Она перегибается через сиденье и хватает меня за руку.

— Вовсе нет, дорогая. Но ничего страшного, если ты нервничаешь. Это большой шаг, который меняет нашу жизнь. Но это не значит, что мы перестаем быть собой, это всегда будем я и ты против всего мира. Мы просто… добавим еще и Беннетта. И мы втроем будем поддерживать и любить друг друга, несмотря ни на что. Обещаю.

Ее глаза остекленели от непролитых слез, и я сглатываю комок в горле.

— Я люблю тебя, мама.

Мы смотрим, на длинную цепочку людей, тянущейся к церкви. Когда мы наконец подъезжаем, кремовый ковер раскатан до того места, где мы выходим из машины, мои бабочки взлетают до небывалого максимума. Шум снаружи машины оглушает, и люди скандируют имя моей мамы.

Она выходит первой, ее выход грациозен и благороден в каждом действии. Ее ладонь машет толпе, как будущая королева, которой вот-вот станет. Мегаваттная улыбка на ее лице не напоказ, я знаю это, потому что чувствую каждую унцию ее счастья в своих костях.

Я выхожу, мое длинное светло-фиолетовое платье развевается в мягком весеннем воздухе. Мама позволила мне выбрать мое платье, творение с кружевом на верхней части и толстыми лямками, которые поднимали мои сиськи немного выше, чем они были на самом деле. Оно подходило мне во всех нужных местах, и было таким красивым и просто… милым.

Толпа снова ревет, и я робко машу рукой. Я не привыкла ко всему этому, голова горит каждый раз, когда я выхожу к людям. Я не была воспитана для этого, и не так уж важно, чтобы я изучила все аспекты, поскольку осенью уезжаю в колледж. Я не буду подвергаться такому пристальному вниманию или публичным выступлениям… Но я также знаю, как вести себя, когда это необходимо.

— Красивая!

— Сияющая!

— Великолепная!

Тротуары переполнены комплиментами, похвалы раздаются со всех сторон. Я молча благодарю небеса за то, что никто не осыпает ее оскорблениями и вопросами. Подойдя к ней, я сжимаю ее руку, прежде чем встать сзади и поднять шлейф ее платья. Кружево словно масло под моими пальцами, и я задыхаюсь от того, как красиво она выглядит.

— Ты готова? — спрашиваю я сквозь шум.

Мама оборачивается, ее вуаль опущена на лицо.

— Никогда в жизни не была так готова.

Вместе мы направляемся к церкви, двери которой открываются под звуки органной музыки. Мое сердце парит и летит, ошеломление от всего этого слишком велико. В уголках моих глаз появляются слезы, этот момент такой долгожданный для мамы и Беннетта. Они заслужили сегодняшний день.

Все стояли в церкви, высокие расписные потолки смотрели на нас своими ангелами и богами. Белый мрамор и серый сланец составляли невероятные арки и статуи, распятия и витражи, отчего все здание казалось потусторонним. Скамьи были заполнены, но мама ни разу не повернула головы от прямого взгляда в конец прохода.

Беннетт стоит в конце в своей британской военной форме, его медали и нашивки блестят на лацканах и плечах. Я всегда представляла себе принцев и королей стойкими в важных случаях, но мой отчим открыт в проявлении своих эмоций. Может быть, именно поэтому публика так его любит.

Он смотрит только на маму, его улыбка так широка, что может соперничать с шириной Техаса. Он нетерпеливо ждет, переплетая пальцы и покачиваясь на ногах. Прогулка длинная, но усиливает предвкушение, все с обожанием смотрят на нас с мамой. Я слежу за тем, чтобы ее шлейф не перекручивался, чтобы она могла пройти правильно, чтобы все в этот момент было настолько идеально, что даже «Hallmark» не смог бы сделать это лучше.

Наконец мы добираемся до алтаря, Беннетт помогает маме подняться по ступенькам, чтобы присоединиться к нему. Я разглаживаю ее платье и перехожу на свое зарезервированное место на первой скамье.

И я наблюдаю, мы все наблюдаем, как сказка разворачивается буквально на наших глазах. Как два человека соединяются самым связующим образом, возможным на этой земле. Как они клянутся доверять, защищать и любить друг друга, исполнять свои обязанности в унисон.

Слезы текут по моим щекам, смесь счастья и печали. Счастлива от того, что расцвела новая глава, что моя мама получила то, о чем всегда мечтала, что стала семьей с таким благородным человеком, как Беннетт. Но печаль подкрадывается, лицо Ашера в моем сознании, и дни, когда мы были только мамой и мной, теперь исчезают.

Простые времена прошли, и это наша реальность. Она может быть привилегированной, прекрасной, но я знаю, что она будет сложной и несовершенной.

Шок сотрясает мое тело, мои пальцы пытаются сомкнуться. Я не чувствую их, ничего не слышу из-за звона в ушах.

Не могу поверить в то, что только что произошло, мои чувства притупились, но в то же время были такими острыми. Не это ли люди имеют в виду, говоря, что человек способен быстро действовать в кризисных ситуациях?

Мое платье было разорвано на подоле вокруг моих ног, где Дэвид Фредерик схватил его. Губа Ашера кровоточила, но он стоял, как грозный воин, над скрюченным телом отца. Последние двадцать минут прошли как в тумане: Дэвид сидел в углу комнаты, где находились наши сумки, обвиняя меня в том, чего я никогда не делала, спорил со мной, угрожал мне… А потом бросился на меня.

И исчез, как раз, когда я присела, пытаясь избежать удара.

— Не смей прикасаться к ней, никогда! — рычит Ашер, его глаза пугающего темно-зеленого оттенка.

— Нора! — в комнату вбегает мама, шлейф ее свадебного платья волочится за ней.

Беннетт следует за ней, охранник следит за ними обоими. Теперь они наследные принц и принцесса, и эта сделка была заключена всего несколько минут назад.

Отчим бросает взгляд на открывшуюся сцену и начинает действовать. Он указывает на Дэвида и обращается к охраннику.

— Вызови подкрепление и немедленно уберите отсюда этого человека. Задержите его. И принеси аптечку.

Охранник выходит из комнаты, и мама бросается ко мне.

— Ты в порядке? Боже мой…

На ее лице проступает неподдельный ужас, и я тут же чувствую себя виноватой за то, что привнесла эту драму в ее жизнь.

— Я в порядке, все в порядке. Ашер… Он пришел вовремя.

Они оба поворачиваются к Ашеру, который все еще наблюдает за отцом, как будто тот может встать и снова что-то предпринять.

Беннетт подходит к нему и касается его руки, как будто пытается успокоить дикое животное.

— Это была блестящая работа, сынок. А теперь садись. — Ашер смотрит на него так, словно собирается замахнуться на него следующим, но осторожно ослабляет бдительность, позволяя Беннетту отвести его к стулу за столом в углу. — Он хорошо тебя отделал, но, думаю, что ты отделал его лучше, — отчим вытирает губы Ашера салфеткой, и я не могу поверить в ситуацию, которая разворачивается передо мной.

Моя система все еще находится в состоянии перезагрузки от того, что меня чуть не атаковали, мое сердце колотится, а руки дрожат. Мама держит меня, наблюдая за общением двух мужчин. После всего, что Беннетт сделал десять лет назад, как это повлияло на Ашера, что он пытался сделать с нашей семьей, что он спас меня всего несколько секунд назад… Мой отчим все еще был хорошим человеком, каким я его знала.

А Ашер… Сказать, что я была удивлена, было бы преуменьшением. Осознание нахлынуло на меня. То, что Элоиза говорила о его семье, то, как он умолял меня в коридоре школы просто позволить ему объяснить. Это не прощало того, что он сделал, или того, как он набросился на нас за ужином, но видя, как его отец только что подошел ко мне, это дало мне представление о том, какой должна была быть его жизнь.

— Мне очень жаль… Я сказал ему, чтобы он сегодня ничего не предпринимал, — Ашер закрывает лицо руками.

— Тебе не за что извиняться, — Беннетт потирает его плечо.

Кто-то входит с аптечкой, и мама забирает ее у них.