Вильмонтейльн в жесте глубокого отчаяния воздел руки к потолку, так как его лицо тоже было сковано магией неподвижности для поддержания безупречного внешнего вида и макияжа. Он снова умело лишился чувств, чтобы выразить всю меру потрясения и ужаса, которую пережил не только прадедушка-король и все придворные, но и он сам лично.

Камердинер упал на колени перед принцем и опрыскал его лицо душистой розовой водой, умоляя Его Наипрекраснейшее Высочество немедленно сообщить воинственному прадедушке, что отправился на прогулку, и никто его не похищал, ведь иначе король Аберон развяжет войну и сотрет с лица земли все волшебные королевства.

– …И самое главное – отменит карнавал в честь Летнего Солнцестояния! – добавил камердинер, видя, что принц до сих пор не приходит в сознание, хотя он вылил на него уже целый флакон душистой розовой воды.

– О нет! Только не карнавал! Мои бедные платьица! Кто позаботится о них тогда? Ведь я уже сшил и подготовил сто тысяч нарядов. Недопустимо! – Вильмонтейльн резво вскочил на ноги и, сбросив на пол длинную белую шелковую сорочку, нагим бросился к магическому зеркалу, приколдовывая по пути макияж и прическу.

Прадедушке нужно немедленно сообщить, что он жив и здоров, и отменять карнавал не нужно, а если ему уж так охота повоевать, то пусть начнет разворачивать военные действия после того, как он изготовит соответствующие случаю платья и аксессуары, а пока у него, принца Вильмонтейльна, нет соответствующих платьев и аксессуаров, то и войны тоже никакой не будет. Это решено и никакому обсуждению не подлежит.

Король Аберон появился в магическом зеркале почти сразу же. Он с нетерпением ждал новостей о внезапно исчезнувшем правнуке – единственном наследнике, которого не коснулось проклятие рода Белроуз, из-за которого потомки Его Наижесточайшего Величества должны погибнуть от железа, что в целом и произошло, не коснувшись принца Вильмонтейльна только потому, что тот с рождения не интересовался ни оружием, ни охотой, ни войной, а только нарядами, и благодаря этому своему нелепому женскому и бестолковому увлечению остался до сей поры живым и здоровым.

Царственный профиль короля Аберона, обезображенный уродливым шрамом, еще более исказила жуткая улыбка, совершенно несвойственная для его лица, которое разучилось за сотни лет улыбаться и вообще изображать какие-либо эмоции не из-за сковавшей его магии неподвижности для поддержания молодости и красоты, а из-за презрения, гордости и скуки бессмертного существа.

Он поприветствовал непутевого правнука и поинтересовался его здоровьем, изучая идеально гладкую кожу принца пристальным взглядом серых прищуренных глаз, затем перевел взгляд на длинные распущенные золотые волосы принца, отмечая по пути, что Вильмонтейльн наг, но хотя бы не одет в эти свои кружевные тряпки, в которых он строго-настрого запретил перед ним появляться, поэтому принц всегда с ним разговаривал голым, ведь у него не было такой одежды, которые удовлетворит скудные и весьма вульгарные вкусы Его Наижесточайшего Величества, а затем вежливо поинтересовался о планах на женитьбу – так, на всякий случай, ведь слышал, что его единственный отпрыск интересуется только модистками, которые довольно часто меняют пол на противоположный с помощью сильного древнего колдовства.

– Что ты, прадедулечка! Как можно! Фи! Я создан для высокого искусства, а не для этой серой и нудной обязанности растить непутевых и безвкусно одевающихся существ, которые не смогут отличить друг друга триста семьдесят шесть оттенков зеленого. В этом мире для меня нет подходящей пары, ведь я слишком прекрасен и совершенен для него.

– Да уж, и правда, – кивнул по ту сторону зеркала король Аберон, думая о том, что проклятием рода Белроуз является все же не смерть от железа, а рождение Вильмонтейльна.

«Во всем виновато кровосмешение. Нельзя так часто выходить замуж за родственников. Надо найти ему жену из другого королевства с древней и могущественной родословной, желательно – древних воинов-королей», – решил про себя король и успокоено кивнул своим мыслям, исчезая в серебряной раме магического зеркала под громкое чмоканье губ принца Вильмонтейльна, который всегда целовал в щечки своего прадедулечку, даже если общался с ним по мысленной или магической связи, неизменно оставляя отпечатки помады на его лице, в сознании или на поверхности зеркала.

Ради благополучия рода король Аберон терпел даже и это, мысленно ободряя себя мечтой, когда-нибудь собственными руками зарубить правнука, как только тот зачнет сына. На худой случай сгодится и дочь, если она будет склонна к военному делу.

После сеанса магического общения с прадедушкой, Вильмонтейльн почувствовал себя намного лучше. Он приказал подготовить для себя ванну с ароматическими маслами, так как нашел на своем теле множество синяков и ссадин, загадочным образом, появившимся на его прекрасном и нежном, как лепесток цветка, теле. Волосы его тоже пахли скверно – какой-то гарью. И уже после водных процедур он нашел в мусорном ведре скомканный грязный и подранный бирюзовый кафтан, в котором его нашли без чувств слуги возле фонтана во внутреннем дворике замка.

Его Наипрекраснейшее Величество приказало выпороть всех слуг, причастных к осквернению его лучшего наряда, и подвесить их на дереве вверх ногами – для острастки, ведь они чуть не лишили жизни его лучшее творение – Морской Камзол, который он сшил собственноручно.

– Может лучше их убить, Ваше Наипрекраснейшее Величество? – шепотом спросил у принца камердинер в розовом, – они видели вас не в самом восхитительном и презентабельном виде. Могут пойти слухи, что вы не так уж прекрасны, изумительны и безупречны, хоть таким и кажитесь, что, конечно же, наглая и отвратительная ложь! – тут же быстро поправил он самого себя, – и это может повредить вашей репутации «Самого Прекрасного Принца Всех Времен и Магических Народов», что скажется на карнавале в честь Летнего Солнцестояния, – льстивым тоном произнес камердинер, противоречащим серьезной сосредоточенности его серых, как у короля Аберона, глаз.

– Какой вздор, Фламиль! Я не буду убивать слуг только из-за того, что я, наипрекраснейший во всех смыслах принц Волшебной страны и всего мира, случайным и загадочным образом оказался в траве и грязи. Пусть трава и грязь будут мне благодарны, что мое безупречное тело коснулось их своим совершенством хоть на миг. Лучше морщинки на лице, чем дырка на кафтане! Вот если бы они сожгли мой гардероб, то я начал бы такую войну, что сам прадедушка ужаснулся бы моей ярости, ведь мир, лишенный моих чудесных платьев, не имеет право существовать!

Камердинер быстро поклонился, чтобы скрыть непристойно вспыхнувший в его глазах испуг.

Нет, раньше сама мысль, что принц Волшебной страны уничтожит мир только из-за порчи гардероба, сильно его бы рассмешила, но не сейчас, ведь Вильмонтейльн был правнуком короля Аберона, который стер с лица земли девять волшебных королевств только за то, что их короли не явились на пир в честь его коронации. С тех самых пор в волшебном мире влекут жалкое существование всего три королевства, два из которых погрязли в нищете и разбое, а одно – в пирушках и маскарадах.

«От елки не родятся пчелки», – подумал камердинер и решил доложить куда следует и куда надо согласно магическому протоколу тайной разведывательной службы Волшебной страны и договору с орденом Желтой Галки, ведь за принцем Вильмонтейльном нужен глаз да глаз.

«Держите с ним ухо востро» – коротко предупредил разведчик Фламиль короля Аберона и кардинала Якоба Маккинли.

– Будь прокляты эти эльфы, феи и прочие магические выродки! – воскликнул седовласый Якоб Маккинли, кардинал католической церкви, когда получил очередное тайное донесение из волшебного мира о внезапном разворачивании и сворачивании военной операции короля Аберона из-за внезапной пропажи и обнаружения принца Вильмонтейльна.

– Будь проклята эта ведьма Джилиана Ван Де Блейк! – взревел его помощник и правая рука – бородатый кардинал Езеф Макгрегор, так и не обнаружив в своих штанах под красной мантией ничего, что отличало бы мужской пол от женского.