Однажды один мой московский знакомый, Петр, оказался в Пекине и заехал ко мне в офис. К тому времени я работала в Китае уже несколько лет директором международного проекта, цель которого состояла в интеграции стран Северо-Восточной Азии, весьма разнородных и не слишком доверяющих друг другу. Коллектив вверенной мне организации состоял из небольшого числа представителей этих стран и являл собою как бы весь регион в миниатюре.

Сидя с Петром в моем кабинете за низким стеклянным столиком, мы пили жасминовый чай, столь отрадный в июльскую жару, и обсуждали накопившиеся новости. Общение наше, однако, постоянно прерывалось назойливыми посетителями. Дверь то и дело приоткрывалась, в нее просовывалась очередная узкоглазая физиономия, а потом, извиняясь, бочком входил и сам сотрудник – с какой-либо срочной бумагой, вопросом или сообщением. Я старалась побыстрее выслушать их, ответить и спровадить. На какое-то время они оставляли нас в покое, но потом появлялись снова, и все повторялось сначала.

– Терпение, однако, тут надо иметь изрядное! – крякнув, заметил наконец Петр и покачал головой. – Даже не представляю, как бы я справлялся с такой командой! Да еще и объясняться по-английски! И как ты только запоминаешь все эти тарабарские имена: Джин-донг, Танг-хе, Шур-Шу?

– Джу-Шу, – поправила я и пояснила: – Все приходит со временем. И с Божьей помощью, конечно.

Ведь поначалу, когда я только приступала к этой работе, все было иначе, и я хорошо это помнила.

От предыдущего директора, монгола, уехавшего за год до моего назначения, никаких инструкций по передаче дел не осталось. Мне приходилось доходить до всего своим умом, вернее даже сказать – интуицией, каким-то непостижимым образом впитывая, будто из воздуха, понимание задач и общей ситуации. В то время у меня было всего пять сотрудников – двое китайцев, двое корейцев и монгол. Добиться от них вразумительных объяснений по существу дела я не могла: ответы на все мои вопросы давались самые что ни на есть обтекаемые и противоречивые. Казалось, они испытывали меня, исподтишка наблюдая за мной: «Ну-ка, посмотрим, как этот новый директор тут справится!». Помогать мне осваивать новое поприще они явно не собирались.

Но, пожалуй, больше всего меня удручало отсутствие в моем коллективе хоть каких-то признаков трудового энтузиазма. Работали все не спеша, «от и до» – как это, впрочем, и принято на Востоке. А я-то приехала из Москвы – совсем на другой скорости! И была полна новых планов и идей. Разделять их, однако, было не с кем.

Старшая по должности сотрудница, кореянка Дай-Су, отличалась невероятным спокойствием. Она имела обыкновение подолгу наблюдать в окно за происходящими во дворе событиями, попивая чай и ведя неспешные телефонные разговоры. Дай-Су слыла в местном обществе большой модницей, любила прихорашиваться перед зеркалом и всегда носила с собой, в зависимости от погоды, либо веер с шелковыми кисточками, либо зонтик с золотым набалдашником. Интереса к работе она не испытывала, и результат ее деятельности был практически неразличим, хотя назвать ее бестолковой было никак нельзя. Она напоминала мне ленивую кошку, дремлющую на солнце и одновременно зорко следящую за всем происходящим вокруг сквозь узкие щелки прикрытых глаз.

Другая сотрудница, Мин Лу, китаянка, была еще более расслабленной – видимо, от того, что находилась в своей родной стихии. Ничто не могло поколебать ее царственного величия и нарушить устоявшегося ритма жизни. Какие бы срочные задачи перед нами ни возникали, ровно в шесть часов вечера дверь захлопывалась за ней. Мин Лу делала только то, что ей было предписано инструкциями, и даже если вся логика какой-нибудь возникшей ситуации взывала к ее дальнейшим действиям, она их никогда не предпринимала. Глядя на ее гладкое, лишенное каких-либо эмоций лицо, я вскоре поняла смысл выражения «китайская кукла», слышанное мною в детстве.

Трое других сотрудников тоже не отличались усердием, к тому же плохо говорили по-английски – так что порой мне приходилось повторять одно и то же по нескольку раз, прежде чем они понимали, что от них требуется. Бывало, спросишь: «Ван Донг, ты подготовил материалы к встрече?» А он ответит: «Встреча будет в четыре». Или скажешь: «Ким, закончи поскорее свою справку». – «Конечно!» – с готовностью откликнется он – и опять погрузится в нирвану…

Ко всему прочему, люди Востока любят днем поспать. И как я ни пыталась ограничить обеденный перерыв установленным временем, за ним неизбежно следовал «мертвый час». Как-то раз, зайдя средь бела дня в соседнюю комнату, я застала своих сотрудников мирно посапывающими прямо за своими рабочими столами…

Таков был в то время вверенный мне коллектив, и, как вы уже, наверное, догадались, работать с ним мне было непросто. С другой стороны, мой азиатский босс отличался завышенными амбициями и связывал с нашим проектом какие-то свои далеко идущие планы. Его не интересовали детали рабочего процесса, но ожидаемый результат всегда требовался точно в срок.

И вот однажды мы получили от него одно важное и срочное задание. Собрав своих подчиненных, я обрисовала им ситуацию, тщательно разъяснив каждому его задачу и алгоритм ее выполнения, сама же занялась подготовкой сводного материала.

В конце следующего дня я снова созвала своих сотрудников для обсуждения промежуточных результатов, однако уже после первых моих вопросов стало ясно, что никаких результатов еще нет и в помине: все это время мои подопечные обдумывали поставленные задачи и прикидывали, с чего начать. Когда я это поняла, кровь ударила мне в голову; я подумала, что вот так, должно быть, люди теряют выдержку или случаются сердечные приступы. Драгоценное время было упущено, и теперь только я сама могла спасти ситуацию путем невероятных усилий. Меня охватила ярость на моих сотрудников, и, будь у меня в то время под рукой тяжелая кувалда, она, вероятно, прошлась бы по их головам.

При этом надо заметить, что восточные люди очень чувствительны к критике и собственному имиджу, и не то что кувалду – простое замечание переносят с трудом: нет для них ничего страшнее, чем «потерять лицо». Поэтому, чтобы не спровоцировать харакири, с ними надо обращаться предельно вежливо и деликатно. Опасаясь в тот момент, что это будет мне не под силу, я взяла свой мобильник и вышла на балкон, сделав вид, что кому-то звоню. Глядя в тусклое небо, распростертое над бескрайними рифами многоэтажек, я в отчаянии воскликнула: «Господи! Ну как мне тут работать? Ну что мне делать?!» Со стороны можно было, наверное, подумать, что я разговариваю по телефону с Господом.

Потом, немного успокоившись, я произнесла вслух то, что как бы подсказал мне внутренний голос: «А ты терпи». Трудно было с ним не согласиться: что, собственно, оставалось еще делать?

Вернувшись в кабинет, я застала все ту же картину: мои подчиненные тихо сидели рядком и смотрели на меня равнодушными глазами.

– Ну что ж, все свободны, – сказала я. – В этот раз я сделаю все сама: вы свое время упустили. Однако учитесь все же работать быстрее: ведь мы – в международной организации! Здесь нужна скорость гепарда!

Но время шло, а вместо гепардов меня по-прежнему окружали неповоротливые панды, и практически всю работу мне приходилось выполнять самой. Я уставала, раздражалась, отношения с сотрудниками были натянутыми, и я глубоко переживала это неустройство. Во мне росло убеждение, что я, должно быть, никудышный директор, если не могу наладить общего дела, и, стало быть, надо уезжать.

К счастью, в Пекине, на территории российского посольства, есть православный храм, где проходят церковные службы. И вот в очередной раз, когда представилась возможность побеседовать с батюшкой, я рассказала ему о своих горестях и неприязни, о сотрудниках, с которыми никак не могу найти общего языка – хоть работу меняй.

– Может, привести их сюда, в храм, для вразумления? – спросила я батюшку.