Милка взяла детский рисунок и развернула его. С неаккуратно вырванной альбомной страницы на нее смотрело синее чудовище. У него были красные круглые глазища и руки со скрюченными пальцами до самых колен, которые тянулись к зрителям.

- Похоже? – допытывалась Адель. – Мила, скажи!

- Кто это? – спросила Мила, не в силах отвести взгляд от страхолюдины.

- Снежный человек? – предположил Грач, тоже разглядывая картинку через Милкино плечо. – А почему синий?

- Это тетя-Милин страх, - пояснила Адель. – Он на самом деле совсем белый, но белый карандаш не рисует в альбоме, поэтому я нарисовала синим. Тетя-Милин страх живет в сумерках и не любит солнца. И у него нет лица, потому что много лиц, но зато есть глаза. Красные! Когда он бежит, они горят как лампочки. И руки у него холодные.

- Страсти какие, - признал Володя.

Он вспомнил об альбиносе и посмотрел на Милу. Мила тоже о нем вспомнила и прикусила нижнюю губу.

- Чтобы стать счастливым, ему нужно Милу съесть, - продолжила Адель. – Но тетя Мила ему не поддастся. Она скажет: «Поди прочь! Не хочу попасться тебе на зуб!» Правда, Мила? Ты ему это скажешь, да?

- Скажу, - пробормотала Мила. – Я постараюсь.

- Когда мы с тобой пойдем спасать моих мамочку и папочку, ты будешь бояться. Бояться можно, но совсем капельку. И нельзя, чтобы страх тебя съел. Я тебе его нарисовала, чтобы ты не боялась. Мама говорила: кого предупредили, того вооружили. Эта картинка – твое оружие. А маме я нарисую другую картинку, чтобы она тоже ничего не боялась.

- А мне нарисуешь? – полюбопытствовал Вик.

- Тебе – нет. На тебя страх не охотится.

- Почему? Мне кажется, этот парень на всех нас открыл сезон охоты.

- Нет, ты невкусный, - ответила Адель. – Ты ему совсем не по зубам. А дядя Вова умеет играть в шахматы. Ему Тетя-Милин страх проиграет и без моих картинок. Я вам ничего рисовать не стану, потому что помогать надо слабым и беспомощным, так мне мама говорила, а сильные должны справляться сами.

- Молодец какая, защитница слабых и угнетенных, - похвалил ее Соловьев с улыбкой. – Мне нравятся твои рисунки. Я видел, что ты меня нарисовала, когда я по воде за «Белым солнцем» бегал.

- Видел? А, тебе дядя Ваня показал, - кивнула Адель – Я ничего не придумываю, когда рисую то, что можно. Я очень хочу, чтобы тетя Мила завтра ничего не боялась. Мила, ты же не будешь теперь бояться, да? У тебя моя картинка, и ты прогонишь белый страх?

- Дв, - вздохнула Мила. – Спасибо.

Конечно, она боялась. Уже сейчас, заранее, и не «совсем капельку», а сильно боялась. И не только телепат-альбинос внушал ей ужас. Когда она представляла, что входит в храм и видит у алтаря де Трейси с Рериховской пурбой в руке, ее сердце мгновенно уходило в пятки. Де Трейси – это ее смерть, и не важно, что это случилось с ней в параллельной жизни.

- Мы все будем рядом, - произнес Вик, догадываясь, о чем она думает. – Как только Демидов-Ланской откроет портал и все это завертится, мы не оставим тебя без поддержки. Тебе придется продержаться всего минуты три или даже меньше, пока мы с Вовой добежим до алтаря.

- А мысленно я буду вести тебя с самого начала, - поддакнул Грач.

- Я продержусь, - сказала Мила.

Вещий Лис по минутам расписал их роли. Мила, которой Адель еще раньше показывала «самое правильное и красивое колечко», поразилась, насколько его план совпадал с видениями маленькой ясновидящей. Для нее это явилось хорошим знаком, и она все приняла безоговорочно, а вот Грач был кое-чем недоволен. Ему не нравилось, что Вещий Лис тащил на Мадагаскар ничего не подозревающих женщин – Аню и Вику. Вика Громова и вовсе летела к ним вместе с младенцем, потому что, как считал Демидов-Ланской, если не взять малыша, они рисковали не досчитаться «ценнейших элементов в их новом дивном мире». Они все вместе должны были шагнуть в открытый «Граалем» портал, включая дочь Патрисии и сынишку Громова. Лис подстраховывался, но Грачу все это казалось немыслимой авантюрой.

Он и сейчас, размышляя с Милой в унисон, недовольно пробормотал:

- Если бы не третья часть «марлезонского балета», я бы совсем не переживал. Все-таки дичь какая-то! Зачем нас всех непременно собирать в одном месте? Разве нельзя просто запрограммировать реальность, без нас?

- Ваня же сказал, что нельзя, - ответил Вик. – Ты не дергайся заранее. Аню с Викой доставят в храм не раньше, чем мы покончим с «Прозерпиной».

- Да, но до этого они будут вынуждены жить в военном лагере, где тоже не совсем безопасно!

- Перемещать их придется быстро, открытый портал ждать не будет, так что палаточный лагерь – это оптимальный вариант.

Володя тяжко вздохнул:

- Да все я понимаю! Просто… не лежит у меня душа. Кстати, час назад я разговаривал с Аней. Она приняла новость довольно легко. Словно так и надо.

- У тебя мудрая жена.

- Может быть. А может, это ей Лис мозги забил своими приказами. Аня сообщила, что берет с собой три чемодана с зимней одеждой.

- Зачем ей столько? – удивилась Мила.

- На нас всех. Я ей говорю: «Нас обещали десантировать внутри зимовочной станции, а там тепло. Какая одежда?». А она: «Ты ничего не понимаешь! Без курток и ботинок мы не сможем на улицу выйти».

- Она права, - улыбнулся Вик. – Лето в Антарктиде суровое.

- Да, но на станции нам что-нибудь обязательно подобрали бы на складе. А эти чертовы чемоданы кто волочь до портала будет? Они ж пуд весят, не меньше.

- Можно спрятать их в храме заранее, - предложила Мила. – Я только единственно не понимаю, почему Иван Иванович убежден, что в новой параллели антарктическая станция у Кратера уже будет построена? Ее же заложили совсем недавно. Вдруг мы окажемся посреди ледяной пустыни?

- Время течет в мирах с разной скоростью за счет перераспределения плотности событий, - ответил Грач. – Мне это Патрисия однажды объясняла. А поскольку «Прозерпины» там не будет, то высвободится уйма энергии, из-за чего некоторые события наступят раньше.

-А «Прозерпины» точно не будет? – с опаской спросила Мила. – Насколько мне известно, эта организация, включая и закрытый «Клуб собирателей», возглавляемый моим отцом, появились задолго до падения астероида.

- Точка отсчета – не астероид, а начало диффузионного слияния зеркальных миров. Не будет диффузии, не будет и «Прозерпины».

- Какая связь?

- Да просто «Прозерпина» попала в зависимость от диффузии. Уберешь ее – она умрет. Ну, или превратиться в не имеющий никакого политического веса кружок по интересам.

- Это как в сказке, - подтвердил Соловьев. – Кощеева смерть находится в игле. Сломаешь иглу – нет Кощея. А вот биться с ним на мечах ни к чему не приведет. Для победы придется выти за границы очевидного.

- Вот именно, - кивнул Грач. – «Прозерпину» достаточно снять с иглы, и она за эти пять лет, которые Ванька с Патрисией собираются переписать заново установочной формулой, сама развалится.

- И все-таки я не понимаю... – протянула Мила. Она старалась осмыслить аналогию с Кощеем, но мысль ускользала.

Вик хотел что-то сказать, но Грач сделал ему знак рукой:

- Я на примере покажу. Все очень просто. Когда карабкаешься на большую гору, на какой-нибудь Эверест, на высоте организм начинает загибаться из-за нехватки кислорода, поэтому все альпинисты берут с собой баллоны.

Мила кивнула.

- Но баллоны – такая штука, они моментально становятся незаменимыми. Если начал дышать через маску кислородом, то убирать его больше нельзя – умрешь. Без кислорода какое-то время реально протянуть, а с кислородом альпинист попадает в полную от него зависимость. Не от высоты, а от дыхательной смеси. Поэтому обычно все тянут до последнего, когда без маски уже не обойтись.

- Почему тянут?

- Пурга, лавина – всякое бывает, а баллоны весят немало. При восхождении каждый грамм на счету, и если вдруг кислород закончится, а ты все еще не спустился в базовый лагерь и не можешь пополнить запасы, то все, тебе хана. Так вот, диффузия для «Прозерпины» – это тот самый кислород для альпиниста. Она вся перестроилась под диффузию, все ее победы от нее запитаны. Это ее крючок, с которого она не соскочит безопасно для себя. Ваня и Пат сделают диффузию невозможной, и для «Прозерпины» это будет смертным приговором.