Я уже рассказывала о двух замечательных женщинах — Адриенне Сергеевне Шеер и Галине Викторовне Борисовой, которые долгие годы вместе с папой создавали традиции и атмосферу Дома актера. Позже его верными помощницами были Месяц и Резникова. Они стали и моей опорой.
Ирина Дмитриевна и Ирина Александровна сами считали и всем актерам и режиссерам внушали, что нет ничего важнее происходящего в Доме. Никакие спектакли, съемки и записи не могли быть оправданием неучастия в вечере. И что меня всегда поражало: организовав все с огромным трудом, они отходили в сторону и были счастливы, когда после вечера гости благодарили меня за доставленную радость. Они отдавали все силы, нервы и душу, но, получается, работали на одного человека, зная, что «спасибо» будут говорить ему. На это не каждый способен.
Одним из самых крупных вечеров, которые мы тогда провели, был «антиюбилей» Михаила Александровича Ульянова. Полукапустническую, полуторжественную форму «антиюбилеев» придумал Борис Михайлович Поюровский (в отличие от юбилеев, она дает возможность пошутить над теми, во имя кого затевается праздник). Борис Михайлович вообще очень помогал мне. Готовил вечера, не уставая рассказывать, как это делалось при Эскине и что по тому или иному поводу считал Александр Моисеевич.
Вечер Ульянова был для меня очень ответственным. Михаил Александрович — председатель СТД, член Центральной ревизионной комиссии ЦК, и, ко всему этому, — человек, при виде которого у меня замирает от счастья сердце.
Появлялись какие-то новые идеи, возникали новые формы не только вечерних, но и дневных мероприятий. Например, я придумала нечто вроде консультативного дня, когда актер может посоветоваться со специалистами: юристом, модельером… Занималась этой программой Маргарита Саксаганская. Помню, звонит мне как-то Кира Прошутинская и просит: «Возьмите для этого дня очень хорошего мальчика — Валю Юдашкина. Его надо немного продвинуть». Упрашивала она долго, и я нехотя согласилась — ладно, пусть приходит.
В Дом актера стали возвращаться бывшие его постоянные обитатели — Александр Ширвиндт и Сергей Юрский. Пришел Гриша Горин. Возобновились встречи Нового года, а встречи старого Нового года, которые делали Гриша Гурвич и Люся Черновская, и не прекращались.
* * *
Был период, когда у театральной общественности совсем не пользовались успехом творческие вечера. Политические волновали людей гораздо больше. К нам приходили Аркадий Ваксберг, Владимир Познер, Геннадий Бурбулис, Ярослав Голованов… Борис Ельцин выступал в Доме актера еще до избрания президентом.
Ельцин тогда был необычайно популярен. Переговоры мы вели с его помощником Львом Сухановым. Он к этому моменту немного проработал с Борисом Николаевичем, но уже был восхищен им. Рассказывал, какой Ельцин честный, масштабный. Говорил, что у него очень скромная жена — может, она будет на вечере, но, если и придет, то незаметно.
В Дом актера набилось несусветное количество народу. Ельцина ждали в фойе, а я находилась в своем кабинете. Момент встречи с ним запомнился хорошо. Дело в том, что ко мне зашла актриса еще фронтовых театров Ксана Бассен. Она обожала папу, потом перенесла эту любовь на меня. И всегда приходила с каким-нибудь угощением собственного приготовления. В этот раз она протягивает мне студень с соленым огурцом и требует, чтобы я немедленно все это попробовала. И вот стою я со студнем и с огурцом, и в этот момент входит Ельцин.
Мы порадовали Бориса Николаевича тем, что пригласили вести вечер выдающуюся балерину Екатерину Максимову, — слышали, что она ему очень нравится.
Ельцин выступал долго. Мне показалось, говорил он не очень популярно и в меру интересно. Но что меня поразило — это его знание проблем. У нас в фойе тогда была открыта выставка, посвященная Щелыково — бывшему поместью Островского, где находился Дом отдыха ВТО. Поблизости от него собирались строить химзавод, что могло ухудшить экологическую ситуацию. Я подвела Бориса Николаевича к стендам. И вдруг не я ему, а он мне начал излагать эту проблему. Оказывается, он был в курсе и знал даже мельчайшие детали.
В те времена мы не заказывали ничего в ресторане — считалось, дорого. Поэтому будущего президента страны мы угощали чаем. Но чай у нас готовили удивительный — этим специально занимались две женщины-«чайницы». Ельцин остался доволен.
В дальнейшем Борис Николаевич не раз помогал нам и был добрым гением Дома на протяжении долгих лет.
* * *
Нам уже казалось, что жизнь постепенно налаживается. Мы были полны планов и идей…
И вдруг однажды вечером у меня дома раздается телефонный звонок. Зять снимает трубку и, слушая, как-то странно смотрит. Повесив трубку, осторожно произносит: «Звонили из Дома актера, там что-то горит. Но просили вам не говорить, чтобы не волновать».
Через несколько минут мы с ним — уже на месте.
Издалека вижу много пожарных машин и «Скорую помощь». Чувствую страх. Подбегаю к подъезду. Навстречу — какой-то мужчина начальственного вида. Кидаюсь к нему:
— Что там?
— Горит. Перекрытия-то деревянные.
В раздевалке на скамейке сидит наша дежурная, с ней — администратор Дома Ира Докшицер, еще кто-то. Сажусь рядом — дальше все равно не пускают.
Проходит час за часом. С лестниц водопадом течет вода. Периодически появляется следователь, что-то спрашивает.
В 5 утра мы с Ирой вспоминаем, что в 6 должны прибыть из Горького секретари СТД. Едем на Ярославский вокзал, там с Ульяновым, Уриным, Литвиновым и другими садимся в машину и мчимся к Дому актера.
Михаил Александрович спрашивает: «Что, Дома нет?» Отвечаю, что пока, вроде, еще есть. Подъезжаем, выясняем обстановку. Наверх подниматься по-прежнему нельзя. Все уезжают.
Мы бродим по вестибюлю. Воды по колено. Понимаем, что вся вода с первого этажа уходит вниз, в наш знаменитый ресторан. А там продукты, вещи, документы. Пытаемся дозвониться до руководства ресторана, но тщетно. (Работники ресторана будут рваться туда на следующий день, потому что срочно понадобятся белые скатерти — кормить руководство СТД. Тут немного сдали нервы, звоню на Страстной и прошу не беспокоить из-за ерунды.)
После ухода пожарных понимаем, что надо охранять дом, оставшиеся вещи, уцелевшие бумаги. На свой страх и риск поднимаемся наверх. Хорошо, что сознание затуманено, все воспринимается, как кинокадры. Большая часть крыши и 6-го этажа рухнули и лежат в зале и фойе 5-го. Все утонуло в обломках, среди которых видны наши шикарные люстры — разбитые, обгоревшие, расплавившиеся. Над залом зияет небо. В помещениях, спасенных от огня, все залито водой.
Уйти домой невозможно. Ищу место, где можно приткнуться и немного отдохнуть.
В первый же день после пожара была создана комиссия СТД Но никого из ее членов в нашем сгоревшем доме я не видела. Когда в печати появились неведомо откуда взявшиеся домыслы о причинах пожара (например, что в Доме торговали обувью и загорелись коробки), я просила защитить нас от напраслины. На мои просьбы руководители СТД отвечали: «Вот вы этим и займитесь, это ваше дело — защищаться».
Именно в тот момент произошло разделение на СТД и Дом актера.
У работников СТД возникали подозрения, не украли ли чего ценного. А ведь кроме сотрудников Дома актера, спасением мебели, имущества многочисленных кабинетов СТД, аппаратуры никто вообще не был озабочен.
Шофер Дома актера Сережа Пелипас привел своих друзей-скалолазов и спасателей. Они разработали специальный план с учетом возможного обрушения здания.
Адвокат Андрей Макаров объяснял мне: если что-нибудь в доме случится, отвечать буду я, так как нет никакого приказа вышестоящей организации — СТД — что-либо предпринимать.
Но мы начинаем работы. Каждое утро — обход. Впереди — я в каске, за мной — спасатели и замыкающим — главный инженер Виктор Левак, который знает в доме каждую кнопку, каждый шнур.
