Она не подозревала, что это будет настолько неприятно и жутко, ведь ей представлялось, что все давно решено. Однако когда Дима вышел из какой-то хижины и встал, оглядываясь, Мила моментально и против воли перенеслась в воспоминаниях назад – в тот день перед побегом, когда он, пьяный и злой, поднял на нее руку. Сначала он – а потом его знакомец де Трейси, довершивший начатое. Пусть последнее представлялось смутно и пришло из обморочного видения, но отпечаталось в памяти намертво.

Москалев еще не заметил ее, пялился на местных жителей (верней сказать: на симпатичных и гибких жительниц, приветливо ему улыбавшихся), но Милу прошибла дрожь. Она замерла посреди дороги как вкопанная, не в силах произнести ни слова, и спина ее покрылась потом.

И тут Дмитрий повернул голову...

Разумеется, он ее узнал. Да и как не узнать, если по правую руку от нее стоял Илья Сперанский? Первоначальное легкое изумление, мелькнувшее в его глазах, сменилось на секунду ненавистью, но тотчас заместилось притворным восторгом.

Мила закусила губу. Кто не знал Дмитрия, мог бы решить, что она предвзята, и ненависти в нем не было и в помине, просто пригрезилось от испуга, но в том-то и дело, что Мила слишком хорошо его знала. Дима провел в тюрьме несколько месяцев, пока обвинение в ее убийстве с него не сняли. Конечно, он ненавидел ее – за то, что его подставили из-за нее. И за то, что ее смерть являлась запланированным актом, о котором ему не сообщили заранее. И еще за то, что от ее воскресения выгадывал отнюдь не он.

- Тебе не стоит нервничать, ты же знаешь, это вредно, – сказал отец, изучая ее реакции с каким-то извращенным любопытством. – Если вдруг поблизости взбесится какой-нибудь бык и затопчет подвернувшегося младенца, оно никому не доставит радости. Пожалуйста, учитывай это, когда станешь с ним разговаривать.

Мила хотела ответить, что умеет себя контролировать, но не сразу справилась с голосом.

Тем временем Дмитрий, оставив на лице исключительно нейтральное выражение, решительно зашагал к ним по дорожке, огибая огромную лужу.

Мила выпрямилась, сжимая кулаки:

- Я хочу п-поговорить с ним, папа. Н-наедине.

- Хорошо, - кивнул Сперанский. – Но прими последнее мое наставление: не стоит метать бисер перед свиньями. Полегче с ним, без надрыва, как и полагается великим правительницам, и помни, что ты не обязана оправдываться. Он тут не для этого.

Дима подошел, сияя самой прекраснодушной улыбкой, которую был способен отыскать в своем арсенале:

- Мила! Не представляешь, как я за тебя волновался.

Он взял ее за плечи. Не обнял, не коснулся, лаская, а жестко впился в плоть, как впивается жадный торговец в возвращенную ему похищенную собственность. Пальцы его были тверды, и сила, с которой они давили, противоречила елейным словам.

Мила вздрогнула, словно ее ударило током. У нее на секунду даже помутнело в глазах, и подступила знакомая тошнота.

Дмитрий собирался поцеловать ее, как полагалось сделать мужу, встретившему жену после долгой разлуки. Он наклонился, но видимо, что-то в Милкином лице – а может, в прищуренных глазах Сперанского? – остановило его.

Пользуясь моментом, Мила высвободилась. Дима обратился к тестю с мягким упреком:

- Илья Ильич, почему вы не сказали, что ваша дочь сегодня к нам присоединится? Я бы встретил ее...

- Я и сам не был уверен до конца, что ее привезут.

- Мила, любовь моя, с тобой все хорошо? – Москалев заново всмотрелся в окаменевшее лицо жены. – Я знаю, они держали тебя в плену… Господи, не представляю, что тебе пришлось пережить! Почему ты молчишь?

Он снова попытался до нее дотронуться, но Мила отшатнулась – слишком явно, чтобы Дима настаивал. Только не в присутствии ее отца.

- Да что с тобой? Ты как дикий зверек. Они тебя мучили? Били? Скажи хоть слово! Как ты умудрилась попасть в подобный переплет? Зачем ты уехала из Москвы?

Мила сделала усилие и вернула власть над собственными эмоциями.

- Я уехала, потому что нам с тобой больше не пути. Я не хотела с тобой жить, Дима. И не буду!

- Это шутка? – он принужденно рассмеялся.

- Это правда. Между нами ничего отныне не будет. Никогда.

- Ты… - Москалев нервно стрельнул взглядом в сторону Сперанского. – Они что-то с тобой сделали? Промыли мозги? Объясни мне, за что ты так на меня взъелась?

- Я пойду, - сказал Сперанский. – Вам есть о чем поговорить.

- Я не понимаю, - произнес Дмитрий. В его глазах вспыхнула паника. – Это все из-за диффузий? Все так перепуталось… Илья Ильич! Что происходит?

- Проводите Милу в ее бунгало, Дмитрий Сергеевич. И если хоть один волос упадет с ее головы, я буду знать, с кого спросить.

- Илья Ильич! Как вы могли подумать? Я буду беречь вашу дочь как зеницу ока!

- Правильно, - кивнул Сперанский, - охраняйте ее. Будьте ей верным рыцарем. Устраняйте любую угрозу. Вы же догадываетесь, что именно в этом и заключается сейчас ваше предназначение. Только в этом – и тогда слава найдет своего героя.

- Папа, я не нуждаюсь в охране!

- Мне так будет спокойнее, дочка, - он покровительственно ей улыбнулся. – Чужие люди, незнакомая обстановка… А Дима о тебе позаботится.

В голосе отца Мила уловила намек на угрозу, но предназначалась она Москалеву. Эдакая странная смесь: угроза пополам с подаренной надеждой, будто все в его руках и обойдется, если... После такого Дима уж точно не осмелится ей навредить, и Мила, догадавшись об истинной цели отца, испытала небольшое облегчение.

При ее отце Дима никогда не позволял себе лишнего, но оставшись с ней наедине, сбрасывал маску. Та подсмотренная ненависть по-прежнему жила в нем и требовала выхода. Мила верила, что сумеет за себя постоять, но все равно побаивалась.

Когда Сперанский ушел, Москалев нервно усмехнулся:

- Кажется, твой папочка не верит в мои добрые чувства.

- Я тоже не верю, - сглотнув, произнесла она, решив быть твердой.

- И напрасно, любовь моя. Мне тоже довелось многое пережить.

- Не сомневаюсь. Только урок не пошел тебе на пользу, иначе бы ты здесь не оказался.

- Ты что, всерьез думаешь, что я тут по доброй воле? – он показал ей перстень со свастикой. – Видишь эту штуку? Мой короткий поводок. В нем скрыт механизм, и если я делаю что-то не так, то он стреляет в меня какой-то гадостью. Очень больно, между прочим, вся рука потом горит. Я такой же заложник, как и ты.

Мила не поверила. Если бы Дмитрий хотел улизнуть, то нашел бы лазейку. Он оставался с ее отцом, потому что считал это выгодным.

- Не ставь между нами знак равенства, тем более, что это не поможет вернуть мое расположение.

- Ну что ты такая злюка? – Дима, казалось, неподдельно обиделся. – Между прочим, я реально сходил с ума из-за того, что они с тобой постоянно проделывали. Я про укол иммутандором в Марселе и все остальное. Ты же знаешь уже, кто такой твой папаша на самом деле?

- Знаю.

- Я не мог ему помешать, понимаешь? Твой отец клялся, что не делает тебе ничего дурного, и я ему верил, а что оставалось? Между прочим, когда я выяснил, куда именно ты пропала из Москвы, то приехал на Урал. Я хотел выкрасть тебя из Межгорья, строил планы, но меня предал мой собственный партнер. Серегин – помнишь такого?

- Уверена, что в Яман ты тоже рвался не сам, тебя послал мой отец.

- Мало ли кто там чего себе вообразил на мой счет? – Дима слегка успокоился, получив возможность все свалить на другого монстра и тем самым обелить себя. – После того, как провел в тюрьме некоторое время, я уже очень ясно представлял себе, кто есть кто в их дурацкой иерархии. И понимал, что пора бежать пока не поздно. Но я не хотел бежать без тебя! Я планировал наш совместный отъезд, искал подходы к Патрисии, но просто не успел.

- Неожиданно, - Мила презрительно смерила его взглядом, - ты правда думаешь, что я тебе поверю?

- Послушай, тебя, кажется, очень сильно запугали. И оболгали меня, навешав всех собак. Но на самом деле все совсем не так! Я люблю тебя, дорогая. Признаю, что не всегда в прошлом вел себя красиво и прошу у тебя за это прошения. Мила, я изменился! Клянусь, что многие вещи пересмотрел за эти месяцы. Хочешь, встану перед тобой на колени?