Через час прибежал ярыжка, потом целовальник, расспрашивали, выясняли; вызванный лекарь обработал рану на голове, сделал перевязку, сказав, что Никон не жилец, и в избе наступила тишина.

Ольга несколько дней не отходила от Никона: протирала его, смачивала губы, пыталась ложкой вливать в него тёпленький куриный отвар, ещё раз вызывала лекаря, помогала и смотрела, как он меняет повязку на голове, чтобы потом самой менять её. Малолетние детишки, мальчик и девочка, притихли и часами жалостливо смотрели на Никона, подходили и ласково гладили по руке: они любили его и считали своим отцом.

Через пять дней заботливого семейного ухода Никон зашевелился, пришёл в себя, сначала непонимающе смотрел на окружающих, но на следующий день, когда память вернулась, попросил пригласить подьячего Посольского приказа Белоухова, а следом и целовальника. Он рассказал им о Никосе, об исчезнувших письме от матери, дорожной грамоте и подорожной для проезда, а также о своих подозрениях: гонец не является тем человеком, за которого выдавал себя: он ни разу не перекрестился, носит особым образом усы и бритую бороду и меньше всего похож на купца. Грек ли он?

К делу подключился Тайный приказ. Установили, что в Москву Никос приехал две недели назад с юга Речи Посполитой, представлялся купцом, жил в заезжей избе, но никто из греков знаком с ним не был.

Никос спешил. С раннего утра отправился на ямскую площадку и чуть не опоздал. Хорошо обоз на некоторое время задержался! От него потребовали дорожные документы: подорожную и грамоту Посольского приказа. Никос сделал хороший подарок служивому, торопил, уговаривал, но тот всё равно внёс его в регистрационную книгу как купца, грека Никона из Афин. Ему пришлось сразу же использовать документы этого купца, другой возможности выехать из Москвы не было.

«Правильно, что я вчера днём сходил к брадобрею и убрал усы, – подумал Никос, – усы отрастут, голову бы сохранить! Вон сколько ярыжек вокруг крутится».

Всё было уже позади: он, закрывшись тулупом, полулёжал на сене в ямских санях и дремал, изображая уставшего и убитого горем человека. На каждой ямской оплачивал прогоны, с расспросами не приставали, так как среди ямщиков быстро разнеслась весть, что грек-купец торопится домой к умирающей матери, надеясь застать её живой. А он внимательно и с любопытством рассматривал окружающую местность, отмечал особенности, которые не каждому бросались в глаза: он видел, как аккуратно и широко, на три сажени, а в лесах, многократно шире, расчищена главная дорога; рассматривал многочисленные обозы; заметил в лесных массивах вдоль дороги «засеки», которые являются преградой для конницы.

Никос проехал по южному тракту от Москвы через Серпухов в Тулу, далее: Ефремов – Елец – Тешев – Хлевное и прибыл в Воронеж поздно вечером 21 марта. И вовремя: уже на следующий день по дорогам потекли ручьи, а к обеду проехать стало затруднительно.

На Воронежской Заставе, как и в других городах и крепостях, у Никоса проверили документы и отметили подорожную. Всё обошлось. Посоветовали на ночлег устроиться ближе к Лесному двору, в полверсты от Заставы, и дали провожатого.

В это время из Москвы в Воронеж мчались, загоняя коней, трое всадников: целовальник Тихон Бугров с двумя ярыжками, но весенняя распутица, вздыбившиеся реки после зимней спячки, задержала их на неделю.

На заставе Тихон нашёл регистрационную запись о прибытии грека-купца Никона, бросился в заезжую избу на Лесном дворе, потом на торговую пристань. Они опоздали: три дня назад с последним речным льдом вниз по Дону ушли первые два купеческих судна с охраной, которые теперь им не достать. Тихон кинулся к приказному дьяку, к стрельцам, к казачьему атаману, пытаясь найти способ и перехватить в пути торговые суда, но это оказалось невозможным, так как вмешалась весна со своей распутицей; он вынужден был вернуться в Москву.

Никос прибыл в Азов и сразу же направился к коменданту крепости. Его не пускала охрана янычар, но он прикрикнул, приказал вызвать их старшего.

Муртаза-паша щурился на яркое солнце, полулежал на ковре и наслаждался божественным напитком, когда ему доложили о прибытии странного и непростого человека из Москвы, который добивается срочной встречи с ним. Паша в знак согласия кивнул головой, и перед ним с достоинством предстал Никос:

– Уважаемый Муртаза-паша, я янычар Никос, эшкинджи личной гвардии султана, выполняю личное поручение Великого Визиря, счёл необходимым явиться к Вам и поделиться полученными мной сведениями о северных соседях: русские войска выдвигаются не только по Днепру на Очаков. Главная их цель – захватить Вашу крепость, уважаемый паша, и получить выход к морю. Месяц назад из Москвы отправился авангард в десять тысяч во главе с генералом Гордоном через Тамбов в Черкасск для организации осады крепости и встречи основных сил – еще двадцати тысяч ратников. Мне нужна помощь от Вас, чтобы срочно убыть в Константинополь и лично доложить Великому Визирю эти сведения.

Муртаза-паша удивлённо привстал, отставил пиалу, и стал расспрашивать о подробностях полученной информации, но Никос промолчал, только уточнив, что авангард Гордона выступил из Москвы 7 марта и скоро будет в Черкасске. Нужно спешить с укреплением крепости и усилением гарнизона.

Вечером Никос был уже на пути в Константинополь.

30 апреля 1695 года двадцатитысячная армия под руководством генералов Головина и Лефорта и под присмотром первого бомбардира Преображенского полка загрузилась на более чем тысячу стругов, лодок и плотов и из Москвы отправилась в поход, вниз по течению Москвы-реки, по Оке и Волге до Царицына.

Раннее утро 7 июня выдалось туманным и с мелкой изморосью; редкие волны нехотя хлюпали под носом струга. Воинство просыпалось нехотя, влажность подавляла.

Пётр распорядился сыграть подъём раньше принятого времени, и на Волге-реке запели вразнобой рожки, посыпалась барабанная дробь: в скором времени ожидали прибытия к месту разгрузки.

Чуть подул ветерок, солнце осушило туман и подняло настроение. Разгружались несколько дней вперемешку с отдыхом, всё таскали на себе, не подумав заранее об использовании лошадей. Подняли струги на берег, и 11 июня Азовская рать двинулась в путь, в казачий городок Паншин, который расположен на одном из островков реки Дон. На переволоку судов с Волги на Дон ушло три дня: суда поставили на полозья и перетащили с использованием катков – брёвен.

Пётр Алексеевич, осмотревшись в городке, островном Паншине, распорядился организовать в нём главную базу снабжения армии, оставив часть провианта и боеприпасов.

В Петров день, 29 июня, царь Пётр с войском на стругах зашёл в устье реки Койсуг, нижнего, левого притока Дона, прошёл вверх и начал разгрузку на пристани, которую для этих целей построил генерал Гордон.

Несмотря на свои именины и приглашение Гордоном отобедать на виду Азова, царь остался руководить высадкой войск и выгрузкой артиллерии и только после окончания работ, вечером, в сопровождении свиты, прибыл к нему в расположение войск отужинать.

Генерал Гордон встречал царя Петра и генералов приветливой широкой улыбкой и глубоким поклоном, приглашая к столу.

После ужина царь провёл совещание по подготовке к осаде Азовской крепости. Гордон доложил, что поход на Азов перестал быть тайным для турок уже через месяц после выступления первых войск из Москвы.

Сначала в Черкасск пришёл грек-перебежчик и рассказал, что Муртаза-паша, комендант крепости, с начала апреля начал готовиться к осаде города: чистить рвы, стены крепости укреплять дёрном, оборудовать места и расставлять там орудия и батареи, выселять людей с пригородных посадов, а посады сжигать, чтобы увеличить видимость, создав открытое пространство, затруднить скрытные подступы.

А в мае от захваченного в плен татарина стало известно об увеличении войск гарнизона с трёх до шести тысяч человек, о получении из Константинополя новых орудий, пополнении боеприпасами и провиантом, приходе для поддержки с моря трёх боевых кораблей и десятка грузовых судов – фуркатов с янычарами. Сейчас в крепости находился семитысячный гарнизон под командованием Хасан Арслан-бея.