Но, очевидно, все-таки сказывалась невероятная разница между двумя художниками — Любимовым и Эфросом. Хотя вроде бы Эфрос мог работать с актерами этого театра. Достаточно вспомнить прекрасный «Вишневый сад», поставленный им при Любимове. Кроме того, находясь рядом с Эфросом, невозможно было не попасть под луч его гениальности.
Но сложности, конечно, существовали. И я Эфросу не помогла, не стала его защитой. Да и не могла я справиться с этой задачей. Я человек самостоятельный, а хороший завлит должен не просто быть единомышленником главного режиссера, но и в какой-то степени раствориться в нем. Мне же всегда важно опекать человека — стать ему старшей сестрой, мамой, бабушкой. А с Анатолием Васильевичем так не получалось. Еще и профессионально я была не готова, что, естественно, не придавало мне уверенности. Поняв, в каком положении очутилась, я решила уйти.
Во мне остались нежная любовь к актерам Таганки и чувство вины перед Эфросом.
Хотелось бы верить, что виноватыми себя признают и те, кто своим бессмысленно жестким администрированием создал эту сложнейшую ситуацию. Столкнули двух великих режиссеров, две разные театральные системы, два противоположных подхода к актерам, да и к самой жизни: Любимова, остро ощущающего время, и Эфроса, живущего вне времени, озабоченного вечным. Актеров же обрекли на трудности, а подчас и — страдания.
* * *
Успела я недолго поработать и в управлении культуры Мосгорисполкома заведующей репертуарным отделом. Испытываю огромное удовлетворение от того, что именно при мне главным режиссером ТЮЗа была назначена Гета Яновская (хоть это и не моя заслуга).
Десять лет прошло с тех пор, как я рассталась с телевидением. Я многому научилась, но понимала, что жизнь уже доживаю: через год — пенсия.
Но тут началась перестройка, и я, которая десять лет не могла найти работу по душе, вдруг оказалась всем нужна. Звонит Михаил Левитин, главный режиссер театра «Эрмитаж», зовет к себе директором. Звонят другие. Моя мудрая сестра Зина удерживает меня от всех соблазнов.
Проходит революционный съезд ВТО, создается Союз театральных деятелей. Звонит Михаил Шатров и говорит, что новый секретариат решил: главным критерием в подборе кадров будет незапятнанность репутации. По этому критерию я подхожу, и мне предлагают создать Бюро пропаганды советского театра. Шатров спрашивает, сколько мне нужно времени на размышление. Отвечаю, что нисколько — я согласна. Счастлива невероятно: создать с нуля что-то новое — после стольких-то лет невостребованности!
Немедленно берусь за дело, разрабатываю структуру, хожу по инстанциям — выбиваю ставки, набираю людей, придумываю название — «Союзтеатр»…
И тут как-то захожу в СТД и в коридоре встречаю Михаила Александровича Ульянова, который всегда был для меня воплощением всего самого народного, самого мужского и правдивого. Когда Ульянов в меховом полушубке предстал передо мной, я потеряла дар речи. А он вдруг предлагает мне должность директора Дома актера.
ДОМ АКТЕРА
В Дом актера на улице Горького я впервые вошла в 4 года. С тех пор он, с одной стороны, был для меня доступным, а с другой — недосягаемым. Когда я приходила туда ребенком, я могла что-то разглядеть, лишь приподнявшись. И это детское ощущение долго жило во мне. Годы работы на телевидении немного возвысили меня. Иногда даже казалось, что сравняли с папой. Но только иногда.
После того как у папы случился первый инфаркт, Михаил Иванович Жаров высказал мысль пригласить меня в Дом актера заместителем директора, чтобы я могла помочь отцу в работе. И многие его поддержали. Но папе было неловко назначать меня на эту должность — я его понимаю. Потом несколько лет вопрос о моем назначении не обсуждался и вновь возник, лишь когда папа стал совсем слаб. Меня вызвал для разговора Михаил Иванович Царев, а в отделе кадров даже заполнили анкету. Но, видимо, испугавшись эскинского влияния, в тот же день папе назначили другого заместителя — Марию Вениаминовну Воловикову. Через некоторое время она возглавила Дом актера.
Маша Воловикова долгие годы работала референтом, была абсолютно театральным человеком, интересной и обаятельной женщиной. Она сделала для Дома актера много хорошего. Но еще при папе жизнь Дома немного затихла, а потом суше и строже стала его атмосфера, появилось больше официальных вечеров типа «Союз труда и искусства».
Позже я прочитала письмо Бориса Тенина и Лидии Сухаревской. В ответ на приглашение принять участие в каком-то вечере, они писали, что никогда не придут в Дом актера, поскольку человека, олицетворявшего этот Дом, больше нет.
Сама я тоже почти перестала там бывать. Дом актера становился чужим, и это было горько.
Знаю, что и в те годы мысль пригласить меня на место отца продолжала витать в воздухе. К Цареву обращались Людмила Касаткина, Юлия Борисова и другие.
Мне же эта идея всегда казалась невероятной. А когда Михаил Ульянов начал уговаривать, стало просто страшно. Многие считали (да я и сама понимала), что на этом месте я всегда буду обречена на сравнение с папой. И это сравнение окажется не в мою пользу. Помню, мне позвонил Александр Петрович Свободин, замечательный критик (помогавший папе издать его книгу) и сказал: «Конечно, вы можете принять это приглашение. Но есть то, чего вам никогда не добиться: Александру Моисеевичу никто не мог сказать „нет“».
Однако я понимала и другое: это по-настоящему мое дело. Да и душа всегда болела за Дом актера. Так что была и романтическая сторона — «поднять повергнутое знамя», продолжить дело отца.
* * *
Летом 1987 года я вошла в папин кабинет, в котором все было переставлено, все непривычно.
Я начала готовить открытие сезона. При папе это мероприятие считалось официальным, политическим. А тут и так кругом — кипение перестроечных страстей. Но все-таки, следуя традиции, первую часть вечера оставляем политической. Неутомимая Ирина Дмитриевна Месяц, которой к этому моменту — за семьдесят, сумела пригласить людей, с чьими именами связывали перестройку: Егора Яковлева, Виталия Коротича, Михаила Ульянова. Для второй части вечера подготовили «капустник».
Я разослала приглашения и с трепетом ждала, кто откликнется. Откликнулись все — у входа нельзя было протолкнуться. Ульянов выглядел счастливым. Сказал, что давно мечтал, чтобы в этом зале собралось столько актеров.
А у меня была и своя, отдельная, радость, Я пригласила на вечер Тенина и Сухаревскую. И они пришли!
Мое назначение приветствовали многие. Я расставила в кабинете мебель, как при папе. Некоторые пожилые актеры вставали в проеме двери (тоже, как при папе, всегда открытой) и плакали — от счастья, что все здесь по-старому и на этом месте сидит Эскина.
Обрадовались моему приходу и многие работники Дома. Знаю, например, что для Ирины Александровны Резниковой перестройка — это Горбачев во главе страны, Ульянов во главе СТД и Эскина во главе Дома актера.
Но были люди, которые хотели видеть на этой должности кого-то другого.
Так, Евгений Павлович Леонов, после смерти Жарова ставший общественным директором, прекратил работать в Доме. Может быть, приходил два или три раза на вечера, но никакого участия в обсуждении дел не принимал. Я старалась привлечь его, но потом поняла, что это бессмысленно.
Я замечала, что не ходят в Дом актера и многие другие — Александр Ширвиндт, Сергей Юрский…
* * *
Мы старались сохранить традиции. Восстановили очень популярные прежде программы посиделок «Междусобой» и «При свечах». Первую готовила Ирина Дмитриевна Месяц, а вел специально приезжавший из Ленинграда Владимир Дорошев. Посиделками «При свечах» занималась Ирина Александровна Резникова (это она делала на телевидении передачу «Театральная гостиная»).
