Очередной сеятель независимости Литвы, не считаясь с Конституцией, собрал Совет по обороне и без какого–либо сопротивления заставил всех его членов поднять руки. Разве это не похоже на решение правительства Меркиса без боя пустить русских в Литву[11]? Потом мирным путем предать их суду своих товарищей Скучаса и Повилайтиса, а уж после этого уносить ноги куда попало, чтобы пришельцы не отобрали полученные деньги. Подобным образом мы отказались от Вильнюса, отдали Клайпеду. Что еще отдадим мирным путем? Пока не все разграбили, значит, не все еще потеряно, еще можно в течение нескольких каденций поиграть в независимость.
Сейчас московская пресса пишет: русские построили Мажейкяйский нефтекомплекс — русские и будут управлять им. Ландсбергис и Адамкус только восстановили историческую справедливость, сами того не ведая. С последними словами не могу согласиться. Ложь! Знали и знают, чья это выдумка, потому ребятки и отрабатывают своему настоящему хозяину, честно служат, но не за страх и не за совесть, а потому, что слишком глубоко заглотили заброшенные различными спецслужбами блесны. Особо не порыпаешься, когда острый тройник раздирает брюхо…
Такова правда жизни: одни мыслят, творят, участвуют в исторических событиях, а другие участвуют только в дорого оплачиваемых торжествах. И я не всегда пахал.
Митинг, приуроченный к поднятию флага, мы начали вовремя, минута в минуту. Заранее условились: по окончании митинга трубач подаст знак, флаг поднимется над башней, оркестр исполнит гимн… Поэтому речи были краткими, ясными, кто–то вместо слов только смахивал слезы радости. Около трибуны суетился не осмелившийся протестовать А. Терляцкас. Внезапно откуда–то выскочил весь взопревший Ландсбергис. Он противился поднятию флага, сколько мог, но, почувствовав поражение, поспешил привести своего отца и на этом подзаработать себе очки. Он подбежал ко мне:
— Можно ли выступить моему отцу?
— Пожалуйста, сегодня общий праздник, — ответил я, не заподозрив коварства.
Не поверив в мою доброту, он еще раз переспросил и обратился к «врагу нации», так сказать, помылился и у него на глазах:
— А вы, уважаемый председатель, согласны?
— Пусть выступит. Только кратко. Время поджимает.
Старый Ландсбергис время затянул. Как и прочие старые люди, он очень нудно рассказывал, как в 1918 году, будучи интендантом формируемого полка, он вместе с капитаном К. Шкирпой поднимал флаг на башне, как ему салютовали солдаты будущего полка им. Гедиминаса и как им после этого пришлось бежать от большевиков в Каунас, как в пути его арестовали, допрашивали… (и, насколько мне известно, завербовали).
После такой длинной баллады нескольких ораторов пришлось вычеркнуть. Митинг затянулся, а под конец все испортил чересчур усердный и рвущийся показать себя А. Медалинскас. Он достал какой–то «проверенный» список и начал выстраивать своих людей, которые имели предоставленное кем–то право вцепиться в края флага и без предателей торжественно занести его на гору. Вся эта процедура порядком затянулась. Наверху трубача никто не услышал. Когда флаг наконец донесли до башни замка, охранник знаменосцев внутрь не пустил, сам взял флаг и, переживая за музейный экспонат, сам его поднял. Люди внизу начали аплодировать, кричать ура. В общем шуме звуки оркестра растворились. Перекличка не состоялась.
Я не помню фамилии того охранника, но он точно не был ни Ландсбергисом, ни даже его дальним родственником. Он случайно оказался исторической личностью. Впоследствии он не откликнулся даже на приглашение по телевидению. Но свято место пусто не бывает. Его заняли оба Ландсбергиса: один — мессия, другой — патриарх. Люди, услышав это кощунственно повторяемое слово, стали возмущаться. «А вы, случаем, не ошиблись? Насколько известно, такое звание заслужил и таким званием до сих пор величали только Йонаса Басанавичюса», — писали в коллективном письме каунасцы, а восходящая телевизионная «звезда», немножко покривлявшись, ответила им: «К счастью, и среди живых у нас есть люди, которых можем называть патриархами нации». Такое указание дал В. Чепайтис, а она только сделала несколько ошибок в ударении… и ничего святого в нашем прошлом не осталось.
Материалы об этих торжествах были жестоко исковерканы и урезаны. В них не осталось ни Вилейкиса, ни меня. Совсем как во времена Брежнева: Ю. Гагарин рапортует Н. Хрущеву о выполнении задания, а в центре Политбюро вместо Никиты чернеет четырехугольная дыра, рядом с ней — новый Ильич, только не лысый, а кудрявый, и успешно поднявший усы Сталина на должный уровень своих бровей. Мы недалеко ушли от тех корифеев и сейчас можем радоваться правде только в том случае, если кто–то из наших деятелей обделается до ушей, или в случае его политической смерти, поскольку только тогда все его ошибки и ложь воскресают из мертвых. Таков уж наш обычай: стоит отучить литовца пресмыкаться, как он тут же начинает давить других.
В своем архиве я собрал около полусотни видеозаписей о первых днях «Саюдиса». Ими пользовались кинорежиссеры, смотрели журналисты. Они просили дать комментарии и пояснения. Некоторые из записей я передал и «государственному» телевидению. После, при сопоставлении оригиналов и «о государственных» записей, я обнаружил огромное превосходство новой демократии над старой. Ни на одном из митингов, которые я вел или в которых участвовал, меня нет, нет и моих соратников, а где только мелькнет «папашка», все сделано крупным планом, замедлено, выделено. Ведь за такие героические усилия этим «государственникам» следовало бы платить абонентную плату какой–нибудь кашей в Правенишкес или борщом строгого режима в Алитусе[12].
Страшен не сам факт, гораздо страшнее, что в благодарность за повышение по службе какой–нибудь Эйдинтас на основании этих «подлинных материалов» напишет историю для грядущих поколений, которых, вероятно, в Литве не будет. «Historia est magistra vitae», утверждали римляне и сами исчезли, запутавшись в этой истине.
Расскажу еще об одном поднятии флага, которое состоял ось намного позднее, когда уже началась предвыборная кампания. Пример Вильнюса заразил всех. В каждом историческом месте стали подниматься триколоры. Ими украсилась вся Литва. Несколько запоздав, ко мне явились саюдисты из Тракай во главе с К. Лангасом.
— Флаг уже развевается над станционным сортиром в Кайшядорисе, а у нас, в древней столице, его еще нет.
— Сами виноваты. Кто вам мешал?
— Нам не разрешает директор музея.
— Сказки. Я хорошо знаю Ирену Мисюнене, такие обвинения к ней не липнут.
На следующий день я посетил эту прирожденную музейную труженицу и поведал ей о цели своего визита. Она порядком испугалась: — О, Боже! Идет ремонт замка, с над вратной башни снят флагшток. — Флагшток — не стенка, его можно прикрепить и временно. — В музее ничего нельзя делать временно: если мы флаг поднимем, он должен будет там оставаться.
Если честно, то только благодаря огромным стараниям этой женщины поднялся триколор над Тракай. Директор ни днем, ни ночью не давала покоя строителям, пока те не сделали что нужно, а потомее бессовестно забыли. Вместо нее объявилось какое–то «окно»!, а с ним вместе — зоотехник курятника, дебелая учительница физкультуры и еще несколько самозванцев, и пальцем не пошевеливших для дела.
На подъем флага прибыл А. Бразаускас. Дело было к осени, поэтому я сбегал в магазин и купил венгерский плащ. Кто знает? Тут Литва, тут дождик… Точно в таком же реглане явился и Бразаускас. Одинаковая одежда и при ческа делают людей очень похожими. Уже во время митинга послышались реплики, что мы — двоюродные братья, иличто я — зять Бразаускаса и очень на него похож. Не выдержав, я вслухпошутил:
— Это Бразаускас на меня похож, ведь я на два года старше.
Совершенно неожиданно временный двойник нахмурился. Моя фамильярность ему не понравилась. А позднее, когда мы на руках внесли его в Президентуру, он и вправду ощутил себя «эксцеленцией» — его превосходительством — и очень любезно разговаривал только с теми, кто его так величал. Он и по сей день не знает точного перевода этого латинского Титула, но «эксцеленция» — словно подвешенная на елку игрушка. Думаю, что его буфетчица раньше негорасшифрует это слово. Извлечет из него всю нужную ей пользу.
