Работая с Сакаласом в Сейме, я пытался найти корни такой бессмыслицы, но профессор очень неохотно ответил:
— Я был глуп.
— А может, вас соблазнили? Друзья попросили?
Он ничего не ответил. Возможно, действительно был глуп, но учиться думать, кляузничая на других, — черта не Сакаласа, а Ландсбергиса. И только после этого Алоизас наконец понял, что это «воплощение нравственности» с помощью следователя Душанскиса отправило его к белым медведям.
Но вернемся к спокойному, еще недостаточно выдрессированному «папулей» «Саюдису», еще способному творить, искать цитаты о всемогущей демократии и ее пользе для дурачков, все еще мечтающих о «Северных Афинах» и небольшом окладике в каком–нибудь органе власти. В такой вот идиллически спокойной, по сравнению с нынешним бардаком, обстановке мне опять позвонил В. Астраускас. Договорились встретиться в кабинете Бразаускаса.
— Видишь ли, — излагали они мне, — в Верховном Совете не хватает четырех депутатов. Их мандаты мы хотим предложить «Саюдису». Выдвигайте своих людей, а мы поддержим.
Разве после того, что мы наделали этим людям, можно было отказываться от предложенного единства? Ни в коем случае. На следующем заседании мы обсудили кандидатуры. Мне предложили баллотироваться от Каунаса, но, обиженные за критику Р. Паулаускаса, там стали выражать недовольство. Поэтому я оказался кандидатом в Расейняй, Озолас — в Шяуляй, Ландсбергис — в Вевисе. И опять беда. Желая по лучше угодить, Астраускас поменял нас с Озоласом местами.
— Ты горожанин, тебе больше подходит Шяуляй, а он из лютеран, лучше договорится с сельчанами.
На этом и закончилось кратковременное перемирие единства.
Озолас устроил истерику:
— Ты узурпатор! Ты не считаешься с решениями нашего Сейма. Я шяуляец! Ты мне нарочно портишь. Я отказываюсь баллотироваться. Я буду делать все, чтобы ты провалился…
Не знаю, от чего бы он еще отказался, может, от папы, может, от мамы, поэтому я позвонил Астраускасу и попросил, чтобы меня вычеркнули из списка кандидатов, но он очень миролюбиво ответил:
— Мы приняли решение и опубликовали его в печати, поэтому ничего нельзя изменить. Но какая разница? Разве не все равно? Ты как–нибудь успокой Озоласа, он ни за что, ни про что уже на нас накричал. В конце концов, невелика беда, что отказывается, меньше будет крикунов.
— Ты слышал? — спросил я Озоласа.
И опять начался полуфилософский, полуполитический крик трижды оскорбленной торгашеской амбиции, от которой он по сей день не находит лекарств. Глас вопиющего, — махнул бы рукой любой миролюбивый человек. Согласен. Но как понимать беднягу, постоянно ныряющего в созданное собственными руками болото и постоянно требующего — «Дайте воды! Дайте хоть глоток чистой воды!»? Подать можно, но как приблизиться к нему, если он отчаянно разбрызгивает тину.
Это разбрызгивание собственной тины, как мне кажется, прикончило Озоласа и как политика, и как человека. Вера в собственноручно сотворенные мифы превратила его в какого–то ведьмака, раскладывающего перед собой карты «Таро» без понимания их смысла ифанатично верящего в свое магическое призвание, в свою «легкую руку» И могучий тяжеловесный язык церковного причетника.
Однажды около Литературного кафе мы увидели дерущихся парней, среди которых был сын Озоласа Джюга. Мы их разняли. Я попросил милиционера соединить меня по специальному служебному телефону с отцом.
— Кто говорит? — спросил Ромас Озолас.
Я представился и тихо, прикрывая трубку рукой, попросил:
— Ромас, приезжай и забери своего сына. Он весь в крови, ободран. Он еще раз переспросил, кто говорит, и что, как вы думаете, он
мне ответил? Что в таких случаях может ответить отец? Ни за что не отгадаете!
— Это политическая провокация! — Точка, потом — ту–у, ту–у, ту–у… Этому можно верить, можно не верить, можно даже над этим посмеяться, но это беда, большая беда, над которой смеяться не полагается. Ее надо как–то общими усилиями лечить. Но беда не ходит одна, особенно когда к ней привыкают и не обращают на нее внимания. Беде нужна компания, она так размножается. И вот в новогоднюю ночь этому непутевому мальчишке не хватило «шнапса», он занялся его поисками у таких же лоботрясов. Он бродил между садовыми домиками, пока не нарвался на злобных людей. Те его избили и выбросили вон. Покинутый дружками, он всю ночь провалялся в снегу. Общее охлаждение тела перешло критическую черту, поэтому никакая медицина спасти его не могла… Известие нас потрясло. И вдруг читаем в газете разглагольствования Озоласа о том, что это–де политическое убийство по заказу Чепайтиса, месть отцу.
Господи, до чего можно договориться, когда считаешь себя пупом вселенной! Да, Чепайтис — непорядочный человек, авантюрист, но вместе с тем он и друг–приятель Озоласа, политический соратник, так сказать, два сапога — пара, только с разной степенью износа… И такая черная грязь! Не знаю, как на это реагировал сам Чепайтис, но когда просматриваешь дело, там не найти не только версии, но и намека на какой–то заказ. Все это домысел. Допустим, от боли утраты. Нозачем подобные заявления? Для повышения своего политического рейтинга? Ведь это еще более грязный абсурд. После разоблачения Чепайтиса запачкался и сам Озолас. Такой безумный поступок не прибавил к его популярности ни одного процента, все получилось наоборот…
Но Литва — земля Девы Марии. На ней проходимцы всегда были и остаются востребованными больше, чем сами литовцы. Такова суровая правда, но и такая она нам нужна больше всего, даже если она оборачивается против нас. Не только Чепайтис, но и сам Озолас является ходячей провокацией. То, что он этого не чувствует и не может чувствовать, понятно всем и без особых разъяснений. Но чтобы этого не понимали окружающие его друзья, надо быть либо похожими на него, либо еще более несчастными, чтобы потом, по общему сговору, притащить в Литву еще большее всеобщее несчастье — Валдаса Адамкуса.
Выборы в Шяуляй прошли для меня неплохо. Я порядком вырвался вперед, но не добрал требовавшихся пятидесяти процентов, поэтому был объявлен второй тур. Участвовать в нем я отказался. Хватило всякой ерунды еще в первом. На мое место вернулся Озолас и был избран. Он должен был победить, так как его всеми силами поддерживал «Саюдис». Меня обозвали врагом возрождения. В первом туре против меня действовала агитационная группа во главе с Вайшвилой. Ему помогали два неразлучных друга, два богатыря местного значения — Чепайтис и Озолас, которые после победы сцепились. Якобы один против другого нанимал убийц… Фантасмагория! Видимо, только от большой любви появляется такая пещерная ненависть.
После нескольких встреч с избирателями, на которых было вдоволь провокаций, подстроенных моими «соратниками», я приехал в Вильнюс и заявил:
— Мы подписали декларацию о единстве, так почему же вы только против меня одного, такого же саюдиста, как и вы, организуете враждебные митинги? Зачем вы подставили под топор ту учительницу?
— Тебе, такому зубру, было бы стыдно идти на выборы одному, без альтернативы, — под хихиканье Ландсбергиса ответил Юозайтис.
Я с ним не спорил, понял, что он так расплачивается за мою статью в журнале «Швитурис».
Все шло по заранее подготовленному плану. 8айшвuленок мутил в Шяуляй воду до тех пор, пока я не вышел из игры. Вернулся другой «зубр», но для него альтернативного кандидата не оказалось. Отсюда и происходит знаменитое признание Чекуолиса: люди проголосовали бы и за гориллу, если бы ее поддержал «Саюдис».
Какая чудная оценка избирателей! Но я не желал унижаться, придерживался собственных принципов и продолжал говорить избирателям правду, как я ее тогда понимал. Из «Саюдиса» Я не вышел только потому, что стало интересно посмотреть, до чего дойдут при таком поведении его вожачки. За это меня прозвали «черным пророком». В этой словесной перепалке победил массовый психоз, который отрыгается нам всем и сегодня.
Следует признать, что мои оппоненты проявили большую изобретательность. Они даже объявили «новую читку романов Петкявичюса». Что это значило, многие не понимают и сейчас. Обманутые люди все еще спрашивают, а я отвечаю: как можно по–новому прочитывать Достоевского, Межелайтиса, Саломею Нерис или Балтушиса? Простой человек этого никогда не поймет, а фарисею понять очень просто: читай сколько и как угодно, но понимай и объясняй другим, как это велятландсбергисты. И наконец окончательный и не подлежащий обжалованию приговор саюдистского Торквемады Чепайтиса: «Романы В. Петкявичюса исправить купюрами невозможно, их надо уничтожить».
