Ритуальное убийство человека с помощью пурбы, для обозначения которого в тибетском языке существует специальный эвфемизм «освобождать», подразумевает, что сознание (душа) жертвы, убитой в ходе ритуала, переносится в иное, параллельное нашему, измерение, в сферу освобожденного бытия. Иными словами, жертве оказывается услуга, позволяющая ей начать свое воплощение в лучшем месте.

Практика Юнгдрунг Бон требует от жреца особых навыков, а также равнодушной жестокости. Без малейшего сострадания он должен уметь уничтожать и держать в подчинении. Тибетская поговорка гласит: неспособность есть не добродетель, а бессилие.

В Европу отголоски учения Темной Бон проникли через митраизм и культ Непобедимого солнца, но особый расцвет Бон пережило в конце 19 - начале 20 века. Во время данного «мистического ренессанса», окрашенного в восточные тона, европейцы с легкостью воспринимали как идеи буддизма, так и его более древнего, «черномагического» конкурента. Зажигаются такие имена как Балаватская, Сент-Ив, Папюс, Штейнер, Рерих, которые говорят об индо-европейских корнях современного западного человека. Не случайно Николай Второй за четыре года до восшествия на престол предпринял длительное путешествие от Египта до Японии (где вынужденно прервал его, получив удар саблей по голове). Его путешествие было продиктовано желанием самому увидеть тайны, о которых он был наслышан. Позднее в Индии побывали Бальмонт, Бунин, Чехов, а Волошин собирался отправиться туда пешком, придавая этому паломничеству религиозный смысл.

В 30-е годы двадцатого столетия мир вступил в новую эпоху. В Третьем рейхе были реконструированы языческие ритуалы воздействия на толпу, причем ведущую роль в них играли элементы темного искусства Бон. Можно сказать, что древнее мастерство жреца-бога обрело вторую жизнь в лабораториях «Аненербе». Жрецы Бон добровольно помогали Гитлеру в планировании захватнических войн, прибыв для этого с Тибета в Германию. Мантрами и жертвоприношениями они защищали жизнь фюрера от многочисленных заговоров. На Гитлера было совершено 48 покушений, но он был под прикрытием охранных мантр бонпо.

В наши дни в Европе продолжают действовать организации, являющиеся наследницами секретных обществ прошлого, связанных с Востоком и его учениями. К примеру, одной из них является «Клуб собирателей древностей», члены которого носят на пальце отличительный знак – серебряный перстень с нанесенной на него свастикой и другими аналогичными символами…»

- Ага! – воскликнул Дмитрий, дочитав до этого места. – Вот, значит, что ты за птица, де Трейси! Ну, попался!

Москалев долго рассматривал символы, которые предпочитали члены «Клуба собирателей». Поклясться он не мог, но, кажется, на перстне у де Трейси было что-то подобное. А если его, как утверждала Елена Куракина, рекомендовал отец Милы, то выходило, что вся их семейка составляла одну шайку-лейку.

...Личная встреча с французом принесла много интересного. Сначала де Трейси принялся было изворачиваться и городить одну нелепицу на другой, но Дима к тому моменту уже успел хорошенько вникнуть в досье и рассмотреть перстень живьем, увидав на нем «ваджру» - то, что составляло рукоятку в тибетской пурбе. Короче, провести Москалева теперь не смог бы и сам дьявол.

- Я уступлю вам антиквариат, но на одном условии, - оборвал он велеречивого француза, - я хочу войти в «Клуб собирателей».

Француз вытаращился на него так, будто узрил Медузу Горгону. Он замолк с приоткрытым ртом, а зрачки его расширились и застыли. И хотя длилось это всего несколько секунд, Москалев остался доволен эффектом.

- Только не говорите, будто не поняли, о чем я веду речь, - добавил он миролюбиво. – У меня есть то, что надо вам, а у вас есть то, что надо мне. Сделка выходит взаимовыгодной. Именно так принято делать бизнес, когда обман не работает. А обман не работает! Вы меня слышите, уважаемый? Я не идиот.

- А что надо вам? – уточнил де Трейси, отмирая.

Его смешной акцент исчез, как и чуть глуповатое выражение лица. Перед Москалевым вдруг возник совершенно другой человек: вдумчивый, решительный и опасный. Он больше не походил на «гальского петуха», ни у кого бы язык не повернулся так его обозвать. Даже мысленно.

Дмитрий тоже подобрался. Он не испугался, пусть преображение собеседника и застигло его врасплох. Начиная диалог, он считал де Трейси все же больше порученцем, но сейчас интуитивно почувствовал, что имеет дело с самостоятельной фигурой. С де Трейси можно было вести переговоры, без взывания к вышестоящему начальству.

- Ничего невозможного я не попрошу, мусьё Антуан. Луну с неба не потребую. Мне всего-то нужны выход на международные ювелирные рынки без бюрократических проволочек. Не откажусь я и от беспроцентных кредитов и полного иммунитета в Европе для моих капиталов.

- С чего вы решили, что нам подобное по силам? – поинтересовался француз.

Он не стал отрицать существование организации, чью метку носил на пальце, как и особо торговаться. Его тон был сух, но без ноток презрения или превосходства. Задавая вопрос, он лишь прощупывал собеседника, желая понимать, как много тому известно.

Дмитрий не стал раскрывать всех карт, но и туману напускать тоже:

- Я бизнесмен, и меня интересует прибыль. Много прибыли. Во что бы вы не играли, мне это было до сих пор безразлично. Однако если вас так сильно влечет моя пурба, я не исключу, что мне самому захочется выяснить, что в ней такого особенного. Мои возможности не столь скромны – я говорю это без лишнего хвастовства, потому что за неделю узнал о вас столько, сколько вы даже предположить не могли. Но всем будет лучше, если я не буду заниматься самостоятельными изысканиями, а просто вступлю в ваш элитный Клуб. У вас будут мои замечательные артефакты, а у меня – перспектива. К тому же я собираюсь жениться на одной из вас.

- Простите? – вновь впал в изумление француз. – На ком вы собираетесь жениться? Я немножко недопонял.

- На дочери Ильи Сперанского, Людмиле Сперанской. И когда она станет моей, все ваши тайны так или иначе станут мне доступны, ведь мы любим друг друга, а для влюбленных преград не существует – вам ли, французам, этого не знать.

Де Трейси помолчал, обдумывая заявление. Ему вряд ли было известно, что на сегодняшний день никакого пылкого романа у Дмитрия с Милой пока не случилось. Но Дмитрий в этом вопросе был настроен решительно. Он сознавал, насколько нерушимы связи в среде масонов, и делал ставку на брак как на первую ступеньку будущей карьеры. Мила будет его женой, и иного развития событий им даже не рассматривалось.

- Людмила Сперанская не имеет отношения к «Клубу собирателей», - наконец сообщил де Трейси.

- Зато мой будущий тесть имеет. Так или иначе, но я намерен добиваться членства в ваших избранных рядах. Однако, если я стану договариваться с тестем, то именно ему вручу пурбу Рерихов. А вы останетесь с носом как переговорщик. Оно вам надо?

- Но сейчас вы готовы уступить пурбу именно мне? – улыбнулся де Трейси тонкими губами.

- Вы первый пришли ко мне. И это вы, подозреваю, упустили на аукционе пурбу, а теперь исправляете ошибки. Поймите, - Дмитрий наклонился к нему через стол, - мы можем стать полезными друг другу, а можем стать врагами. Конечно, из меня враг будет так себе, но захотите ли вы ссориться с Ильей Сперанским, отцом моей любимой жены?

Москалев блефовал, он понятия не имел, насколько влиятельным человеком в «Клубе» был Милкин отец, но ему сегодня везло. Кажется, вес Сперанского и впрямь был немалый, потому что де Трейси сказал:

- Я вас услышал, Дмитрий Сергеевич. Но мне предстоит обдумать ваше предложение.

- Пожалуйста, - ответил Дмитрий, делая широкий жест руками, - готов ждать сколько вам нужно, чтобы прийти к согласию.

- Если бы речь шла о деньгах, вопрос решился бы очень быстро, - француз поднялся, давая понять, что произносит заключительные слова и больше ему в этом кабинете делать нечего, - но поскольку вы замахнулись на большее, я не уполномочен давать никаких гарантий. Я сообщу, когда получу ответ.