Адель не понимала, что она сделала не так, чем обидела друзей, что они стали делать вид, будто не видят и не слышат ее. Подружки одна за другой отворачивались и не замечали ее, и это доводило девочку до слез.

- Мамочка, - жаловалась она поначалу, - почему девочки не желают больше со мной дружить?

- Какие девочки?

- Мы всегда играли вместе.

- Наверное, ты сказала им что-то не то. Я же просила тебя не озвучивать мысли, которые рождаются у них в голове. Мысли – это личное дело человека, и ему бывает неприятно, когда он не в состоянии остаться сам с собой наедине. Быть всегда на виду – это трудно.

- Но как же мы тогда будем разговаривать, если нельзя читать мысли? – не понимала Адель. – Они тоже читают, потому что иначе у нас ничего не получится.

- Тебе это только кажется, дорогая. Никто не умеет читать мысли, у нормальных людей это не принято, - отвечала мама. – И то, что ты это можешь, твой самый большой секрет. Его никому нельзя рассказывать, или тебе будет плохо.

Патрисия, конечно, не отмахивалась от дочери – просто не могла понять суть ее недоумений. Она расспросила няню, есть ли конфликты у Адель с детьми Межгорья, с которыми дочь встречалась на детских площадках. Няня ответила, что ничего подобного нет, Адель находит общий язык со всеми, ее принимают в игры, да и взрослые обычно следят, чтобы ребятня не была предоставлена сама себе, не дралась и не ссорилась.

Пат успокоилась, а Адель поняла, что эти взрослые ей не помогут, и перестала им жаловаться. Она решила спросить у папы. Папа был необычный, такого невероятного двойного папы не было ни у кого, и уж он-то наверняка должен знать, почему подружки перестали ее воспринимать.

- Ты просто выросла, - сказал папа. – И эти дети тоже выросли. Они заурядные людишки и к пяти-шести годам напрочь теряют способность видеть то, что далеко. Твоей вины здесь нет, просто забудь о них. Они тебе не нужны.

- Нет нужны! – заупрямилась Адель. – С ними интересно.

- Чем же они тебе так дороги?

Девочка начала перечислять, тщательно загибая пальцы:

- Дьянгар умеет бить в бубен и иногда дает мне колотушку, чтобы я тоже била. Окелани живет на острове и у нее на шее красивое ожерелье из ракушек и акульих зубов, которое сплела ей мама. Я тоже хотела научиться плести такие ожерелья, но не успела. А у Арчаны есть домашний питомец – настоящий живой слоненок! Я их очень люблю, но они больше меня не замечают, даже Дьянгар, хотя он хвастался, что умеет ходить в другие миры, как и я. Они все будто ослепли!

Папа погладил ее по голове:

- Наверняка где-то еще живут такие же зрячие, как ты и я. Попробуй их поискать.

Адель честно искала, пролистывая пространства и реальности, но если кто-то и замечал ее, то это были в основном совсем маленькие дети, с которыми ей быстро становилось скучно. Взрослые дяди и тети, которые ее тоже замечали, встречались совсем-совсем редко и ужасно пугались, если Адель заговаривала с ними. Иногда они ее прогоняли, и тогда уже Аделин пугалась шума, что они поднимали, проклиная и обзывая ее.

Бывало и так, что зрячие люди, почувствовав ее присутствие, начинали вести себя странно: сюсюкались с ней и приманивали, делая лживые лица, будто она не девочка, а собачонка. Адель убегала от них, справедливо подозревая, что в их фальшивых улыбках прячется изощренное коварство.

А еще на ее пути встречались и очень таинственные Скрытые, которые при виде Аделин делали знак рукой и исчезали за непроницаемой завесой. Эти смотрели на нее свысока, если вообще смотрели, и никогда не отвечали на вопросы, но хотя бы не обзывались. Впрочем, и проку от них не было никакого.

Адели пришлось смириться. Если она и листала теперь пространство в поисках интересненького, то лишь в качестве молчаливого наблюдателя. Однако с появлением Милы Москалевой и в ее обычной жизни стало происходить кое-что любопытное.

Мила была как игрушки-пирамидки. Она была стержнями, на которые сами собой нанизывались разноцветные колечки ее историй. Можно было взять одно такое колечко, развернуть и войти в него – и все там было вроде бы и похожее на сегодняшний мир, а вроде бы и нет.

Дядя Вова тоже немножко умел собирать на себя колечки, но его колечки были неинтересными, однотонно-скучными и кривоватыми, словно их долго валяли в грязи и ковыряли ножиком, из-за чего в разные стороны топорщились всякие опасные заусенцы. Адель как-то напоролась на такой заусенец и чуть не заболела. И больше не хотела их трогать.

А вот Мила была очень приветливая, теплая и сияла своими колечками совсем как новогодняя елочка. Наблюдая за ней, Адель узнала, что и сама может окружать себя такими колечками, только у нее они были огромными и расходились, увеличиваясь в размерах, пока их грани не терялись в дали. Это было чудно и немножко страшно, потому что колечки Аделин привносили в бесконечный лабиринт реальностей ужасную смуту. Из-за них что-то дрожало и волновалось, а порой и совсем ломалось, и Адель, попробовав, больше не желала их создавать. В них что-то было не так. У Милы же все было компактно, как говорила мама.

Адель не понимала, почему Мила не играет в свои аккуратные колечки, не перебирает их и не заглядывает внутрь. «Наверное, потому что она взрослая», - думала девочка, забывая, что колечки видят не все, ей-то они представлялись совершенно естественными.

Мила отчего-то совсем не обращала на них внимания. Дядя Вова иногда обращал и время от времени приглаживал от особо острых заусенцев, а Мила не делала совсем ничего. Конечно, ей и не нужно было, но ведь каждая вещь требует ухода, не так ли?

- Папа, а почему тетя Мила такая бестолковая? – спросила она у самого авторитетного в этих вопросах человека.

На сей раз она выбрала того папу, который был очень далеко, потому что он знал про Милу больше, чем тот, который близко. Адель постепенно училась их различать и использовать различия себе на благо. С одним предпочтительнее было говорить об одних вещах, а с другим – о других, и их мнения часто совсем не пересекались.

- Потому что преображение с ней случилось недавно, - ответил ей дальний папа. – До своего преображения Мила была обычной, как все, она и сейчас не понимает еще, что может делать.

- Но она научится?

- Конечно. И мы с тобой ей поможем, верно?

Папа подмигнул, и девочка засмеялась, ей было приятно, что в жизни у Милы скоро реализуется самое красивое из колечек, где девушка будет очень счастливой. Адель видела, как это будет. Самое сложное – это увидеть, какое колечко выплывет из тумана вероятностей и ляжет в основу очередной пирамидки, но у нее это получалось все лучше и лучше.

- Только учить Милу надо в древнем храме, - спохватился папа. – Я тебе говорил.

Адель видела, что когда он это говорил, самое красивое Милкино колечко потухло и затерялось. И если Мила пойдет в храм, то оно и не загорится – растворится в кипящей кастрюльке вероятностей, как бульонный кубик у поварихи Анечки. Но папа же должен был это предвидеть, не так ли?

- Почему в храме? – спросила Адель, хмуря бровки.

- Потому что в храме есть дверка. Мы научим Милу как в нее пройти. Это для нее самое главное в жизни.

- А почему в храме дверка?

- Ее сделали древние люди, чтобы было можно ходить между мирами физически.

- А почему надо ходить физически?

- Потому что не все умеют делать как ты. И потому что другим надо переместиться в соседний мир по-настоящему.

- А почему другим надо по-настоящему?

- Потому что я хочу пройти в эту дверь и обнять тебя и твою маму вот этими руками. Ты же хочешь увидеть меня глазками?

- Хочу!

- И, наверное, ты хочешь, чтобы я принес тебе через дверку настоящую куклу, а не только показал ее?

- Да!!

- Хочешь вот такую большую куклу, которая умеет говорить? – папа показал ей образ красивой куколки в нарядном платье. Только она была очень маленькой. – Нравится?

- Да, но она маленькая, а ты говорил, что большая.