Чувствовал ли Сергей все лукавство этой мысли? Конечно. Но вместе с тем ничего не мог с собой поделать. Мысль овладела им, гнала из обители, и даже сообщила какую-то ненависть к духовнику, игумену, братии. Дальше оставаться в монастыре было невозможно. Сергей сообщил о своем решении духовнику. Разумеется, тот уговаривал, убеждал, что это обычное искушение, которое надо перетерпеть, перемолить, – но все было напрасно. Никакие убеждения уже не могли остановить Сергея.

Ему была куплена новая одежда, выдана крупная сумма денег, упакованы продукты в дорогу. Сам игумен вышел провожать его до остановки. Шел и все время плакал. Плакал и Сергей, слово Адам, уходящий из рая… Вернувшись в город, в тот же день он напился и провел ночь с первой подвернувшейся женщиной. Через неделю разгула закончились монастырские деньги. Подался на заработки. Поработал в одном, в другом месте. До «хорошей работы» не дошло – образования нет, тюрьма на лице написана. В конце концов Сергей опустился на дно жизни и превратился в немытого бомжа, подрабатывающего грузчиком. Вернуться в монастырь не мог – стыдно было.

– Знаешь, о чем я теперь думаю постоянно? – спросил Сергей Диму.

– О чем?

– О том, что метадоновые ломки я победил, а одну-единственную мысль победить не смог. Она меня сломала и съела.

Сергей замолчал. К автостанции они уже давно подъехали и стояли у обочины. Дима искал какие-то слова поддержки, утешения, ободрения – и ничего не находил. Сергей попрощался и вышел на улицу. Моросил дождь. Дима еще долго сидел в машине, смотрел на ночные огни города, на мимоходящих людей. Жизнь продолжалась, но этот день принес в нее что-то такое, чего не было раньше. И это «что-то» теснило грудь и делало глаза влажными.

Через некоторое время Дима, имеющий огромный круг общения, сначала забыл, как выглядел Сергей, а затем потерял из памяти и его имя. Но последние слова, сказанные необычным грузчиком, Дима запомнил навсегда: «Метадонные ломки я победил, а одну-единственную мысль победить не смог. Она меня сломала и съела».

Дима был благодарен Сергею за его рассказ, а Богу за то, что через такую встречу ему довелось услышать живое свидетельство об истинности учения, которое давным давно изложили христианские подвижники в своих аскетических творениях. Это учение о мысленной брани: о прилоге, сочетании, сосложении, пленении – о той войне, проигрыш в которой может стоить человеку вечной жизни. И, забыв имя Сергея, Дима все же иногда поминал его на молитве как «того человека, который победил ломки, но которого победила мысль».

Да! Мысль, одна неверная мысль – и человек повержен. Война, проигранная внутри, приводит к постепенной гибели и человека внешнего. Нападение на мысли есть опаснейшая из атак, и брань в помыслах важнее войны в окопах, так как на кону стоит бессмертная душа. Причем проигравший мысленную схватку христианин своими внешними подвигами может только усугубить свое поражение. Каждый поклон, каждый постный день, каждый случай воздержания может стать мячом в свои же ворота, так как нет хуже проигравшего, уверенного в своей победе. Непонятое внутреннее поражение чревато еще большими потерями и окончательным уничтожением остатков душевной силы.

Стоит, очень стоит время от времени проверять свое сердце, не есть ли я «тот человек, который победил ломки, но который побеждается мыслью». И, возможно, не раз придется благочестиво испугаться за самого себя, видя, как взрослый человек уже с некоторым церковным опытом может быть совсем слаб и беззащитен перед одной-единственной мыслью, навеянной внутренним или внешним врагом. Господь да подаст внимательность всякому христианину, чтоб не быть ему в числе проигравших. Поражение слишком дорого стоит, и новый шанс дается не всегда.

А теорию мысленной брани нужно изучать. Чтобы, когда лукавый помысел подойдет и начнет свой гнусавый шепот, алгоритм противодействия был подготовлен и отработан. Уготовихся и не смутихся (Пс. 118, 60), – говорит Писание. Будем готовы и мы. Настанет когда-то и наш черед увидеть подкравшегося мысленного врага, – и мы должны будем обезвредить его по всем правилам духовной брани.

Виктория живет в Москве уже тридцать лет. Попала она сюда в конце восьмидесятых, и попала совершенно случайно. Если можно, конечно, так выразиться.

Вике было тогда немногим больше двадцати, она только что выучилась в Харькове на библиотекаря и отрабатывала положенные три года по распределению – долг государству за бесплатное образование. Распределили ее в маленькое село заведующей библиотекой, где она была и начальницей, и единственным работником. Ее тотчас же осадили местные парни, проявившие вдруг необычайный интерес к чтению, особенно в «читальном зале» библиотеки, то есть у стола, заваленного свежими газетами и журналами, прямо напротив конторки, за которой сидела Вика. Обыкновенное дело – новенькая всегда вызывает жгучее любопытство, даже несмотря на внешние данные. Но данные у новой библиотекарши были вполне себе ничего, и всплеск интереса все не спадал, а один тракторист-передовик и вовсе до такой степени усилил свои ухаживания, что Вика чуть не плакала.

– Прямо преследует, в буквальном смысле проходу не дает – после работы часами домой (на съемную квартиру к одинокой бабке Моте) не могу попасть. Держит под вязами у калитки, замуж уговаривает. Твердит одно: никуда ты от меня теперь не денешься, даже не надейся! Уже и мама его тайно приходила к тете Моте, чтобы ее поддержкой заручиться… Еще украдет, чего доброго, от такого всего можно ожидать, – жаловалась она подругам, приехав на время отпуска в родной городок.

– А нам на днях пришла разнарядка из Москвы, из Министерства обороны, набирают девушеквоеннослужащих, – сказала Марина, медсестра из местного военкомата. – Хочешь поехать, послужить два года в армии, Москву посмотреть? В этом случае освобождают от отработки по распределению!

Вика в Москве никогда до этого не бывала и после недолгого колебания согласилась на заманчивое предложение. Пожить в Москве два года на полном довольствии, увидеть все достопримечательности, Третьяковскую галерею! Она почему-то казалась ей самым большим столичным чудом.

Все свершилось до невероятности быстро, и уже недели через полторы (между прочим, в свой день рождения и, как гораздо позже она узнала, в большой церковный праздник) Вика сидела в оплаченном по воинскому ведомству купейном вагоне скорого поезда и ехала в чудесную, таинственную Москву.

Московский вокзал показался ей грандиозным, нагромождения зданий на другом берегу Москвы-реки – сказочными заⓒмками. Вика с жадностью смотрела на людей вокруг – в ее ожиданиях они должны были оказаться какими-то особыми и даже одетыми совершенно необыкновенно, то есть совсем не такими, как во всех других местах обширной Родины. Но люди не производили впечатления особенных, и Вика решила, что вокзал – это, пожалуй, еще не самая настоящая Москва.

Следуя подробным указаниям, полученным в военкомате, она успешно добралась до поликлиники Генштаба, куда была командирована для прохождения службы. И вот тут уже – и старинный московский бульвар, и внушительные здания Генштаба и поликлиники, а особенно обилие высших военных чинов и несметное число медиков в белоснежнейших халатах, снующих по всем направлениям запутанных коридоров и переходов загадочной поликлиники, – все восхищало ее и чуть ли не повергало в благоговейный ужас и культурный шок.

– А вы знаете, кем будете работать? – спросила ее в своем кабинете главная медсестра поликлиники, маленькая, ладненькая Нина Игнатовна.

Вика не знала, так как в военкомате ей почему-то этого не сообщили, туманно сославшись на то, что им это неизвестно и что «не переживайте, все скажут на месте». А Вика, в эйфории от того, что впереди такие невероятные перемены, даже как-то особо и не озаботилась этим вопросом.