Шахи-Зинда строился дважды. В первый раз — до монгольского завоевания. Улица мавзолеев круто спускалась от мазара Мохаммеда Кусама, и автор «Сахарной книги истории Самарканда» подробно описывает молитвы и обряды, которые нужно произвести, если ты идёшь от гробницы к гробнице. Археологами найдены лишь остатки первого комплекса Шахи-Зинда, ни одного мавзолея в целости не сохранилось.

Монголы, захватив Самарканд, не тронули мазар живого царя, опасаясь мести чужого для них, но, возможно, сильного святого. Зато они начисто разрушили другие мавзолеи. Снова Шахи-Зинда был отстроен в основном при Тимуре и Улугбеке.

Здесь похоронены родственники Тимура и знатные духовные лица. Каждый мавзолей — небольшой шедевр исламского искусства. Новые мавзолеи не должны были превышать мазар Мохаммеда Кусама, и потому размеры памятников строго ограничены. Это заставило строителей идти по пути совершенствования форм и украшения гробниц. Созданный ансамбль кажется возведённым по единому замыслу.

В основном мавзолеи Шахи-Зинда — квадратные сооружения под разнообразными куполами. Купол, порталы, колонны и даже стены мавзолеев покрыты синими и разноцветными глазурованными плитками.

Всего мавзолеев двадцать пять. Выше всех стоит мазар Мохаммеда Кусама, о котором ещё в XIV веке писал знаменитый арабский путешественник и географ, Геродот арабского мира, Ибн-Багута: «Могила благословенна. Над ней возведено четырёхугольное здание с куполом, у каждого угла стоят по две мраморные колонны, мрамор зелёного, чёрного, белого и красного цвета. Стены здания тоже из разноцветного мрамора с золотыми орнаментами; крыша сделана из свинца».

С тех пор здание неоднократно перестраивали и облицовывали голубыми и цветными изразцами и мозаикой.

Мазар Мохаммеда Кусама окружён другими мавзолеями — здесь им тесно, каждый владелец хотел, чтобы его гробница стояла как можно ближе к мавзолею святого. Больше других повезло трём мавзолеям: Туман-Ака — жены Тимура, крупного религиозного деятеля Хаджи Ахмала и «девушки, умершей в целомудрии» в 1360 году. Больше об этой девушке, по-моему, ничего не известно.

Очень красив мавзолей Туман-Ака. Изразцы и мозаика его — вершина декоративного искусства Тимуровской эпохи. Портал — богатый, чистых красок, ковёр, в котором переплетаются цветы, ветви и надписи. Он не голубой, как другие, а в основном фиолетовый и потому ещё более выделяется в мире, где два цвета: охра — песок и голубой — небо.

Поскромнее мавзолей эмира Бурундука — одного из военачальников Тимура. Военачальник сильно разбогател в походах, но потомки его, может быть, не посмели выстроить мавзолей лучше, чем у членов царского рода, а может, просто приберегли деньги для живых.

Чем ниже мы спускаемся по улице-лестнице, на которой никто никогда не жил, тем изысканнее становятся формы мавзолеев, тем тоньше узоры изразцов, хотя при этом часто теряется чистота, лаконичность и благородство линий, — меняется время, меняются вкусы и мода. Мавзолеи, построенные в нижней части улицы, воздвигнуты уже в следующем веке, после смерти Тимура.

Архитекторы и историки зодчества могут относить мавзолеи к различным школам и направлениям, могут подробно рассказывать об изящных подпружных арках и щитовидных парусах, но, когда я был там, меня волновала другая мысль: прихоть судьбы объединила здесь гробницы очень разных людей, от царицы до воина, муллы и «девушки, умершей в целомудрии». И всё-таки из всех мавзолеев выше тот, что построен внизу, почти в конце улицы, — мавзолей астронома Руми.

Руми был другом и соратником Улугбека. Он не нажил за свою жизнь ни богатств, ни земель, не принадлежал к знатному роду. Но он был величайшим математиком и астрономом своего времени, и потому Улугбек соорудил усыпальницу Руми рядом с мавзолеями ханов и цариц и сделал её хоть чуточку, но повыше.

В конце концов лучший мавзолей принадлежит учёному, труженику, который был куда ближе тем, кто чертил планы гробниц и мечетей, чем тем, кто похоронен в остальных мавзолеях.

Шахи-Зинда хорош отовсюду. И с вершины холма, откуда видны две цепочки голубых куполов; и снизу — за аркой узкая цветастая улица порталов; и издали, от города, когда он кажется приснившейся страницей из сказок Шахразады, и вблизи, когда он удивляет буйством фантазии и богатством красок. Он невелик, но впечатляет больше, чем пышные мечети и грандиозные минареты других восточных столиц.

На гравюрах эпохи Возрождения Улугбека помещали по правую руку от аллегорической фигуры Науки, среди величайших учёных мира, ибо ни один астроном в течение столетий не смог сравниться с великим самаркандцем в точности расчётов и наблюдений, которые он провёл в своей обсерватории.

Но когда в 1908 году русский археолог Вяткин решил найти остатки этой обсерватории, никто в Самарканде не мог сказать, где она была. Казалось, след её безвозвратно утерян в тот трагический месяц рамазана 853 года хиджры…

Седьмого рамазана 853 года хиджры, а в переводе на наше летосчисление — 24 октября 1449 года правитель Самарканда, внук Тимура, Улугбек подъехал к своему дворцу, спешился и смиренно остановился перед воротами.

Стражники засуетились у входа, и начальник караула побежал к Абдал-Лятифу, нелюбимому сыну правителя, чтобы сообщить уже несколько дней ожидаемую весть: Улугбек отказался от дальнейшей борьбы и сдаётся на милость победителя.

В тот же день Улугбек предстал перед судом шейхов. Абдал-Лятиф, как и положено победителю, который не может убедить ни себя, ни своих подчинённых в том, что он достоин победы, был груб и резок. Он обвинял отца в жестокости, в несправедливости, кричал на старика и грозил ему смертью.

Улугбек просил одного — разрешения остаться в Самарканде, где бы он мог заниматься науками. Решение суда гласило: чтобы замолить грехи свои, бывший хан должен отправиться в Мекку, совершить хадж. Сын обещал сохранить отцу жизнь.

Ночью того же дня, когда Улугбек наконец заснул, измотанный бегством, потрясённый предательством и равнодушием, униженный судом людей, только месяц назад ползавших у него в ногах (а суд таких людей наиболее жесток), состоялся другой суд, тайный. На нём злейшие враги Улугбека, ревнители ислама, шейхи, решили убить хана. Мёртвый хан лучше живого учёного, даже если он станет хаджи. На тайном суде Улугбек был приговорён к смерти.

Через три дня Улугбек с хаджи Хусроем покинул славный Самарканд. В ближайшем кишлаке путников нагнал гонец. «Именем нового хана повелевается тебе, мирза Улугбек, оставить своего коня, — гласило послание. — Не подобает внуку Тимура совершать хадж в таком скромном окружении. Ты не двинешься далее, пока не закончатся приготовления к путешествию, которое должно вызвать одобрение всех правоверных».

Улугбек спешился. Бежать было некуда.

А тем временем к кишлаку скакал Аббас из рода Сулдузов. Его отца казнили несколько лет назад по приказу Улугбека. За поясом Аббаса лежала разрешительная фетва на убийство Улугбека. Он приговаривался к смерти за отступление от заветов ислама.

Нукеры Аббаса издали увидели сидевшего в тени чинары старика. Они узнали его. Связанного Улугбека привели на берег арыка и поставили на колени. Аббас подошёл спереди, надеясь увидеть страх в глазах пленника, и взмахнул мечом. Голова повелителя вселенной покатилась к мутному арыку, оставляя на пыльном песке тёмную дорожку. Один из нукеров ловко нагнулся, подхватил голову и бросил её под ноги палачу.

Через час весть о смерти бывшего правителя достигла Самарканда. Вечером узнал о ней и звездочёт Али-Кушчи — ближайший помощник, ученик и друг Улугбека. Юношей Али-Кушчи служил у хана сокольничим и понравился Улугбеку умом и стремлением к знаниям. Хан приблизил его и не пожалел о своём выборе.

Известие о смерти хана поразило Али-Кушчи. Он понимал, что смертный приговор Улугбеку — это смертный приговор его ученикам и всем трудам и книгам Улугбека.