– Да, бабуль, и дуб тоже. Да что с тобой? Лучше помоги раздеть этого метросексуала. Или кто он там? Гей-парад вроде отменили в этом году. Ба, откуда он вообще взялся в нашей глуши? Ты меня вообще слышишь? Ба-а!

Джилиана Ван Де Блейк с остекленевшим взглядом рухнула в ветхое кресло-качалку и потянулась дрожащей рукой к бокалу с вином, который всегда стоял на ее столике рядом с таблетками для памяти.

– Все кренделя сгорели. И яйца. Какая трата. Какие потери. Невосполнимые так сказать.

Шильда, сбросив на пол со второго кресла в гостиной клубки с пряжей, насупилась, уперев руки в бока. В ее зеленых глазах, как у прабабушки, вспыхнули молнии нескрываемого раздражения.

– Ты снова забыла выпить таблетки? Или что опять случилось? Салем нагадил на твои рукописи? Или ты снова гадала на Молоте Ведьм, и он опять предсказал мою смерть до двадцати лет?

Прабабушка Джил степенно отрицательно покачала головой и вздохнула.

– Все намного хуже, деточка. Сгорели все заколдованные чресла почтенных господ кардиналов, благодаря отсутствию которых род Ван Де Блейков держал в страхе святую инквизицию в течение почти трехсот лет.

– Каких еще таких «чресел»? Что это вообще такое? Ты можешь по-нормальному сказать, а не как в позапрошлом веке? – вскипела Шильда, которой трудно было понять свою прабабушку почти из-за стодвадцатилетней разницы в возрасте.

– Органы. Мужские. И яйца.

Шильда замолчала, опешив, и через минуту переспросила:

– Тоже мужские?

– Да, – снова вздохнула Джилиана Ван Де Блейк, – я их в дупле старого дуба хранила. В птичьем гнезде. Кто же знал, что эта собака сгорит. Я ж его заколдовала, чтобы он тысячу лет стоял, в смысле дуб, – зачем-то уточнила прабабушка и подмигнула правнучке, – нам нужно срочно убираться из этого города, а то снова на костре сожгут, а я уже не так молода, чтобы в адском пламени фокусы показывать. И на метлу нельзя садиться, внимание привлекать. Придется катафалк вызвать – это не подозрительно, учитывая мой… кхе-кхе… преклонный возраст.

Джилиана вдруг резво вскочила на ноги и стала суетливо бегать по дому. Шильда переводила недоуменный взгляд с прабабушки на растущую гору вещей в центре гостиной, а затем упрямо топнула ногой.

– Никуда мы не поедем! Я еще не отомстила за себя и Эллин. Нельзя сбегать с поля боя – ты сама меня этому учила. Надо остаться и выиграть войну.

– Мудрая женщина знает, когда нападать, а когда отступать, и сейчас мы отступаем. Парня ряженого с собой возьмем, как трофей, все равно тебе муж нужен, чтобы проклятие снять. Эх, где бы еще двоих-то найти? Надо мигрировать в страну, где разрешено многомужество, а то времени у тебя осталось мало, Шильда, деточка. И о мести забудь – это портит карму. К тому же твоя любимая прабабушка давно позаботилась о том, чтобы никто тебя и пальцем не тронул, а иначе…хе-хе… лишится своих бубенчиков.

– Ба, так это была ты?! Все равно ничего не понимаю, – девушка почесала кончик носа, – подумаешь, сгорело дерево и эти, как его там, чресла. Зачем ты вообще их заколдовала?

Джилиана Ван Де Блейк, оторвавшись от рытья в старинном деревянном сундуке с платьями, вдруг гордо выпрямила спину и смерила правнучку снисходительным взглядом.

– Я защищала честь и достоинство нашей семьи. Традиция у нас такая – наказывать неверных мужей и любовников. Вот выйдешь замуж минимум три раза – поймешь меня. Нам, Ван Де Блейкам, нельзя изменять! И убивать нас тоже нельзя, поэтому, мы заколдовываем своих врагов и лишаем их самого ценного. Как показывает практика, самым ценным у женщин являются мужчины, а у мужчин – не власть, деньги или женщины, а теперь сама знаешь что. И как только сгорели заколдованные чресла наших врагов, наша семья лишилась защиты. Мы теперь уязвимы. И нас скоро придут убивать, но я этого не позволю. Кстати, где твои обережные яйца? Сейчас они ох как пригодятся.

Шильда хлопнула себя по лбу, ведь о самом главном прабабушке она так и не рассказала, и теперь пришло самое время поведать о случившемся возле магазина.

– Как разбила? Я же просила их беречь, как зеница око! Теперь нас точно найдут. И зачем их в лифчике-то было носить? Для этого существует ридикюль.

Джилиана резко прекратила заталкивать в сундук склянки с зельями и бутылки с вином, пронзив правнучку загадочным взглядом.

– Шильда, деточка, дуб точно горел синим пламенем? Ты уверена?

Девушка растерянно кивнула, и лицо прабабушки прояснилось, а затем его изукрасила самая счастливая и беззаботная улыбка, которая когда-либо посещала лицо трехсотлетней ведьмы, давным-давно мигрировавшей из Шотландии на дикий и необузданный континент Северной Америки.

– Значит не все потеряно. Это был портал в Волшебную страну, и гнездо с чреслами находится теперь там. Его надо вернуть, деточка, иначе эти смертные уничтожат нас. Видимо, время пришло: мы родом из Волшебной страны. Я чистокровная эльфийка, а ты – всего лишь на четверть, но, тем не менее, истинная Ван Де Блейк! Давным-давно я была королевой, ну или почти королевой, – поправила саму себя Джилиана и мечтательно улыбнулась, – а потом меня изгнали, потому что я прокляла одного подонка, который любил меня только на словах, а на деле тайком щупал смертных девиц.

Шильда распахнула глаза и села на краешек дивана, не зная, верить ли словам прабабушки или позвонить ее лечащему врачу.

Джилиана Ван Де Блейк, поймав недоверчивый взгляд правнучки, покачала головой и подошла к накрытому черной тканью напольному зеркалу, в которое никто никогда не смотрел, чтобы не вызвать неупокоенных мужей прабабушки, которые по слухам умерли не такой уж и естественной смертью, как любила рассказывать бабуля.

Черный бархат упал на пол, и в зеркале отразилась все та же Шильда, а вот прабабушка выглядела совсем иначе – ее ровесницей.

– Бабуль, – начала девушка, но Джилиана остановила ее жестом.

– Не называй меня больше так. Как только я посмотрела в это зеркало, чары рассеялись. Отныне я твоя кузина Джульетта, приехавшая из Шотландии, чтобы взять опеку над сироткой, ведь Джилиана Ван Де Блейк только что умерла от инфаркта. И да, прямо сейчас мы вызовем катафалк, он сегодня точно пригодится.

Прабабушка задернула черное полотно, подмигнула Шильде изумрудно-зеленым глазом и, тряхнув огненно-рыжей шевелюрой, наполнила бокал вином.

Вильмонтейльн в ужасе вскочил с кровати и, запутавшись в длинной белой шелковой сорочке, беспомощно рухнул на изукрашенный золотом пол, словно мотылек, пойманный в сети.

Ему приснился кошмар, что он порвал камзол на самом непристойном из всех возможных мест, а потом провалился в какой-то отвратительный и уродливый мир, населенный существами, воняющими тухлыми яйцами и гарью. Наваждение было настолько реалистичным, что он сразу же лишился чувств, и теперь его изнеженное тело болело и ныло, словно его волочили, словно мешок с гвоздями, пинали и ворчали, что он «тяжелый, хоть и выглядит, как девка».

Святые Небо и Земля! Принц был готов поклясться, что до сих пор слышит противный ворчливый голос лохматого чудовища, которое напало на него, когда он пытался погрузить свой разум в спасительное забытье.

– Ваше Наипрекраснейшее Высочество!

В спальню принца ворвался одетый в розовый камзол, украшенный фиолетовыми бантами, камердинер и изобразил величайшую скорбь, на которую только было способно его скованное магией неподвижности для поддержания вечной молодости и красоты лицо.

– Мы все так переживали! Мы все так волновались! Вы вдруг исчезли прямо из тронного зала в самый разгар позднего завтрака! Мы вас искали везде и всюду, но вы словно в воду канули. И какое разочарование – вы вдруг внезапно нашлись, словно никуда и не пропадали. Какой скандал! Ведь вас теперь ищет Его Наижесточайшее Величество – король Аберон! Ваш прадедушка пришел в такую ярость, что поднял на ваши поиски всю армию! И оказалось – совершенно напрасно! Вы здесь! Какая жалость!!!