичную штучку – вся в золоте, французскими духами пахнет. Оказалось – прилетела к мужу, и тут внезапно начались преждевременные роды. Ребенок родился недоношенным, слабеньким, врачи сказали, что шансов, что выживет, мало.

- Бедная, - посочувствовала Маша. – Что ж ее угораздило на таком сроке куда-то лететь? Неужели выхода не было?

- За мужем следила, - пояснила Вика. – Ревновала очень. Как узнала, что ребенок проблемным родился – быстренько на него отказную написала, грудь перетянула и села себя в порядок приводить. Все для мужа старалась – чтобы к его приезду хорошо выглядеть. А у бабули как раз молоко пришло, да так много, что кошмар. Дочку на кормление принесли, та быстренько наелась и спит, а молоко все прибывает и прибывает. У бабули грудь, как камень, уже и температура подниматься начала.

- Мастит, - прокомментировала я. – Жуткая штука, у меня со старшим было, хорошо спохватились вовремя.

- Вот-вот, - подтвердила Вика. – Акушерка как бабулину грудь увидела, давай на нее орать:

«Ты, дура, чем думаешь? Тебя что мама сцеживаться не научила? Сейчас к хирургу под нож пойдешь!»

Бабуля в слезы:

«Нет у меня мамы и никого нет, мы с дочкой одни на белом свете!». Акушерка вздохнула и давай ей грудь разминать и расцеживать, боль жуткая, бабуля зубы сцепила, чтоб не кричать. Тут нянечка из детского отделения зашла, поглядела на эту картину и говорит:

«Молоко не выливайте, мне отказницу покормить нужно. Хотя, наверное, не поможет уже – ребенок ничего не ест».

А бабуле так жалко этого отказного ребенка стало – такая же сирота, как и она, получается:

«А можно мне на эту девочку посмотреть?»

Нянечка рукой махнула:

«А толку-то? Но если хочешь – смотри».

Зашла бабуля в детское отделение, детки все запелёнатые, как космонавты в скафандрах, лежат по кроваткам и сопят в две дырочки. А эта малышка - крохотная такая – не спит, смотрит в потолок, и губки скорбно так поджаты, как у старушки.

Бабуля ее на руки взяла:

«А почему это такая красавица ничего не кушает? Надо попить молочка!»

Малышка словно поняла ее и губами причмокнула.

«Слушай, девка, - оживилась нянечка. – А ты ей живую сиську сунь, вдруг возьмет? Это ж не резина какая-то!»

Малышка взяла грудь, сделала два глотка и заснула.

«Экая она слабенькая! – вздохнула нянечка. – Нет сил сосать».

И предложила бабуле:

«Давай я тебе в нашей каптерке постелю, будешь с ней лежать, и все время сиську давать. Пусть сколько хочет, столько и ест, куда ей режим, ей рассосаться надо».

- Кормление по требованию, - улыбнулась я. – Прямо как сейчас.

- Я тоже считаю, что это правильнее, - согласилась Вика. – Ребенок сам знает, сколько и когда ему нужно молока.

И продолжила рассказ.

- Так бабуля с отказницей всю ночь пролежала. Та сначала плохо ела – по глоточку, но бабуля ее уговаривала, губки молоком смазывала, в ротик молоко брызгала. И девочка понемногу-понемногу и вошла во вкус. К утру порозовела, повеселела, взяла грудь хорошо, да как начала сосать, прямо как молокоотсосик маленький. И все бабулины затвердения на груди рассосала. Так они друг друга спасли.