— Так надо.

Этот факт, когда неподсудному человеку поручается контроль над преступностью в государственном руководстве, не имеет прецедентов ни в одной из стран. Каким образом, с помощью каких средств или законов мог он выполнять такую ответственную работу? Большего издевательства над нашей восстановленной государственностью не придумал бы и Чарли Чаплин, и созданный им диктатор Бензино Газолини.

Вся деятельность этого бедолаги за две каденции Сейма отмечена тем, что он трижды объявлял голодовку и четыре раза обещал публичное самосожжение. Когда в Гедрайчяй он возле памятника солдатам, погибшим за независимость, поставил палатку и залег туда на голодовку «до победного конца», Ч. Юршенас поручил мне съездить туда и по–мужски поговорить с ним. Мы с женой очень торопились, так как нас пригласили на юбилей каунасской 4–й гимназии. Героя мы в палатке не обнаружили. Какой–то дедок с метлой просветил меня: — Блудит здесь какой–то придурок.

В гимназию я порядком опоздал и чуть не споткнулся от неожиданности: великий патриот сидел за праздничным столом и уплетал все, что подворачивалось под руку. Рядом с ним сидела моя бывшая классная руководительница Йовита Ченене. Мне стало очень жалко эту необыкновенно чистую и интеллигентную старушечку.

— Учительница, как Вы можете сидеть возле такого неряхи и самозванца?

— А что мне делать? Директор обязала не спускать с него глаз. Пристал, и никак не могу отделаться. Витаутас, отведи ты его куда нибудь в сторону…

Я ушел с празднества и тут же отправился домой. Если бы не такой большой праздник, честное пионерское, набил бы морду этому диснейлендскому клоуну. К счастью, меня удержала жена.

А в следующий раз, когда мы попросили его вон с ответственной должности, этот притворщик с трибуны Сейма объявил о самосожжении и даже назначил дату: не более и не менее, как в День коронации Миндаугаса вспыхнет костер его аутодафе. Мало того, ровно в двенадцать часов, в самый полдень… Когда член Сейма Альбертинас подошел к трибуне и положил перед ним коробок спичек, чтобы он не забыл их прихватить, этот герой поправился:

— Я сожгусь, если Альбертинас привезет к Сейму грузовик сухих дров.

у меня и сегодня не умещается в голове, при каком строе, в каком государстве могли происходить подобные комедии? В какую Европу, в какой Бим–бам–бумский союз могли мы прийти с такими руководителями? Поэтому хочу еще раз напомнить, что в совет сейма «Саюдиса»этого обормота записал сам его высокородие «мессия», поскольку ему, по правилам игры «Черного сценария», такого осла, контролирующего государственные дела, было очень удобно иметь под рукой, тем более что его рекомендовали те, которые первыми установили его неподсудность.

Эмануэлис Зингерис — человек иного склада. Прежде всего, это библейский брат Ландсбергиса. Интеллигентный, насколько это возможно для еврея. Оборотистый, осторожный, не сует носа куда не следует, никого не толкает и никуда не встревает, но прекрасно знает, сколько ему за это полагается. Согласно нынешней генетической теории, один из этих братьев уродился евреем большим, чем настоящий, другой — большим, чем настоящий, литовцем. Один блеет, оглаживает бородку, исходит соплями, другой — лицо гладкое, как у гермафродита, каждое свое слово тянет, будто бесконечную песенку; один черпает из казны, как из колодца, другой — ежечасно по щепоточке… И оба имеют… Ведь не обдиралы, как говаривал мой отецо торговце селедкой Барухе Менделисе; первый за несчастную чешуйку берет с католика по одному центу и процветает, а второй сдирал бы, если бы мог, по два, но через несколько дней непременно бы обанкротился. А оба вместе — идеальная пара.

Съездив через Израиль в Норвегию, Зингерис при поддержке соплеменников выпросил для Ландсбергиса премию. Норвежцам это ничего не стоило. Об этом они хвастались в норвежской масонской прессе. Когда мы вздумали обложить эту премию налогом, Зингерис доказал, что премия предназначена его библейскому брату по крови. Ну чем не барон Ротшильд? Когда тот миллионер ссужал королю Франции деньги, то постоянно хныкал, что он всего лишь бедный еврейский банкир, а когда грабил целый французский народ, то похвалялся, что он — барон голубых кровей. В нашем демократическом государстве нет ни королей, ни баронов. Плодятся только бараны, премьеры и президенты. По царским законам, действовавшим 300 лет, еврей вообще не мог быть дворянином. Только во время «поющей революции» среди них объявился один граф. Хотя Генеральная прокуратура такими данными не располагает, но расследование ведет. Она установила, что дворянство не запрещается, по крайней мере, такое, какое в Швеции за 50 крон купил Сигитас Геда. Не запрещается и голубая литовская кровь, разбавленная благотворительной синтетической «дурью» (метадоном) от Сороса. Затем следует подпись: Пятая пятница недели Петнича (фамилия генерального прокурора при власти консерваторов, жарг. — пятница), или государственный Канканщик Заморышевич Дубина. Затем следует медицинское заключение: нос Петничиочень велик, но юридически оправдан — должно же что–то выглядывать из кармана Ландсбергиса[13] .

Положение явно анекдотичное, но мы обязаны научиться смеяться над собой сами, чтобы не смеялись постоянно наши соседи. Поучимся у евреев. Они так здорово подшучивают друг над другом, но попробуй сунься к ним со стороны…

Когда в сейме «Саюдиса» объявился Зингерис, я ничуть не удивился. Ведь не может фирма вождя обойтись без собственного еврея, тем более, без генетического или симбиотического брата. Но это проблемы глобализации, дошедшие до нас от счастливых времен создания Библии.

А пока что идет первый съезд «Саюдиса». Он еще волнует умы масс. Доверчивые литовцы думают, что возродился дух Витаутаса, что из той митинговой пыли восстанет какой–нибудь князь Гедиминас и встряхнет седую гору… Требовалось совсем немного — чтобы муж встал рядом с мужем и чтобы их скрепила для подвига добрая присяга. Торжественных обязательств было написано больше, чем требуется, а приличных мужей так и не нашлось. Поэтому на новом национальном возрождении поднялся не Гедиминас или Кястутис, а полукровок «мессия». Седая гора осела и превратилась в раскисшую землю Марии[14].

Никто такого и не предполагал, а кое–кто уже водил под ручки новоиспеченного «патриарха», друга Гитлера и Шкирпы, разведчика и соратника знаменитого «Витаса» — Юозаса Вайткунаса, архитектора и копировальщика стратегических карт старого Ландсбергиса. Но неблагодарная толпа не желала его даже замечать. Какое неуважение!.

После речи В. Алюлиса Альгирдас Бразаускас прислал мне записку с приглашением в правительственную ложу. Там сидели В. Сакалаускас, В. Астраускас, А. Вилейкис, Й. Шерис и другие представители руководства.

— Как ты думаешь, — спросил меня Альгирдас, — если мы вернем верующим Кафедральный собор?

— Что тут думать? Давно пора. Если не вы, то народ сам его вернет, а мы упустим случай побывать в мудрых политиках.

Пришел и Ландсбергис. Он все выслушал и спокойно решил:

— Это — не «Саюдиса» дело. — Словом, как поступите: так и будете отвечать. В связи с этим случаем он где–то даже написал, что он — лютеранин. Еще не масон, но уже реформатор.

— Хорошо, все будем в ответе, — закончил это короткое совещание Бразаускас и те же слова, правда, в иной, более патриотичной форме, произнес с трибуны. Зал ответил ему продолжительным скандированием: «Альгирдас, Альгирдас!..» А еще через несколько минут на трибуне появился Роландас Паулаускас, назвавший возвращение Кафедрального собора костью, которую подбросил КГБ, чтобы вернуть нас в объятия Москвы. Инициативную группу «Саюдиса» этот смутьян обозвал агентурой госбезопасности.

— Его выступление не планировалось. Кто пустил его на трибуну — возмущался Ландсбергис.

— Ему нужно дать отповедь. Кто председательствовал? — Мы еще придерживались демократии и руководили в алфавитном порядке. Ю. Марцинкявичюс выступать отказался.