В последующие минуты из головы испарились и Ромеро, он же Роман, и назревшая необходимость брать в штат дополнительного человека. Он наслаждался никотиновой атакой на свой организм. Когда реальность потребовала его присутствия, он поднялся со скамьи и двинулся в свой кабинет, посвятив остаток дня работе над следующим номером.

К сигаретной пачке ему пришлось вернуться уже дома, когда супруга потребовала отчёта о выкуренных сигаретах. А поскольку на фуршете он позволил себе лишку не только в отношении алкоголя, но и никотина, пришлось выслушать тираду о штрафных санкциях.

«До чего я дошёл!»– пришло на ум редактору, когда он принялся пересчитывать оставшиеся в пачке сигареты. И вот тогда глаза вновь наткнулись на… некий знак. На внутренней стороне пачки. Этот росчерк поначалу можно было принять за каляку-маляку, получаемую в процессе опробования ручки: «пишет- не пишет». Однако после водружения на переносицу очков для чтения, он смог распознать собственную гелевую ручку.

Да, эту пометку сделал он. Ибо только он владел в городе ныне вышедшим из употребления искусством стенографии. Мечтая о работе журналиста, юный Вилен поступил на заочные стенографические курсы. Умение быстро фиксировать речь действительно пригодилась ему во время учёбы в университете. Но ещё больше ценил он то, что его записи по существу оказывались недоступны простым смертным, так что и свои личные дневники он также вёл с помощью стенографических значков.

Однако когда была сделана эта запись? Адаев сопоставил дату покупки сигарет, норму их употребления – по всему выходило, что в воскресенье. На фуршете.

Он вгляделся – три знака. Первый означает букуву «п». Далее стелется длинная горизонтальная линия – «у». Опять «п» и на самом кончике- округлая «галочка», означающая «с». Пупс! Хм… В тот вечер он долго бродил среди лиц, голосов и прикидов гостей. Он проходил сквозь невидимые стены слов, пока не услышал про Горбатый переулок. Здесь он замер, словно взявшая след гончая.

Потом он попытался взять её на абордаж. Это было несложно. Ибо за её приятельницами – бывшей редакционной машинисткой явилась облачённая в сари дочь. Бывшее «Золотое перо» редакции Модлесскую сопровождал супруг-издатель. И только Зина оставалась одна, и он вызвался проводить её.

По пути она рассказала ему о пережитом ужасе. Он довёл её до калитки, а потом пошёл назад и, притормозив у гигантского камня, врытого прямо по середине дороги. Он закурил, после чего нацарапал на внутренней стороне слово «пупс». Для чего? Чтобы не забыть, что он провожал даму с таким прозвищем или… Или?

Память отказывалась выдать ответ, и Адаев дал себе зарок не злоупотреблять спиртным и вообще начать бегать по утрам. Но поостыв, он решил, что достаточно и пеших прогулок перед сном. И как результат- мадам Адаева была не на шутку встревожена, когда супруг объявил о своём намерении.

Пока они под ручку двигались по аллее местного парка, она бросала на него пытливые взгляды: уж не хочет ли муж сообщить ей об… адюльтере. Меньше всего адаевской супруге хотелось оказаться в курсе подобных дел. Однако к её облегчению, муж и не думал пускаться в покаянные, душеспасительные откровения. И от сердца её отлегло. Что нельзя было сказать о Вилене Владимировиче, которому чудится: на их семью пала мрачная тень господина Альцгеймера. Однако перед самым сном его настигает прозрение: Пупс – это не прозвище сотрудника пресс-центра Сыропятовой, а кукла в руках трупа из Горбатого переулка.

Его накрывает волна раскаяния: он воспользовался Зиночкиной женской слабостью. Некоторое время он отмахивается от покаянных мыслей, и в конце концов Вилену Владимировичу удаётся уговорить свою совесть: такова нынче се ля ви.

Несмотря на солидный возраст, Бася имела явное преимущество в скорости. Однако добрый нрав не позволял демонстрировать его слишком явно. Удалившись метров на 15-20, она плюхалась на обочину и дожидалась, когда хозяин «дошкандыбает» до неё. «Шкандыбать»– эту характеристику своей походки он услышал в детстве, и в силу природного простодушия, или, не исключено, внушённого матерью смирения принял её как должное.

Бася трусила вдоль ограды пансионата «Уютный уголок», когда из ворот вышли женщины. Та, что постарше,-костлявая, будто состоящая из одних углов, несла зонт, грозно торчавший из-под мышки, точно ствол оружия. Другая на голову ниже, плотно сбитая, казалось, целиком ушла в изучение своих короткопалых пухлых ручек.

Словно почувствовав его взгляд, волнистые пряди молодой женщины затрепетали, лилейная короткая шейка дрогнула. Но мужская реакция опередила её – Дмитрий нырнул в подлесок. Бася ринулась за ним.

Ощутив себя в недосягаемости от любопытных взглядов, он замедлил шаг, а откуда-то сверху на его макушку опустилось слово «пупс». Такое прозвище было у женщины с причёской маленького Володи Ульянова.

Он шёл тропой, которой пользовались редко. Он не был расположен к общению с живыми, ибо шёл на свидание с мёртвыми.

Могила бабушка и матери располагалась на небольшом возвышении под соснами-в самой лучшей, на его взгляд, части кладбища. Он положил на столик скромное подношение – любимые матерью яблоки и конфеты-подушечки, которым отдавала предпочтение бабушка. Собака легла поодаль.

«Какая тишина и покой. Нет, смерть вовсе не аномальна, не ужасна. Это самая естественная вещь в мире…Ибо неотделима от рождения».

Здесь его умозаключения подверглись испытанию, ибо взгляд упёрся в обелиск «Твоё имя известно только Богу».

Ещё были памятны споры, вызванные надписью. Вариант «Неизвестному младенцу» местная общественность отвергла. «Неопознанному малышу» – не утвердили из-за определения «неопознанный»: чересчур много от криминалистики. Затем в «Вестях города Мирного» кто-то высказал мнение: новорождённые по своей невинности вровень с ангелами. На варианте "Неизвестному ангелу" и остановились. Но потом почему-то передумали, в результате на обелиске появилась нынешняя эпитафия.

Специалист, занимавшийся вскрытием обнаруженного в коляске замороженного ребёнка, приятельствовал с Дмитрием. Отсюда и его посвящённость в детали, неизвестные широкой публике.

Похороненный здесь ребёнок не был рождён. Он был абортирован. Воспоминание об этом факте смутило благостное настроение мужчины. Он позвал собаку. Бася тяжело поднялась. Ей не помешала бы более продолжительная передышка. Он взял псину на руки. Она была лёгкой, сквозь шкуру прощупывались позвонки. Когда случится неизбежное, они встанут перед выбором – где похоронить любимицу? На участке или в лесу? Он решил, что самое лучшее место-Лопуховская чащоба.

Возвращение домой заняло больше времени. Зато Басе путешествие на хозяине пришлось по душе. Не смущало даже то обстоятельство,что её перекинули через шею- наподобие охотничьего трофея.

Когда они достигли Лопуховки, животина с интересом поглядывала по сторонам, словно призывая встречных в свидетели этого беспрецедентного проявления хозяйской привязанности.

Войдя в дом, Дмитрий отметил: жена занята приготовлением ужина -впервые за последнюю неделю.

– Вернулись?– крикнула она, словно хотела удостовериться в факте.

– Мы гуляли!– оповестил он и подумал, что эта перекличка – ещё один нарождающийся ритуал их совместной жизни.

Он уложил свою ношу на коврик и потёр шею.

– Где на этот раз?

– В разных интересных местах.

– Идите мыть лапы!– сказала она, выходя из кухни и приступая к сервировке в гостиной, что означало: трапеза будет особенной. И он не обманулся в своих ожиданиях.

Потом он помог ей перемыть посуду, и под конец процедуры она несколько театрально воскликнула:

– Ки нона марито, нона амико! У кого нет мужа, у того нет и друга.

Он вытер руки, приобнял жену, и они переместились на диван перед телевизором, но включать его не стали.

– Я видел васильки,– сообщил он, поглаживая присоединившуюся к ним Басю.

– Васильки?-она сделала глоток чаю, запивая шоколадную конфету- неизменное подкрепление после рабочего дня.