Когда же мать, возвратившись с работы, бесцеремонно выставляла гостей из дому, отец недовольно ворчал:
— Хоть бы людей постеснялась! Некультурная!
— Да разве это люди? Пьяницы несчастные! Доведут они тебя до беды, помяни мое слово!
— Не кричи, — огрызался отец. — Я не маленький, знаю, что делаю.
— Стыда у тебя нет, хоть бы ребенка не портил. За стол сажаешь, к стаканам да к бутылкам приучаешь с малых лет. Другие люди как люди, работают, с детьми гуляют, в дом деньги несут, а ты только одно знаешь, пьешь…
— Ну что я тебе сделал? Чего ты привязываешься?
Мать переходила на ласковый тон, присаживалась к отцу на диван, гладила его рукой по колену.
— Добром тебя прошу, Петя. Брось ты эти компании, не пей. У тебя же золотые руки, ты все умеешь. Ты бы лучше сверхурочную работу сделал, деньжат собрал, ценную вещь для дома купил. Разве плохо, что у нас есть ковер, буфет, телевизор? Теперь бы на холодильник скопить. Постарался бы, Петя. Ну почему ты такой?
Мите становилось жалко отца. Он не понимал, почему мать сердится, когда мужчины пьют. А ему приятно было пить лимонад. Он подбегал к матери и жалобно говорил:
— Мы больше не будем, мамочка. Ну, честное слово, не будем.
Мать гладила сына по голове и смеялась. Смеялся а отец.
— Не будете? — говорила мать в шутку отцу. — Смотрите у меня!
Отец Митиным голосом повторял:
— Не будем. Честное пионерское.
Он брал сына на колени, обнимал мать за плечи.
Наступал мир.
А в воскресенье отец водил Митю в зоопарк. Показывал всяких зверей, птиц, катал на маленькой лошадке. Митя особенно любил смотреть на медведей. Бросал им кусочки баранок, конфеты и заливался от смеха, глядя на косолапых, которые с неожиданной прытью ловко подхватывали Митины подарки и раскланивались перед ним. Они совсем не злые, эти звери. Почему их держат в клетках? Мальчику очень хотелось подойти к медведям и погладить рукой по шерсти.
Гуляли целый день, возвращались домой довольные. По пути заходили в магазин, покупали для мамы пирожное. Она была очень веселая в такие дни, угощала Митю и папу вкусным обедом, игриво напевала разные песенки, которые Митя теперь забыл.
Однажды, в день Митиного рождения, отец купил ему большой самосвал, синий, с белыми резиновыми колесами и с тормозами. Митя целыми днями гулял во дворе, катался по гладкой асфальтовой дорожке. Мальчишки шумной стаей бегали за ним, и он всем по очереди давал прокатиться. Вообще у них во дворе ребята были дружные, никто не жадничал. Коля всегда выходил гулять с большим куском белого хлеба, намазанного вареньем, и всем давал откусывать. Галя разрешала попрыгать с ее скакалкой, а Витя с утра до вечера оставлял свой трехколесный велосипед во дворе и даже уговаривал некоторых ребят кататься. Хорошо было Мите жить на Красной Пресне, так хорошо, что навсегда запомнилось.
Все несчастья начались с того дня, когда папу уволили с работы. Со слов мамы, которая в тот вечер плакала, Митя понял, что его отец в нетрезвом виде совершил на самосвале аварию, сбил человека.
— Скажи еще спасибо, что легко отделался, не отдали под суд, — говорила мать отцу.
Отец молча слушал и курил папиросу за папиросой.
Вечером он ушел из дому и вернулся поздно ночью, пьяный. Сильно хлопнул дверью, свалил стул на пол. От шума Митя проснулся. Но чтобы не ругали его, что не спит, лежал тихо, не шевелился.
Отец разделся, потушил свет и лег в постель. Митя слышал, как он закашлялся и закурил папиросу.
— Да не дыми ты, — сердито сказала мать. — Ни копейки больше у меня не получишь, посмотрю, на что станешь пить.
Отец долго молчал. Потом Митя услышал, как отец сказал матери:
— Кабы не Митька, ушел бы я от тебя навсегда. Думаешь, не знаю, для кого ты всегда наряжаешься? И меня и ребенка обманываешь. Может, я с этого и запил?
— Что выдумал? — ненатуральным голосом сказала мать. — Нашел причину. Люди врут, а ты слушаешь.
— Молчи. Сам знаю, что у вас было. С прошлого года все началось. Противно даже говорить. Лучше бы судили меня, в тюрьме легче было бы жить, чем с тобой.
Мать притихла, ничего не отвечала и только виновато всхлипывала.
Через несколько дней отец сказал Мите, что уезжает в командировку. Попрощался с сыном и ушел с матерью на вокзал.
— Мама, а куда папа уехал? — спросил Митя, когда мать вернулась домой.
— На строительство завода, в Сибирь.
— А почему мы не поехали?
— Нам нельзя, у нас комната в Москве, вещи. Папа тоже скоро вернется, не больно-то ему понравится в Сибири.
Но папа не возвращался. Присылал деньги, писал коротенькие письма, спрашивал о Митином здоровье. О маме ничего не спрашивал и о своей жизни не рассказывал.
Как-то вечером Митина мама пришла домой очень расстроенная и, как показалось Мите, с заплаканными глазами. Не снимая пальто, подошла к телефону, набрала номер.
— Это ты, Виктор? Даже не придешь проститься? А не боишься, что я приду на вокзал и жена увидит! Ладно, я не такая, как ты, подлости не сделаю. Будь спокоен и прощай навсегда. Конечно, теперь навсегда. Прощай!
Она повесила трубку, села, на диван и заплакала. Мите было жалко маму. Он присел рядом, расстегнул ей пальто, снял шляпку, погладил руку. Она обняла сына, прижала к пруди, поцеловала его белобрысую голову.
— Ничего, сынок, ничего. Все у нас будет хорошо. Вот напишем письмо папке, и он приедет. Обязательно приедет.
Она всхлипывала, сморкалась в уголок платка и вытирала слезы.
Потом они с Митькой долго, до поздней ночи, писали письмо отцу. Мать нервно кусала карандаш, все зачеркивала слова, несколько раз переписывала на новый, чистый лист. Наконец справилась с письмом. Положила теплую ладонь на Митину голову.
— Пиши, сынок, так, — сказала она ласково. И продиктовала сыну, что нужно было писать. Мите очень понравились жалобные слова, которые он под мамину диктовку написал. Он был уверен, что теперь-то отец обязательно приедет.
Но, сколько ни ждали, отец все не ехал. Прошла зима, кончилась весенняя слякоть, наступили теплые дни, приближалось лето, а отца все не было. Митя по-настоящему затосковал, часто ему хотелось плакать, и он уже не с такой радостью, как прежде, выбегал во двор гулять с ребятами.
Как-то раз вечером мама склонилась над Митиной кроватью и сказала:
— Не едет к нам папка. Может, с ним что случилось или заболел. Поеду я за ним. Комнату на ключ закроем, а тебя к бабушке в деревню отвезу. У нее есть маленькие пушистые кролики и коза. Ты когда-нибудь видел живых кроликов?
— Нет, — грустно сказал Митя. — Не видел. А можно я с тобой вместе поеду к папе?
— Да как же мы поедем, Митя? — ласково сказала мама. — А если папа больной? Он же не сможет с тобой гулять, трудно ему. А я быстро вылечу его лекарствами, и приедем в Москву, тебя заберем из деревни и будем жить, как раньше жили. Хорошо, Митя?
Митя два раза кивнул головой, тихо сказал:
— Угу.
И рот Митя приехал к бабушке. Деревня совсем близко от станции. Когда идет поезд, можно услышать его шум. Бабушка у Мити не очень старенькая, но все время хворает и плохо видит. То голова у нее болит, то нога распухнет, то плечо ломит. Ни одного дня не пройдет, чтобы она не жаловалась на какую-нибудь хворь. И все охает. Станет процеживать молоко, непременно прольет мимо крынки, нитку в игольное ушко продеть не может, а начнет подметать пол, обязательно мусор оставит под столом и под лавкой. Горе с ней, да и только. Все приходится помогать да следить как за малым ребенком. Как ни старается Митя, а все что-нибудь и не подскажет бабушке. А сам всего не переделаешь. Тут и козу надо во двор загнать, и кроликов накормить, и хворосту из лесу принести, и в керосинку налить керосину. Бабушка обязательно прольет, а потом тащись в лавку с бидоном.
Осенью Митя поступил в школу, пошел в первый класс с деревенскими ребятами. Правда, он уже умел хорошо читать и писать, еще в Москве его научил папа. За это ребята уважали Митю, и вообще он им нравился, не был задавакой, как другие городские мальчишки, которые летом приезжали в деревню. Митя был работящий, хозяйственный. Бабушка всем рассказывала, какой он хороший, да и сами люди все видели.