— Подожди, Ашер… — Черт возьми. Я вздохнул, уронив голову на ее плечо, потому что она собиралась остановить меня и все, что у меня останется, это мои посиневшие яйца. Снова. Когда мне удалось скрыть свое раздражение и разочарование, я поднял голову и посмотрел ей в глаза. — Мне не очень хорошо.

Все желание и тот жар, что появился между нами, исчез с ее лица. Теперь ее кожа стала бледной и холодной. Нора прижала руки ко рту, заглушая соответствующие звуки.

Черт, ей было плохо, она не пыталась строить из себя скромницу.

И снова еще один стояк отправился на тот свет.

— Хорошо, давай присядем. — Мне в голову внезапно пришла идея из-за которой опозорится, и она и ее придурок отчим. — Вообще-то почему бы тебе не спуститься вниз и не поискать маму?

Если мне повезет, ее стошнит прямо на глазах у всего оперного театра.

— Ашер, у Беннета сейчас время предвыборной кампании. Если кто-нибудь увидит меня в таком состоянии… О боже, — она застонала и снова опустила голову между ног.

«Оу, я в курсе, именно поэтому я здесь и заинтересован в тебе».

— Не беспокойся, красавица, я позабочусь о тебе.

Я попытался поднять Нору, но ее кожа была холодной и липкой, и она все время падала обратно, как шнурок, который выпускали из рук. Я не врал, когда говорил, что она пьяная в стельку. Наверно просто ей стало плохо только сейчас, как это обычно и бывает, когда ты пьешь. Мне нужно попытаться спустить ее вниз.

— Мне нехорошо, — ее голос надломился, и она заплакала, а вместе с этим я почувствовал укол чувства вины.

— Ты просто будешь чувствовать небольшую слабость в ногах, красавица. Давай попытаемся лечь.

Сегодняшняя ночь не подходила для этого. Или по крайней мере это то, что я себе говорил. Спустя десять минут Нора уснула. Ее худое тело свернулось калачиком в большом кресле, которое стояло в углу комнаты.

Когда она отключилась, я не смог убедить себя остаться там. Было уже достаточно плохо, что я вообще пожалел ее, и в душе я проклинал себя за эту мягкотелость в себе.

Я выскользнул из комнаты и опустился вниз по лестнице, раздраженный тем, как в итоге закончилась такая многообещающая ночь.

— Ашер, — донесся до меня сексуальный низкий голос, когда я завернул за угол.

На противоположном конце лестницы в умопомрачительном черном платье стояла Эвелин Штутгарт — немецкая наследница, которая всегда была надежным другом во времена особой нужды. В прошлом году у нас было соглашение, действующее на постоянной основе, в котором говорилось, что мы трахаемся, когда угодно в подходящее друг для друга время. Не знаю, почему оно ослабло, но иногда мы все еще встречаемся на мероприятиях.

И сегодня мне показалось, что было бы гениальным вернуть это соглашение в силу.

— Эвелин, выглядишь как всегда отлично. Как там Мюнхен?

Она пожала плечами, ее длинные черные локоны упали на грудь, пока она стояла, уставившись на меня своими светло-голубыми глазами. Ей также хотелось потрахаться. И после неприятностей с Норой эта идея мне казалась очень заманчивой.

— Все такой же старый. Никогда не могу оставаться на одном и том же месте слишком долго. Но я скучаю по нашим выходным в Монако, — воспоминания о тех временах, которые мы провели на яхте ее отца были одними из моих любимых, когда я собирался подрочить.

— Что привело тебя сюда наверх?

— То, что внизу не было ничего интересного. Но… кое-что очень интересное может быть здесь.

Эвелин была не из тех девушек, которые говорят неуверенно и расплывчато. Она преодолела расстояние между нами, и как только подошла ко мне, то сразу положила руки мне на плечи. Ее губы прижались к моим. Они были умелыми, но предсказуемо опытными в том, что она первой «напала» на меня.

И я позволил ей. Злой из-за той неприятной ситуации, что произошла со мной, я хотел сделать что-то безрассудное. Так что было похоже на то, что Вселенная послала мне Эвелин, чтобы соблазнить меня.

Она пахла экзотическими цветами и дорогими пентхаусами, и была женственной в отличие от Норы. Эвелин скорей всего была фантазией половины мужчин, находящихся в этом помещении. Но все же, когда она начала прокладывать дорожку из поцелуев вниз по моей шее, посасывая и покусывая те самые места, от которых у меня бы мгновенно встал еще год назад, сейчас ничего не произошло.

Мой член был вялой бесполезной частью тела, которая находилась у меня в штанах. Черт возьми, не могу перестать думать о заливающихся румянцем щеках и руках, которые отталкивают мои руки, когда я пытаюсь раздеть ее.

Не говоря ни слова, я отталкиваю ее от себя и начинаю спускаться вниз.

— Какого черта, Ашер? — я услышал ее охрипший голос у себя за спиной.

Я не потрудился ответить, мне было слишком стыдно, или я был слишком разозлен.

В любом случае, кровь закипала в моих венах от мысли, что кажется, я не могу выкинуть из головы Нору — девушку, с которой я должен был просто играться.

Прошло два дня после той ужасной ночи в опере, а моя голова и гордость все еще чувствовали себя, будто их хорошенько отметелили.

Боже, было так много вещей, за которые мне должно быть стыдно. Во-первых, я никогда в жизни так не напивалась. На самом деле, до той ночи я никогда по-настоящему и не напивалась.

Мне даже не удалось как следует рассмотреть Вену. На следующий день после той ночи Беннет и мама взяли меня с собой на небольшую экскурсию, и меня едва не стошнило в Шеннбрунском зоопарке. К тому времени как мы приехали в собор Святого Стефана, у меня началась мигрень размером с Техас, и мама наверно увидела, что я страдаю.

Вместо того, чтобы признаться во всех тех глупых вещах, что я совершила прошлой ночью, я соврала и сказала, что это просто вспышка болезни. Это было впервые, чтобы я так крупно соврала маме. После этого маленький кусочек моей души отломился.

Впервые после того как моя жизнь превратилась в сказку, я серьезно стала сомневаться в том, что смогу вынести все величие и силу этого мира. Полет домой был убогим и дождливым, а ноябрьский холод пробирался до самых костей. Кенсингтонский дворец выглядел мрачно, когда машина вместе со мной, мамой и Беннетом подъехала к его воротам, которые раскрыли для нас.

Какой бы увлекательный мини-отпуск мог получиться. Мы бы рассматривали достопримечательности, я бы смогла провести какое-то время с Ашером, но все так быстро покатилось к чертям из-за моего глупого поведения… Я бы могла опозорить себя, дать дополнительную пищу для таблоидов. Или хуже — могла бы испортить мероприятие маме и Беннету в момент столь важный для них, что это могло бы уничтожить все, над чем они работали.

Но что я обнаружила во время путешествия, а точнее наоборот, не заметила… это папарацци. Впервые после того как мы перелетели на другой конец мира, меня не очень волновали их выкрикивания и оскорбления. Я заметила, что иду к зданиям, где проводились мероприятия, и не позволяю их колкостям задеть меня. Они соскальзывали с моей кожи, будто она была покрыта маслом. Означало ли это, что я полностью погружаюсь в мир элиты? Что я становлюсь одной из них?

И Ашер. Боже, меня практически стошнило на него. И если бы мне не стало плохо, позволила бы я ему двинуться дальше, чем я обычно разрешала?

Конечно, это выглядело именно так, даже если мои воспоминания и были крайне туманны на счет момента, когда мы остались с ним вдвоем.

Нора: «Привет, может встретимся сегодня?»

Я посмотрела на сообщение, которое отправила ему больше, чем три часа назад, и упала обратно на кровать. После того как я поборола свою тревогу и мигрень, мне стало скучно в субботу, и все, что мне хотелось, это провести время с Ашером. Было странно, насколько изменилась моя жизнь за последние шесть месяцев. Сначала я не общалась ни с кем, а теперь живу во дворце и мне стал интересен парень.