– Не знаю, что бы я без тебя делала, – бормочу тихо, почти касаясь губами кожи его груди. – Спасибо.

Парень дёргается, чуть ослабляя хватку, и по-отечески целует в макушку. Я собираюсь рассказать про свой сон, но почему-то в последний момент передумываю. Так что мы просто долго стоим в молчании, пока плита характерным писком не сообщает о готовности его фирменной курицы с черри и сыром. Я замечаю на Женькином лице лёгкую растерянность и смущение, словно он сам не может поверить в происходящее. Что он вновь стоит на моей кухне, и мы обнимаемся, будто и не расставались вовсе. Но это не то, что стоит обсуждать именно сейчас. Женька, виновато улыбнувшись, направляется к плите, а я плетусь в ванную приводить себя в порядок.

От Паша Огарский в 19:04

Ок, буду ждать на стоянке. Тёмно-синий Nissan, номер О361ГР.

– Ну вот видишь. Может, всё не так плохо, – Женька подбадривающе улыбается и жадно проглатывает очередной кусок курицы, не замечая моей растерянности. А я в четвёртый раз перечитываю сообщение Пашки и всё никак не могу отделаться от навязчивого беспокойства.

– Странно это. Столько лет не знались, а тут вдруг такая любезность.

– Может, подмазаться хочет? Из-за юридических моментов. Ну, знаешь, завещание…

– Будто мне это нужно, – раздражённо перебиваю я.

– Тебе – нет, а ему, возможно, да.

Интерес к еде резко пропадает. Отставляю тарелку в сторону и тянусь за соком, но замечаю на себе пристальный взгляд Женьки и на полпути отдергиваю руку. Между широких бровей пролегла тоненькая складка. Пухлые губы плотно сомкнуты.

– Я снова это делаю, да?

– Да, – подтверждает Женька, продолжая хмуриться.

– Прости, это всё…

Он ловит мою руку и несильно сжимает, невесомо очерчивая большим пальцем выпирающую косточку. Черты его лица постепенно смягчаются.

– Не извиняйся. Но и закрываться снова не вздумай, ладно? Это нормально, что тебя сейчас штормит. Ты столько горя пережила… в одиночку, – многозначительный взгляд, в котором читается прямой укор. Хочется сбежать куда-нибудь подальше от этих синих глаз-рентгенов. Но в том и беда, что бежать некуда.

– Не заставляй себя проходить через это снова. Пожалуйста. Позволь другим помочь тебе.

Я со вздохом признанного поражения переплетаю наши пальцы и согласно киваю.

– Истинный сын лучшего психиатра Москвы.

– Вообще-то страны, – с напускной важностью поправляет Женька, и наш синхронный смех эхом разносится по кухне.

Я смотрю на прозрачный пузырёк с мелкими темно-зелёными таблетками, вложенный Женькой в мою ладонь мгновением ранее. Вот же паразит! Как ловко всё придумал: сунул их прямо возле контроля и успешно ретировался, избежав препирательств. И ведь рецепт заботливо прикрепил резиночкой, чтобы с таможней проблем не было.

Оборачиваюсь и нахожу его светлую макушку в полутора метрах справа от зоны досмотра. Он виновато улыбается и разводит руками. Но глаза выдают его с головой: Женька в своём решении уверен на сто процентов. Как будто не понимает, чего мне это может стоить. Знает же, как я отношусь к лекарствам после того случая…

Он нетерпеливо вздыхает, перехватив мой раздражённый взгляд, и утыкается в телефон. Через секунду в кармане джинсовки раздаётся характерный сигнал.

От Женька в 20:44

Не смотри на меня так. Это просто травы на случай, если будешь плохо спать или в самолёте накроет.

Я молча показываю средний палец. Его лающий смех тонет в гуле аэропорта.

Какая-то часть меня согласна с ним полностью. Это мой первый полёт с момента гибели родителей, и риск панической атаки крайне велик. Но обычными травяными пилюлями для сна здесь не обойдёшься. Если только не закинуться ими перед взлётом…

Так вот что он задумал!

План Женьки предстаёт передо мной так ясно и чётко, что мне поневоле становится стыдно за недавний всплеск раздражения. Чёртов гений! Он, как обычно, пытается предвосхитить события, и я в который раз за вечер подумываю сойтись с ним вновь после похорон.

Боже, как отвратительно это, наверное, звучит со стороны.

Но я три года жила в инерции. Хотя жизнью это можно назвать с огромной натяжкой. Отгородилась от всего, что любила и считала важным, а теперь будто очнулась. Да, пусть и спусковым крючком послужила очередная трагедия, но… Люди уходят. Уходят безвозвратно, а я всё ещё здесь. Как минимум, физически. Значит, для этого есть причина. Значит, у моего существования есть ещё смысл. Надо просто понять, в чём именно он заключается.

Скровский аэропорт со времён моего последнего визита не сильно изменился. С крыши сняли косые металлические буквы «Аэропорт», фасад украсили современными стеклопакетами, а в зоне досмотра поставили новое оборудование. В остальном это всё то же неуютное серое здание, неуклюже растянувшееся вдоль зелёной равнины, подпираемой с севера сосновым лесом. Бабушка встречала меня у главного выхода. Мы брали такси и катились по избитому тракту до старого универмага, а там пересаживались на пыльный ПАЗик, конечная остановка которого располагается в десяти метрах от бабушкиного загородного дома. Раньше я не задумывалась, насколько большое расстояние нам приходилось преодолевать. За разговорами с бабушкой время в пути пролетало незаметно. Она рассказывала о древних цивилизациях, чудесах света, космосе, исторических личностях. Благодаря её невероятной эрудиции и таланту рассказчика даже самый сложный материал легко усваивался в детской голове. Папа, конечно, тоже многому учил, но не так, как бабушка. Он подавал факты сухо, без оценки, с чисто научным подходом. Словно растил не нежную леди, а будущего солдата. Зато бабушкины рассказы походили на прыжок в кроличью нору, открывающую совершенно удивительный новый мир. Наверное, поэтому мне так нравилось приезжать сюда ребёнком. В Москве – папин кабинет с огромным железным сейфом, стеллажами книг по криминалистике и стопками бумаг, аккуратно разложенных на письменном столе, пахнущем свежим лаком. Вечно суетящаяся мама, разрывающаяся между ведением хозяйства и написанием диссертации о проблемах дионийства в погребальном искусстве Древнего Рима. В сравнении с этим царством науки старинный бабушкин дом, построенный ещё до войны прадедом, казался волшебным замком, где даже паук, живущий в углу под потолком просторной веранды, вызывал щенячий восторг. Но в какой-то момент магия Скрова перестала работать. В жизнь ворвались компьютеры, красочные игры про Барби и фей, друзья, школьные дискотеки, заграничный отпуск с родителями и прочие атрибуты подросткового досуга.

Последний раз я была у бабушки после десятого класса. Затем она трижды приезжала в Москву: на выпускной, на похороны родителей и на вручение диплома. После вручения она, кстати, повторно звала меня к себе. Надо было соглашаться…

Интересно, если б мне было дано знать всё наперёд, поменяла бы я решение? Вряд ли. Человеческий мозг, увы, от рождения порабощён тщеславным заблуждением: «Всё в жизни успеется». От него все беды. Почему человек так глупо создан? Часто думает задним числом и редко усваивает урок с первого раза. Настолько уверен в собственной неуязвимости, что не замечает притаившуюся в траве кобру, имя которой – смерть. И даже если жалит она других, её скользкий хвост проносится по его ногам отравляющим холодом, торжествующе напоминая, что и ему от неё не скрыться. Никому не скрыться.

Пряный ночной воздух приятно щекочет ноздри. Большая овальная клумба, отделяющая здание аэропорта от парковки, сплошь усыпана ярко-жёлтыми цветами. Вокруг неё расставлены кованые диванчики, стилизованные под старину. Возле них – витиеватые столбы, напоминающие формой стебель гигантского растения, чуть склонившегося под весом сияющего фонаря-бутона. В холодном свете одного из них я замечаю Пашку. Ошибиться невозможно. Их сходство с отцом настолько очевидно, что от одного только взгляда внутри всё замирает. Те же чёрные брови, столь неестественно выделяющиеся на бледной коже. Высокий лоб и длинный, чуть заострённый нос. Однако при детальном рассмотрении отличия обнаруживаются сразу. У папы лицо гладкое и вытянутое. У Пашки – квадратное с ярко выраженными скулами и небрежной щетиной. Волосы гораздо темнее моих или папиных (тёплый каштановый цвет мне достался как раз от него). А вот глаза, напротив, слишком светлые для нашего генотипа. Вероятно, их прозрачно-голубым отливом Пашка обязан матери.