Вяткин, изучив инструменты Джайсингха, предположил, что в обсерватории Улугбека должны были находиться такие же приборы. А если так, то никакой фанатизм мулл и дервишей не смог бы полностью уничтожить обсерваторию.
Проходили драгоценные дни, но следы обсерватории не находились. Все три траншеи, проложенные с краёв холма к его центру, углублялись в битый кирпич, обломки изразцов, цементную крошку, и казалось, что конца этому не будет. Словно кто-то старательно разгрыз и пережевал всё то, что было когда-то зданием или группой зданий. Не встречалось даже целых кирпичей.
Два метра, три метра… уже не видны над траншеями головы землекопов, а картина не меняется. Четыре метра — и тут кетмень одного из рабочих ударился о скалу, о поверхность холма. Траншеи тем временем протягивались всё ближе друг к другу, сходясь к центру холма. На нижней границе слоя мусора все три траншеи уткнулись в остатки какой-то тонкой стенки. Это было основание здания, причём явно невысокого и лёгкого; стена оказалась толщиной всего в один кирпич.
«Не круглым ли было здание?» — подумал Вяткин. Сейчас трудно сказать, что натолкнуло его на эту мысль. В конце концов круглыми обсерватории стали только в наше время — это объяснялось необходимостью дать обзор телескопу. Во времена Улугбека телескопов не было и вряд ли могла появиться необходимость в круглом большом здании. Вернее всего, кирпичи являлись остатками так называемого горизонтального круга, приспособления для определения азимута той или иной звезды. В своём отчёте Вяткин сообщает, что для проверки он решил заложить десять ям по окружности, прочерченной через три точки соприкосновения траншей с линией кирпича. Все десять колодцев уткнулись в ряд кирпичей.
Теперь можно было уверенно утверждать, что здание — часть обсерватории. Для чего ещё нужно было в XV веке делать круг диаметром почти в пятьдесят метров?
Одна из ям отличалась от других. Дно её находилось на несколько сантиметров глубже остальных, и, обнаружив ступеньку, ведущую вниз, Вяткин решил продолжить раскопки именно в этой точке. Нельзя забывать, что он не имел возможности планомерно вскрыть весь холм: деньги были на исходе.
Новая траншея с каждым днём обнаруживала всё новые ступеньки и всё глубже уводила в землю. Копать было трудно. Видно, сюда долго сбрасывали мусор, он спрессовался, и кетмени и лопаты ломались о черепки и камни. По обе стороны ступеней тянулись вниз облицованные мрамором барьеры. На мраморе были нанесены арабской вязью цифры и обозначения градусов. Чем глубже уходила лестница в землю, тем она становилась более пологой. Вяткин понял, что видит часть вертикального круга — секстант или квадрант для определения точной высоты светил. И действительно, на подземной части дуги сохранились отметки до восьмидесяти градусов, а в мусоре на земле нашлись ещё мраморные плиты с отметками двадцать и девятнадцать градусов. Уже становились ясны размеры обсерватории: дуга квадранта была длиной шестьдесят три метра и радиус окружности — сорок метров. И стало очевидным, что часть дуги была когда-то подземной, а часть выходила на поверхность и опиралась о четырёхугольную сорокаметровую башню, остатки фундамента которой были обнаружены.
Вот и всё, что удалось найти Вяткину. Раскопки пришлось прекратить, и рабочие ушли, оставив изрытую площадку холма и узкую пропасть квадранта. Площадка никем не охранялась, и, когда через пять лет сюда приехал астроном Сикора, он обнаружил, что обсерватория, то есть те части её, что были открыты Вяткиным, находятся в полном небрежении. Некоторые мраморные плиты пропали, а ветер понемногу принялся снова осыпать в траншею песок и камни.
Статья, написанная Сикорой о путешествии к обсерватории Улугбека, вызвала шум, неприятный губернатору. Над траншеей квадранта соорудили «футляр» из кирпичей, который стоит там до сих пор.
Сикоре принадлежат слова о впечатлении, которое производит обсерватория на астронома двадцатого века. «От обсерватории Улугбека, — пишет он, — осталось очень мало: только несколько градусов пути его квадранта. Тем не менее каждый астроном, попавший на развалины обсерватории, будет поражён величием основной идеи инструмента этой обсерватории и её создателем».
Вновь раскопки обсерватории начались уже в 1941 году, перед самой войной, но были прерваны 22 июня. Снова они возобновились в 1948 году. На этот раз археологи не были так стеснены в средствах. Кроме того, в их распоряжении помимо материалов Вяткина были и собранные по крохам сведения из исторических и астрономических трудов Средневековья и даже заключение архитектора Засыпкина, заявившего, что горизонтальный круг, найденный Вяткиным, в действительности — внешняя облицовка самого здания обсерватории, которое было круглым и грандиозным по своим размерам.
Последние раскопки наконец дали возможность полностью реконструировать обсерваторию Улугбека.
На холме, видном из любого места Самарканда, возвышалось круглое здание, одинокое и таинственное. Формально в нём было три этажа, но действительная высота его достигала сорока метров — высоты десятиэтажного дома, диаметр же превышал пятьдесят метров. На крыше его размещались небольшие приборы, а в центре стоял открытый Вяткиным квадрант. Траншея квадранта начиналась под землей, выходила наверх и, загибаясь всё круче, поднималась лестницей до самой крыши, сливаясь с толстой капитальной стеной. По обе стороны от квадранта располагались различные помещения для наблюдения за звёздами и солнцем, а также для теоретической работы.
Цоколь обсерватории был облицован мрамором, а портал и арки — их было по тридцать две на каждом этаже — цветными изразцами. По верху здания шла широкая керамическая лента с надписью.
Изнутри стены здания были покрыты картинами, схемами, изображавшими семь небесных сфер, девять небес, семь планет, звёзды и земной шар с делением на климатические пояса. В здании находилась также богатая библиотека, ведь обсерватория была не только местом наблюдений, в ней трудились лучшие умы того времени — математики, философы и, разумеется, астрологи, ибо астрология во времена Улугбека была даже более правомочной наукой, чем астрономия и математика. Вернее, последние были науками прикладными, обслуживающими всесильную астрологию. Две из пяти частей основной книги Улугбека посвящены астрологии, предсказанию судеб с помощью звёзд.
Среди астрономов Улугбека были математики — Джемшид, написавший известную в латинском переводе «Книгу с таблицами о величине неподвижных и блуждающих звёзд», мувляна Муиннадин и сын его Мансур, астрономы и учителя астрономов, был и Али-Кушчи, спасший впоследствии архив обсерватории, и многие другие, и величайший из всех — Руми.
По трудам позднейших астрономов ясно, что все последующие обсерватории Индии и арабских стран строились с учётом тех приборов, что существовали в самаркандской обсерватории. Джайсингх среди приборов, которыми пользовался Улугбек, перечисляет армиллу — прибор, состоявший из нескольких кругов и служивший для определения положения звёзд; трикветр и шанилу — соединение астролябии с квадрантом. Были, несомненно, и другие угломерные инструменты, солнечные и водяные астрономические часы и т. д. В любом случае для составления таблиц и написания иных астрономических трудов, вышедших из стен первого астрономического университета, требовалось уникальное по тем временам оборудование.
…Шейхи проиграли войну с учёным. Погибла обсерватория, был убит Улугбек, но Али-Кушчи спас звёздные таблицы и рассказал миру о своём учителе. Улугбек продолжал жить в своих трудах, и слава его росла. Это слава учёного, а не Тимурида привела на холм археолога Вяткина, который затратил несколько лет жизни, чтобы доказать, что Самарканд был в XV веке одним из основных центров науки. И она же привела в июне сорок первого, за пять дней до начала войны, нескольких учёных, врачей, криминалистов и историков в мавзолей Гур-Эмир, построенный Тимуром как место погребения для себя и своих потомков.
Одна из плит там имеет надпись: «Эта светоносная могила… есть место последнего упокоения государя, нисхождением которого услаждены сады рая, осчастливлен цветник райских обителей, он же прощёный султан, образованный халиф, помогающий миру и вере, Улугбек-султан — да озарит Аллах его могилу… Его сын совершил в отношении его беззаконие и поразил отца остриём кинжала, вследствие чего тот принял мученическую смерть… 10 числа месяца рамазана 853 года пророческой хиджры».