Брат тоже узнает меня и уверенно шагает навстречу. Забирает тяжёлую сумку и, с невероятной лёгкостью закинув её на плечо, деловито интересуется:

– Как поняла, что это я?

– Вы с папой похожи.

Пашка удовлетворённо кивает, словно именно этого ответа и ждал. Мне нет нужды задавать встречный вопрос. Я знаю, что у бабушки полно моих фотографий. Они висят на стене в её спальне рядом с портретом прадедушки Васи. А вот остальные члены семьи этой чести почему-то не удостоились. Папины снимки можно сосчитать по пальцам. Пашкиных родителей будто и вовсе не существовало, как и его самого, впрочем – в семейных альбомах даже намёка нет. Раньше это не вызывало вопросов, а теперь кажется подозрительным. Может, у брата найдётся вразумительный ответ? Надо бы расспросить его на досуге.

Пашка любезно открывает передо мной пассажирскую дверь и, закинув сумку в багажник, садится следом. Салон японца выглядит совершенно новым. Все поверхности отполированы до блеска, а от сидений пахнет дорогой кожей, что, на мой взгляд, несколько не вяжется с представлениями о среднем кроссовере. Да и датчиков на приборной панели подозрительно много. Я не большой спец в машинах, но это несоответствие обнаружит любой обыватель.

– Слышу напряжённую работу мысли, – бросает Пашка, поймав мой растерянный взгляд.

– Как-то слишком круто для Кашкая.

– Разбираешься в автомобилях?

– Не особо.

Парень недоверчиво щурится.

– Но знаешь, как должна выглядеть приборная панель?

– Это и первоклассник знает.

Пашка усмехается. По-доброму, как обычно делают старшие братья. Это вселяет надежду: может, общая трагедия поможет нам сблизиться?

– Забавная ты, – мягко отзывается он и, немного помолчав, поясняет. – Я многое пересобрал в нём под себя. Так что снаружи, может, это и Ниссан, а внутри – нечто совсем другое.

В этот момент взгляд цепляется за странное движение на встроенном экране навигатора. Похоже, Пашка и над ним поколдовал. В его версии устройства стандартную карту заменяет вращающийся глобус с рассредоточенными по нему красными треугольничками, каждому из которых присвоен индивидуальный номер: A1, A2, А3… Раз в минуту навигатор фокусируется на одном из них, мгновенно увеличивая масштаб, и на экране появляется информационное окно с координатами. Например: «А1, Аргентина, Конеса, 40°06' ю.ш. 64°26' з.д. Статус: в безопасности». Понаблюдав за чудо-GPS какое-то время, подмечаю интересную особенность: большая часть объектов находится в Скрове, у некоторых даже координаты совпадают. Периодически в поле зрения попадает движущийся в сторону города A-нулевой треугольник зелёного цвета со странным статусом «Потенциальная угроза». Не трудно догадаться, что это мы.

– Твой навигатор пишет, что мы в опасности.

– Разве? – деланно удивляется парень.

Я раздраженно закатываю глаза.

– Может, не будем уподобляться героям голливудских боевиков?

– Это ты так элегантно попросила не корчить из себя дурачка?

– Именно.

– Что ж, – тянет Пашка, выдержав драматическую паузу. – Это прототип системы наблюдения, которую я разрабатываю для одной американской компании. Как видишь, не всё работает гладко. К примеру, езду на машине он расценивает как потенциальную угрозу. Ещё не придумал, как прописать исключения, не повредив основной алгоритм.

– Так это программа слежения?

– Отслеживания.

– Какая разница? – фыркаю я в ответ на его учительский тон.

– Большая вообще-то. Слежка подразумевает вторжение в частную жизнь, причём не из гуманистических соображений. А отслеживание – процесс добровольный и согласованный. И цель у него одна – быстрое реагирование в случае опасности.

– Говоришь, как типичный политик, оправдывающий неправомерные действия благими намерениями. Куда ими дорога вымощена1, думаю, ты и без меня знаешь.

Пашка выглядит глубоко оскорблённым. С одной стороны мне совестно, что в первые пятнадцать минут знакомства умудрилась испортить брату настроение, а с другой – этот спор заложил фундамент родственных отношений. Всё начинается с узнавания, притирок, оценки взглядов и мнений друг друга по поводу базовых вопросов. А уж принятие или неприятие их – вопрос следующего уровня. Дойдём ли мы до него? Хочется верить, что да.

Промышленный пейзаж за окном постепенно сменяют огни многоэтажек и неоновые вывески. Даже в этот час улицы полны людей. Запоздалые трапезники наслаждаются кухней на летних верандах кафе и забегаловок. Молодёжь нестройным потоком стекается к главной набережной или к городскому парку, раскинувшемуся за Филармонией. Скров кипит ночной жизнью, подобно большому муравейнику, полностью опровергая статус провинциального городка, каким он запомнился мне когда-то.

На одном из перекрёстков Пашка неожиданно сворачивает налево и через несколько метров паркуется возле круглосуточного супермаркета.

– Не знал, что ты любишь, поэтому затариваться не стал, – комментирует он, заглушив мотор. – И вообще я по ночам себя комфортнее чувствую в магазинах.

Пашка любезно открывает дверь и помогает выйти из машины. Свежий воздух действует на меня расслабляюще. Откуда-то издалека доносится аппетитный аромат жареной курицы и хлеба. Пустой желудок предательски издаёт жалобное урчание. Брат многозначительно косится в его сторону, словно каким-то чудесным образом уловил этот звук сквозь городской шум.

– Сколько ты не ела? – спрашивает он, подтверждая безумную догадку.

– Около пяти часов. Но как ты узнал?

– Слух опытного механика – по посторонним шумам угадываю неисправность.

Пашка пытается обезоружить меня непринужденной улыбкой. Подозрительно. Всё это слишком подозрительно. Сама не знаю, почему придаю значение столь мелкой детали. Возможно, просто устала от перелёта, или приближение к дому бабушки ворошит притупленную Женькиными таблетками тревожность.

Когда мы возвращаемся в машину, Пашка сразу включает музыку, видимо, во избежание неудобных вопросов. Но после ванильной булочки и питьевого йогурта мне самой не особо хочется вести разговоры. Углеводы быстро разгоняют тепло по телу, и оно легко поддаётся самому коварному из ощущений – «блаженству сытости». А где сытость – там и сон.

Вишни и сливы, растущие в западной части сада, тихо трепещут на ветру, млея в лучах утреннего солнца. За искусным плетением веток синеет безоблачное небо. День обещает быть жарким. Если верить пузатому термометру в виде божьей коровки, уже к этому часу воздух прогрелся до двадцати двух градусов. Но что-то в этой идиллии меня смущает. Я закрываю глаза и прислушиваюсь. Где-то вдалеке слышится гудение двигателя. Чуть ближе – стрёкот кузнечика, шелест листвы и… Вот оно. Странный звук с другой стороны сада. Будто несколько твёрдых предметов разом рухнули на что-то металлическое. Осторожно огибаю дом и натыкаюсь на бабушку, грациозно собирающую с земли разноцветные яблоки. На ней – яркая жёлтая футболка и льняные белоснежные кюлоты. Ноги украшают плетёные сандалии на небольшом каблучке. Дополняет образ аккуратная соломенная шляпка и очки с золотистой цепочкой.

– Проснулась? – не отрываясь от своего занятия, приветствует бабушка.

Позади неё – две полные плетёные корзинки и большое эмалированное ведро, забитое уже наполовину.

– Это за ночь столько нападало?

– Да, нынче хороший год для яблонек выдался. Будет из чего заготовок наделать. Такую яблочную пасту сделаю – покруче ваших «Нутелл» будет.

Я механически смеюсь, стараясь не выдавать тревожного волнения. Это ведь невозможно. Она умерла вчера от сердечного приступа. Пашка позвонил мне, всё рассказал. Мы встретились в аэропорту, он привёз меня сюда. Я проснулась, вышла в сад, а тут она. Бред какой-то.

– Ба, тебя ведь не должно здесь быть, – говорю осторожно, чтобы не напугать её.

Она удивлённо приподнимает бровь, не переставая улыбаться.