Риз почти придумал этот план, почти привел его в исполнение — если бы так не мешал золотой свет! И этот запах скотного двора… Откуда запах скотного двора, и собаки лают?

— Господь милостивый, Лайонел! — проговорил дрожащий голос Грача. — Вы его привезли! Я боялся, что сбудется другое видение…

Тогда Риз понял, что поздно бежать и что Грач узнает о его провале, и увидит его бесполезность, а может, будет жалеть его — а что хуже жалости?.. Он заплакал — как тогда, когда узнал о смерти Джессики, нет, еще горше. Но, наверное, Фаско и Картер, вынимавшие его из седла, решили, что ему больно, потому что начали уговаривать его потерпеть, будто ребенка. Слезы полились уже от стыда: какая-то царапина, и размяк до полного несоображения!

— Ребра не сломаны? — услышал он над головой голос Картер.

Ответил ей Грач:

— Были бы сломаны, уже могли бы легкое проткнуть. Нет, похоже, трещина, может, ушиб. Синяк, конечно, страшный. Не рвало ли его, Лайонел?

— Вроде нет… Только он, кажется, бредил всю дорогу. Бормотал о каком-то золотом свете…

— Истощение, напряжение всех сил, потеря крови, воспаление… Бред при таких обстоятельствах неудивителен. И все же меня радует, что сотрясения мозга нет. Боже, чем ты перевязал его руку?!

— Что было!

Риза куда-то положили. Низкое, темное помещение; потолок нависал над самой головой. И от запахов скотного двора некуда было деваться. Риз их вдыхал все детство, уж он-то знал. Хотя у них в хозяйстве никогда не было столько коров, сколько здесь — как громко мычат!.. Если это крестьянское хозяйство, то зажиточное.

Грач начал разматывать его тряпки.

— Прости меня… — пробормотал Риз.

— Ты бредишь, — сказал Грач, не добавив более ничего: он весь ушел в созерцание искромсанной руки Риза, как будто там было что-то интересное.

— Сколько пальцев сможешь сохранить?

— Если немного повезет, то все, — ответил Грач. — Хотя, может, и стоило бы лишить тебя парочки, чтобы впредь был поосторожнее. А теперь — молчи! И пей!

К губам Риза было что-то поднесено, горькое, с цветочным запахом. Он выпил и наконец-то лишился чувств окончательно, без разноцветного света и дурных мыслей.

В сон как-то незаметно вплелся низкий потолок, запах овечьей шкуры, гари от светильника, что-то тяжелое в ногах… Риз понял, что уже не спит, а так, лежит себе, почти не чувствуя собственного тела. А тяжесть в ногах от того, что кто-то заснул на нем. Собака, что ли, пристроилась? Или кошка?

Риз попытался приподняться на локтях — и тут же правую руку прострелило до локтя острой болью. Он постарался не застонать, сжал зубы. Боль почти утихла, съежилась до терпимых величин. Она была тупая, неприятная, но хотя бы ушло ощущение раскаленных гвоздей.

Кое-как Риз выпростал руку из-под одеяла, поднес к глазам. Вся кисть была толсто замотана светлой повязкой, из нее торчали кончики пальцев. Действительно, всех пяти…

Превозмогая вялость и медлительность во всем теле, Риз дотянулся пальцами левой руки до пальцев правой и пощупал. Теплые. Ну, значит, пока гангрена не началась.

Тут кто-то на ногах пошевелился, сел… И Риз понял, что это был Грач. Он, оказывается, сидел на каком-то сундуке около постели, уронив голову на овечью шкуру, которой был укрыт Риз. И удивительно-то, решил Риз, как в таком бедном домишке (а он видел по низости стен и отсутствию окон, что домишко и впрямь бедный) нашлась такая высокая лежанка!

А впрочем, почти сразу Риз расслышал писк от угла и понял: крысы. Стало быть, высокая постель тут не роскошь, а необходимость.

Грач, с помятым со сна лицом, смотрел на Риза и хлопал глазами. По взгляду его было понятно, что он до сих пор не совсем здесь.

— Грач, — сказал Риз. — Как твоя спина, не болит?

— Болит ужасно, — ответил Грач, постепенно обретая свою обычную сухость, — так что, сэр Джон, я буду весьма признателен, если не станешь больше попадать в такие переделки.

Морщась, Риз все-таки сел. Грач не стал ему помогать, только смотрел безотрывно, как он двигается. С переменой позы пришла боль в груди… а Риз как-то уже позабыл о ребрах на фоне руки.

— Пустяки, — сказал он. — Царапина. Даже неловко, что я отрубился по такой причине.

— Сестра Шоу так и сказала, — Грач по-прежнему не моргал, словно боялся взгляд отвести от Риза. — И я ответил ей то же, что говорю вам: у вас было задето сухожилие, которое мне пришлось сшивать, вы потеряли много крови, плюс огромное напряжение всех сил, удар по ребрам… В общем, менее могучего человека все это могло бы и убить.

Риза охватила злость. Он злился на Фаско, который не оставил его в лесу. На себя, согласившегося с планом Алиеноры. На Грача, который зачем-то просил его вернуться. Если бы он тогда не попросил… Может быть, у Риза достало бы сил исполнить свой долг и умереть как подобает.

Еще он вспомнил, что Грач говорил перед тем, как напоить Риза снотворным снадобьем.

— Ты был прав, милорд, — сказал Риз резко. — Я заслуживаю потерять несколько пальцев. Я заслуживаю потерять и всю руку.

— О чем ты, сэр Джон? — произнес Грач с неподдельным ужасом. — Неужто ты не понимаешь, в каких чувствах это было сказано?

— Я не выполнил твоей задачи, — Риз отвел глаза.

— Ты спас жизнь королеве, — глухо произнес Грач. — Мне опять… были видения. Война будет, да. Но она утихнет через пару лет. Король будет и дальше воевать с сыновьями, иногда мириться с кем-то из них и объявлять войну другому. Кто-то из сыновей погибнет. Я не видел, кто займет трон после Генриха, там все смутно.

Может быть, еще пару месяцев назад Риз бы поверил Грачу. Но теперь он чувствовал, когда его патрон о чем-то умалчивает.

— А выжженные виноградники? — спросил он. — А половина франкских земель, ставшие выжженной пустыней? А походы еретиков на Рим? Этого всего не будет тоже, потому что мы спасли королеву?

Грач отвел глаза. Потом ответил:

— Не знаю, Риз. Эти видения не ушли совсем, но отдалились. Может быть, до них теперь дольше. Может быть, со временем они померкнут совсем. А может быть, это и вовсе не настоящие видения, просто мой скорбный разум понемногу отказывается служить мне.

Последняя мысль, решил Риз, хуже всего. Плевать на все французские земли, да и на английские по большому счету; пусть горят, тем более через сто или двести лет, или куда там достигают видения Гарольда.

— Дай мне пить, — попросил Риз.

Когда Грач подносил бурдюк к его рту, у него дрожали руки. Вода была неприятной на вкус, тухлой, но все же это была вода, и Риз почувствовал почти религиозную благодарность за нее — как за дождь, оросивший пустыню.

— Выходит, кошмары не прошли, — сказал Риз, напившись.

Это простое действие совсем обессилило его. В страхе он гадал, когда способен будет взять в руки меч.

— Мне придется научиться жить с ними, только и всего, — пожал плечами Грач. — Они становятся сильнее с возрастом, тут уж ничего не поделаешь.

— Где мы?

— На крестьянском подворье в окрестностях Шовиньона, здесь живет большая, довольно зажиточная семья. По сходной цене они укрыли нас в хозяйственных пристройках. Мы останемся здесь, сколько будет надо, а потом двинемся на побережье, затем — в Англию. Торопиться нет нужды. Или, — он вдруг сделал паузу, — если хочешь поехать с сестрами Шоу и Картер в Иерусалим, куда они собираются отсюда, это тоже можно устроить. Думаю, сестра Картер похлопочет за тебя в Ордене.

— Прогоняешь? — выдохнул Риз.

— Никогда, — Грач положил руку ему на лоб. Пальцы у него были не такими прохладными, как хотелось бы Ризу, но они успокаивали. — Просто хочу, чтобы ты делал то, к чему лежит у тебя душа. Ты убедился, что то дело, которому я посвятил себя, иногда бывает бесполезно. Не всегда мы становимся спасителями сотен или тысяч. Иногда одна жизнь — вот и все, что нам остается. Возможно, более благородное дело тебе больше по вкусу…

По идее тут нужно было ответить что-нибудь в духе: «Я принес вам клятву верности, сэр, и никогда не оставлю». Но у Риза просто не было дыхания на такую длинную речь. Поэтому он только пробормотал короткую фразу на языке своей матери, не вполне приличного содержания.