– Бал дебютанток? Ни за что. Иди.

Арина постояла немного в нерешительности, потом побрела домой, вздрагивая всякий раз, как за спиной раздавался выстрел.

Она вернулась в свою комнату. Без интереса посмотрела на свое великолепное платье, еще недавно так ее восхищавшее, и повалилась на кровать. Горе переполняло ее, поэтому она тут же уснула, как делала всегда, когда переживала.

…Бал все-таки перенесли. Последствия погрома были плачевными. Десять убитых, сотня раненых и покалеченных. Распоясавшиеся черносотенцы, намеревавшиеся продолжать побоище, на следующий день столкнулись с отрядом вооруженных рабочих. Завязалась очередная схватка. Теперь жертв было больше, солдаты применили не только дубины, но и винтовки. Город сходил с ума еще несколько дней, по истечении которых рабочие организовали дружины, которые круглосуточно патрулировали улицы, не допуская казачьего беспредела. Все более или менее нормализовалось со временем. Жизнь вошла в привычное русло, стычки если и были, то уже не носили такого массового характера.

Арина вышла на балкон полюбоваться закатом над Волгой, а заодно подумать о жизни. Недавние события, свидетелем которых она стала, что-то изменили в ее душе. Она вдруг поняла, что мир, каким она его себе представляла – добрым, радужным, приятным, – существует только в ее воображении. На самом деле жизнь сложна, жестока и несправедлива. И она не может в ней ничего изменить!

Солнце опустилось к самой воде, разукрасив ее во все оттенки красного. Купола Рождественской церкви стали оранжевыми, а стекла домов на дальнем берегу – алыми. Арина замерла, завороженная столь дивной картиной, и не услышала, как сзади к ней подошел отец и остановился у нее за спиной.

– Красиво, правда? – знакомый голос вывел девушку из оцепенения. Она грустно улыбнулась и обернулась к отцу:

– Не вяжется эта красота с тем, что происходит сейчас в городе.

– Именно об этом я и хотел с тобой поговорить. – Лицо Алексея Ананьевича было серьезно и сосредоточенно. – Я слышал, ты бегала на площадь.

– Да.

– Зачем? Я же говорил тебе, что это опасно.

– Я знаю, но палили так громко, я думала, что за воротами, вот и выбежала.

– Деточка, никогда больше так не делай. Не женское это дело.

– Но мадам там была…

– Мадам за это поплатилась. Ее высылают из страны.

– Но она только помогала раненым.

– Она ударила полицейского, когда он хотел помешать ей вынести одного рабочего из этого пекла. Потом ее заметили перед зданием Народного дома, где митинговали марксисты.

– Но она правильно сделала, что ударила, они звери, а не люди. Я видела, как они забивали безоружных дубинами.

– Доченька, – отец мягко взял ее лицо в свои руки, – я так же, как ты, возмущен действиями властей. Я был против, уговаривал барона быть помягче, но меня никто не слушает. Они считают меня «мягкотелым либералом» и даже винят в том, что это я все допустил, хотя сами прекрасно понимают – просто у народа кончилось терпение.

– Но ты же председатель городской Думы, неужели ты ничего не мог сделать?

– Детка, мы занимаемся только хозяйственными делами. Мы бессильны.

– И ты не можешь сделать так, чтобы мадам осталась?

– Это тем более. Тебе придется с ней попрощаться. Завтра она уезжает.

– Но я не хочу!

– Ты уже большая. Мадам научила тебя всему, чему требовалось. Вы и так бы скоро расстались.

– Но мы могли бы видеться, переписываться.

– Понимаю, но ничего не поделаешь. Завтра вы должны расстаться.

– Тогда я не пойду на бал! – Арина топнула ногой, чего никогда себе не позволяла даже в детстве.

– Как?

– Я протестую против произвола властей. Вот пойду к барону и скажу все, что о нем думаю, вместо того чтобы болтать о всякой ерунде с глупыми барышнями.

– А как же прекрасное платье, что я выписал для тебя из столицы? – Отец решил отвлечь Арину, уж очень она разошлась.

– Пусть висит. Не поеду!

– Поедешь.

– Нет.

Тут отец удивил. Лицо его стало строгим, застывшим. Голос, всегда ласковый, погрубел. После он сказал то, чего Арина никогда не ожидала от него услышать:

– Дочь, послушай, что я тебе скажу. И не обижайся. Ты знаешь, что для меня ты самый дорогой человек на свете, и я никогда бы не сделал тебе ничего дурного.

– Папочка, о чем ты говоришь, конечно, я…

– Не перебивай. Я делал для тебя эти шестнадцать лет все, о чем бы ты ни попросила. И продолжал бы делать, если бы не трудности.

– Я думала, что наши трудности давно позади. – Арина растерялась – она знала, что у них были финансовые проблемы когда-то, но не сомневалась, что они кончились, ведь жили они так же пышно.

– Они только начинаются, потому что продавать больше нечего. Все дома, прииски, магазины, даже леса теперь не наши. Остался только этот дом и имение, которое я ни за что не продам. Нам не на что скоро будет жить.

– Но ты же заседаешь в Думе, у тебя жалованье…

– Моего месячного жалованья хватит только на то, чтобы оплатить твое выходное платье.

– Мы не будем больше покупать мне платьев и балов устраивать. Будем жить скромно. – Арина нисколько не огорчилась неприятным известием, она просто не понимала, как круто оно может изменить ее жизнь. Ей даже нравился этот разговор – папа беседует с ней как со взрослой.

– Ты опять не дослушала. Когда ты только родилась, я надеялся выдать тебя замуж за самого достойного юношу нашего города. За князя Галицкого или сына нашего теперешнего губернатора. И любой из них посчитал бы за честь стать твоим мужем. Но времена изменились. Теперь мы не богаты, у нас остался только титул, а им титулы ни к чему, у них свои есть.

– Я не понимаю, папочка. Если ты боишься, что меня не возьмут замуж, то зря переживаешь, я не очень и рвусь.

– И опять ты ошиблась. Я хочу не просто найти тебе мужа, это с твоей красотой и родословной не проблема, я хочу, чтобы он помог нам избавиться от наших проблем. Понимаешь?

– Нет.

– Я все эти годы поддерживал у людей представление о нашем богатстве и могуществе. Я давал балы, покупал тебе лучшие наряды, чтобы никто не догадался, что мы нищие. Я справился. Люди, конечно, судачат, что мы уже не столь богаты, как раньше, но они не догадываются, что мы на грани банкротства. Сейчас твоя очередь вступать в игру. Теперь от твоего очарования, умения себя подать зависит наше будущее. – Алексей обнял дочь, взгляд его смягчился. – Деточка, ты же не допустишь, чтобы папочка на старости лет пошел побираться?

– Папа, – Арина заплакала, – я сделаю все, что нужно. Я пойду на бал, найду самого лучшего мужа, только не грусти.

– Детка, моя умная детка, пока ты еще слишком молода для замужества, но через пару лет будет уже пора, и начать подыскивать партию надо уже сейчас. Мы найдем тебе самого лучшего, самого красивого и богатого, я обещаю. – Он поцеловал дочь в макушку и вышел, довольный собой.

Алексей проследовал в свой кабинет, сел за стол, просмотрел кое-какие бумаги. Потом, отодвинув их, задумался, тупо глядя в одну точку. Хорошее настроение, с которым он покинул комнату дочери, улетучилось. Из головы не шли навалившиеся со всех сторон проблемы. Мало ему денежных затруднений, тут еще сердце начало пошаливать. Да и немудрено с такими-то нервотрепками. Одно его только радовало в последнее время – то, что он уже не губернатор. Кто бы мог подумать, что крах его мечты станет для него спасением. Он не замарал рук кровью невинных – это ли не счастье?

Лишили его губернаторского кресла сразу после Рождества. На его место был прислан барон Фре`дрикс, жесткий и решительный человек, военный в отставке. Алексей Ананьевич ушел с поста достойно, подарив своему преемнику старинной работы меч, а городу – очередную школу на 60 человек. Он был уверен, что N-ск его не забудет. Он ошибся. И школу, и театр, и новый Ярмарочный дом, отстроенный при нем, по прошествии нескольких лет называли Ананьевскими. Все помнили Барышниковых, но заслуги сына меркли перед заслугами отца бог знает почему.