Но как ему помочь?
Даже воды я не мог ему дать, потому что и она замерзла в кувшине. Хоть бы согреть его!
Я не послушался мамы и встал. Надел пальтишко, войлочные шлепанцы и спустился в подвал.
Какую страшную силу я почувствовал в себе, когда взял в руки наш тупой топор. В миг я превратился и в младенца-богатыря Крали Марко и в того мальчика-голопузика, что сметал одним взмахом по триста черных янычар…
Я широко расставил ноги, занес над плечом свой топор так, как заносил молнию-саблю сам Крали Марко, и обрушил его на темя чурбана.
Но топор не врезался в него, даже не зацепился, а бессильно шлепнулся на пол.
Снова напряг я свои богатырские мускулы, ударил во второй раз, ударил в третий — ни одна щепка не отскочила. Только пальцы мои совсем окоченели.
В подвале было полутемно — я прикрыл дверь, чтобы не было так холодно. И вдруг мне показалось, что чурбан вовсе не чурбан, а страшный колдун с оскаленными зубами. Он может подпрыгнуть, схватить меня и задушить своими сучьями.
Я убежал из подвала, дрожа и от холода и от страха; не раздеваясь, юркнул под одеяло и укрылся с головой.
Братишка плакал.
— Молчи, Вичо, молчи, — повторял я, глотая в темноте под одеялом слезы: только бы он не догадался, что и я плачу.
Вот в эти-то именно минуты, в первый раз в жизни, я понял таинственную силу сказки.
Чтобы хоть как-нибудь занять малыша, я поневоле стал рассказывать ему сказку. Свою первую сказку.
— Молчи, Вичо! Послушай лучше, что я тебе расскажу… Хочешь — про деда-мороза? Дед-мороз — это такой старик. У него длинная-длинная седая борода. Ужасно длинная. Он обертывает ее вокруг шеи, чтобы не наступать на нее, когда он идет. Она его греет, как шарф. У него есть санки и олени. Быстрые олени. И у каждого оленя — колокольчик. Олени бегут, а колокольчики звенят… дзинь-дзинь-тириллинь, дзинь-дзинь-дзинь-тириллинь. А санки у деда-мороза полным-полны всякой всячиной. Чего там только нет: игрушки для детей…
— А хлеб есть? — спрашивает братишка.
Моя сказка действительно увлекла его.
— И хлеб есть, все белые булки. Полны сани булок. Идет дед-мороз из дома в дом и спрашивает ребят, чего они хотят. Кто хочет игрушек, а кто…
— Я хочу булок! — четко выражает свое желание четырехлетний человечек.
— Кто хочет булок, тому дед-мороз дает булок.
— А когда он придет? — сбивает меня с толку своими вопросами мальчик, мешая сказку с действительностью.
— Придет… Слушай дальше, — обхожу я опасные вопросы. — Борода у него белая-белая, но он еще совсем не дряхлый! Он очень, очень сильный, не устает от длинной дороги.
— А чурбан в подвале он может расколоть?
— Ага! — восклицаю я, и сам уже верю своей сказке. — Дед-мороз сильнее Крали Марко. Как схватит топор, как ударит: рраз!.. И чурбан разлетится в щепки.
Мне так хочется, чтобы дед-мороз пришел и разрубил ненавистный чурбан, что я невольно приподнимаюсь и смотрю в окошко. Но стекла так затянуты ледяными цветами, что улицы совсем-совсем не видно. И я быстро прячусь обратно под одеяло, в тепло.
— Как только дед-мороз расколет чурбан, мы соберем щепки и затопим печку…
— Докрасна! — приказывает малыш.
— Да, докрасна. Мы будем есть теплые булки и и брынзу. И чай себе скипятим.
Я понимаю, что сказка помогает мне занять братишку, и не хочу останавливаться. Но история деда-мороза скоро кончается. Мой мозг пылает от напряжения, и я продолжаю…
Это уже не последовательный рассказ, а отрывки из чужих сказок, переделанные, приспособленные к нашим мечтам о тепле и пище.
Рассказик про орла в швейцарских горах, который схватил и унес к себе в гнездо маленького ребенка, я переиначил на свой лад.
Орел был очень добрый. Раз он летел и увидел сверху замерзшего мальчика. Он спустился вниз и сел рядом с ним на землю. Малыш примостился между его крыльями, и орел отнес его в жаркие страны, к босоногим негритятам. Песок там был такой горячий, что негритята подпрыгивали и кривлялись, как обезьянки на пальмах. А пальмы были усыпаны сладкими финиками. Если какой-нибудь мальчик хотел поесть фиников, он швырял в обезьянок камнями. Обезьянки сердились, но на ветках камней не было; они рвали сладкие финики и бросали их в мальчика.
— Бате, — шептал мне тихонько братишка, — я хочу в жаркие страны. Скажи орлу, чтобы он прилетел…
Мой маленький слушатель счастливо улыбался с мокрыми еще от слез щечками.
Он, наверное, уже бежал босиком по горячему песку и собирал сладкие финики, которые обезьяны бросали с деревьев.
Ах, этот добрый орел из моей детской сказки, пожалевший голодного, продрогшего малыша!
…Что еще я рассказывал и как я это рассказывал — я уже не помню; но я говорил без умолку, пока совсем не стемнело, и все мои фантазии были полны тепла и лакомств.
Так мы дождались возвращения мамы. Она, наверное, заняла у кого-нибудь денег, потому что купила или выпросила в долг три пакетика — с салом, манкой и сахаром.
Сын соседа-бакалейщика нес за ней в мешке немножко сухих расколотых дров. Дровам мы обрадовались больше, чем пакетам с продуктами.
Немного погодя печка раскалилась докрасна. Сало на сковородке зашипело, халва из манки начала поджариваться.
Халва была очень вкусная. Мама сидела рядом с нами и тоже ела халву, но почему глаза ее были полны слез?
1934
Перевод В. Бородич.
СКАЗКА
— Когда рождество, мамочка?
— Завтра, маленький.
— Папа опять не приедет?
— Не приедет.
— А ты говорила, что он приедет на рождество?
— Молчи, детка, не спрашивай… Молчи, у мамы голова болит.
Мальчуган умолкает и вслушивается в завывание ветра. В комнате темно. Только яркие отблески огня, выпрыгнув из печной дверцы, забавно приплясывают на стене.
— Мамочка, а ветер может плакать?
— Молчи, я сказала! Не спрашивай меня сейчас ни о чем!
Мальчик опять умолкает. Он не понимает, почему отец не приедет, хочет спросить, но у мамочки болит голова, а он мальчик послушный.
На комоде тикают часы. Ребенок прислушивается. Красные отблески хотят прыгнуть на него, поджечь кровать. Ребенок прижимается к матери. Просунув ручонки, обнимает ее за шею. Отчего это у мамы мокрая щека?
— Мамочка, расскажи мне сказку.
— Нет, маленький… Не хочется… Забыла я все сказки.
— А я хочу! Придумай мне новую сказочку. Ты умеешь придумывать. Помнишь, когда…
— Не надо, маленький.
Но мальчугану хочется послушать сказку. Он боится злых язычков пламени, боится темноты, ветра, а так он будет слушать-слушать и заснет.
Мать понимает своего малыша, старается вспомнить какую-нибудь сказку, и не может. То ли слезы мешают, то ли не в силах отогнать свои мысли? И тогда она начинает рассказывать о том, о чем думает:
— Жил-был… нет, был когда-то на свете один город. Не город, а маленький городок. Такой маленький, что если ночью шел снег, то к утру весь городок заметало. Только дымок из труб виднелся издалека. В самом маленьком домике этого города жили мама с папой. Жили они счастливо. Был у них маленький мальчик с розовыми щечками. Этот мальчик очень любил сказки.
— Как я, мамочка?
— Как ты, маленький… Мама учила в школе детишек, а папа сидел дома, сочинял маленькие веселые песенки для детей, а для взрослых — большие, длинные сказки. Мама очень любила папу и своего сыночка. Днем она ходила в школу, а по ночам шила одежду для чужих людей, чтобы купить своему сыночку игрушки и пальтишко… Она стирала, штопала, готовила, даже сама колола дрова топором, чтобы папа мог спокойно писать свои красивые сказки. От шитья и стирки кожа на руках ее потрескалась. Когда она была молодой, у нее были нежные белые руки, и папа очень любил их целовать. Но когда ее руки огрубели от тяжелой работы, папа перестал целовать их. Маме было обидно, что папе не нравились больше ее руки, но она не сердилась на него и продолжала работать день и ночь.