— Не дозволит ли ваша честь закрыть ставни на этом окне? Солнце светит прямо в лицо, мешая мне видеть глаза сенатора.

— Он буравит меня как ножом, — сказал в перерыве сенатор Бэр судье Вудсу. — Кто бы мог ожидать, что человеку, стоящему между виселицей и вечной тюрьмой, непременно захочется смотреть в глаза обвинителю.

Сенатор очень устал.

Джим Хорти был в галстуке и в тех сапогах, которые он надевал по воскресеньям. Он часто оглядывался на Хейвуда. На виду у всех этих людей он хотел быть простым, как Хейвуд, — но это давалось с трудом. Джим выглядел немного торжественно. И вокруг все тоже было торжественно.

Свидетели и корреспонденты, юнионисты и сыщики, друзья и враги организованного труда переполнили зал заседания. Адвокаты защиты сидели у стола по правую руку от судей. Газетчики и журналисты — по обе стороны судей, за адвокатами. Над присяжными возвышалось кресло Иеремии Вудса, председателя суда. Хейвуд и Джим помещались от присяжных так близко, что Джим мог бы дотронуться до ноги тощего старшины с висячими бакенбардами…

После отводов защиты и обвинения из списков присяжных исчезли социалисты и банкиры. Гражданский долг был возложен на двенадцать фермеров в сюртуках и башмаках на толстой подошве. Из них восемь республиканцев, три демократа и один прогибист, или член партии трезвенников. Двое из них были личными друзьями покойного Стейнен-берга, скотовода и бывшего губернатора.

В перерыве толпа запоздавших рабочих окружила адвоката Ричардсона.

— Начался допрос свидетелей обвинения. Товарищи, это невообразимый сброд: трактирщики, сыщики и завсегдатаи трактиров. Из ста свидетелей — восемьдесят семь в нашу пользу; нет, восемьдесят шесть, — потому что Франка Шмельцера, рудокопа и члена исполнительного бюро в Ида-го-Спрингсе, застрелили вчера у ступеньки поезда, отходящего на Боиз… Орчард будет давать показания завтра…

Гарри Орчард предстал перед судом в пиджаке и чистой рубашке, выбритый, с аккуратно размазанными по неровному черепу волосами. Рассеянно мигая голубоватыми глазками, тугой челюстью прожевывая слова, он рассказал самую поразительную из всех историй, когда-либо рассказанных в этом зале.

Его зовут Альберт Гезерлей, и его родители были зажиточными людьми в Канаде. Ради страховой премии он сжег принадлежавший ему небольшой сыроваренный завод, после чего бежал в Кэр д’Ален. Там он работал на заводе и вступил в Западную федерацию рудокопов незадолго до знаменитого взрыва 1899 года. Если судьям угодно знать, то он, Альберт Гезерлей, Том Гоган, или Орчард, и есть тот человек, который своими руками зажег тогда фитили. Это было первое из двадцати восьми преступлений, совершенных им для Западной федерации рудокопов. Через полго-да, придя в контору ЗФР в Денвере, он заявил: «Только что я взорвал копь “Виндикейтор” вместе с заведующим и надзирателем» — «Молодец, чисто сработал!» — сказали Мойер и Хейвуд, ударив его по плечу. Мойер тут же вынул двадцать долларов из кармана, а дня через два Хейвуд дал еще двести восемьдесят, но за те же деньги Орчард должен был убить еще сыщика Грегори, возвращавшегося домой в пьяном виде. Затем он покушался на жизнь губернатора Пибоди, директора О'Нейла, судей Годдара и Габберта и многих других. Взрыв на станции Индепенденс — тоже дело его рук. За Индепенденс он получил от федерации пятьсот долларов и просил еще триста прибавки, в чем ему было отказано. В промежутке между Индепенденсом и вооруженным нападением на карету дочери генерала Пибоди Орчард съездил еще в Сан-Франциско, чтобы положить стрихнин в молоко управляющему Брадлею. Что касается убийства бывшего губернатора Стейненберга, то он, Орчард, обратил на себя внимание неосторожной покупкой динамита и поэтому был арестован в гостинице через пятнадцать минут после взрыва…

Дарроу — седеющий, высокий, широкоплечий — грозно возвышался над Орчардом.

— Для чего вы делали это?

— Сэр, я хотел зарабатывать, не трудясь.

— С какой целью вы сейчас признаетесь?

Гарри Орчард задумчиво двигал челюстью.

— Я обратился к религии, сэр… после увещаний мистера Мак-Парланда. Мистер Мак-Парланд растрогал меня напоминанием о моей умершей матери, сэр, которая, по его словам, взирает на меня с небес.

— Все это прекрасно, — сказал Мак-Парланд О’Нейлу, — но где же Крейн?

— В самом деле, — оглядываясь, ответил О’Нейл, — я не знал, что вы позволяете вашим агентам опаздывать на работу.

У Мак-Парланда нервно дрожали усы.

— Я им не позволяю опаздывать. О’Нейл, вы увидите… случилось несчастье… Пока что после Орчарда придется выпустить двух или трех никому ненужных скэбов, пострадавших на станции Индепенденс.

— Проклятье! — сказал О’Нейл. — Эти жертвы зверств Западной федерации даже издали напоминают ребят, получающих от пяти до восьми долларов за показание на суде. О чем только вы думали?

Агент № 12. Отчет

Г. Боиз, штат Идаго, 18 сентября 1905 г.

Дорогой сэр,

Вчерашний день закончился допросом генерала Пибоди. Публика готовилась присутствовать при оживленной словесной борьбе губернатора с представителями защиты. Защита, однако, избрала другую тактику, заставив губернатора просидеть перед судейским столом десять или пятнадцать минут в полном молчании. Он подтягивал галстук, приглаживал волосы, отдергивал жилет и расправлял складки на панталонах, покуда Ричардсон не сказал: «Это все. Благодарю вас, губернатор».

Сегодня утреннее заседание началось показаниями Орчарда и свидетелей защиты. Двое людей из Кэр д’Алена утверждали, что Орчард играл с ними в покер в заднем помещении сигарной лавки в тот самый час, когда, по его словам, адская машина закладывалась им в копь «Виндикейтор». Люди из Крипл-крика показали, что дом, с крыши которого Орчард в начале августа якобы производил наблюдения над станцией Индепенденс, в то время вообще еще не был выстроен. Это произвело эффект. Сенатор Бэр сказал, однако, в частном разговоре: «Состав присяжных позволяет рассчитывать на то, что вечные моральные принципы возобладают над случайными впечатлениями дня».

Прокурор Ховлей, бывший социалист и участник здешних событий 1892 года, заявил, что Западная федерация рудокопов— организация преступная уже по своему происхождению, ибо четырнадцать лет тому назад он сам основал ее в местной тюрьме. Показания членов ЗФР таким образом не заслуживают доверия. Орчард же, — сказал Ховлей, — напротив того, теперь обратился к религии и поэтому лгать не может.

Мистер Мак-Парланд крайне обеспокоен тем, что агент Крейн до сих пор не явился давать свои показания.

После перерыва начнутся речи защиты.

С совершенным почтением № 12.

№ 12 — это был сыщик Ридцель. В дни процесса он пользовался правом посылать отчеты непосредственно мистеру Бангсу. Мистер Бангс высказался как-то, что отчеты сыщика Ридделя отличаются дельностью и хорошим слогом. В эти тревожные дни сыщик Риддель и положил начало своему, впоследствии очень значительному служебному положению.

У Хейвуда было так много друзей и врагов, что им не хватило места в салунах, гостиницах и меблированных номерах Боиза. Члены Западной федерации рудокопов останавливались в рабочем поселке. В комнате, которую столяр Вильямс предоставил Крейну, стоял верстак, засыпанный стружками, стол и два табурета. Для Крейна внесли складную кровать.

13 сентября утром хворост шумно горел в очаге. Крейн у стола дописывал отчет мистеру Бангсу:

«…Ввиду того, что мистер Мак-Парланд придает большое значение полной внезапности моего выступления на суде».

Точка. Крейн укусил перо.

— Все это должно кончиться приблизительно через час.

Он подписался:

«С совершенным почтением

№ 43».

Дверь, слабо запертая крючком, сорвалась за спиной у Крейна. Он не успел вскочить или обернуться. Грубая рука стиснула ему подбородок и запрокинула голову; он рухнул назад. Падая, Крейн неясно увидел какие-то руки и головы и ясно над собой — большое лицо Мангона.