Из соседнего зала донеслись шаги по мраморному полу. Все обернулись на их звук. Ожидание было не долгим.

В раскрытых дверях библиотеки появилась Ванда Щесняк с растрепанными волосами, в темно-синем, почти до пола, халате.

— Что случилось? — спросила она. — Я услышала голоса и...

Тут она заметила скатерть, а под ней очертания человеческого тела, и замолчала. Не понимая, что происходит, она вопросительно взглянула на профессора.

— Ужасное несчастье, — торопливо начал тот. — Хранитель... — он помедлил и невольно посмотрел на труп, — хранитель мертв. Кто-то убил его.

— Убил? — Ванда оперлась рукой о дверной косяк. Только сейчас до нее дошло положение вещей. — Кто... кто это сделал? — Она запнулась. Вечорека удивило, что ее бледное лицо внезапно покраснело. — Мне послышался какой-то крик... — Она огляделась по сторонам, как бы ища опору. — Но я так крепко сплю! Потом мне показалось, что по коридору ходили и разговаривали...

— ... и вы проснулись, — Вечорек подал глазами знак Катажине, которая порывалась вмешаться. — Хорошо, что вы пришли. Теперь мы все в сборе, так что стоит повторить, что убийца — один из нас.

Он умолк. Никто не ответил ему. Глубокую тишину, царившую в библиотеке, внезапно нарушил далекий вой собаки, такой тоскливый, что даже капитан нервно вздрогнул и повернулся к окнам, за которыми стояла густая тьма.

— Вот и животное понимает, что замок посетила смерть, — тихо заметил он и подошел к окну.

Посреди подъездной аллеи сидела огромная овчарка, задрав голову к угрюмому небу, откуда все так же сыпался густой снег. Ветер опять усилился.

— И поскольку один из нас убийца, — снова сказал капитан, которого никак не отпускала эта мысль, — я считаю, что лучше всего будет запереть библиотеку на ключ и спокойно ожидать утра, когда мы сможем вызвать полицию. И пускай каждый попытается мысленно восстановить события последних часов или даже последних дней и вспомнить, не произошло ли за это время что-то необычное. В подобных случаях какое-нибудь на первый взгляд незначительное наблюдение может очень помочь следствию.

И опять никто не сказал ни слова, но все, как по команде, направились к двери. Стефан вышел последним, дважды повернул ключ в замке и положил его в карман. На лестнице он нагнал профессора, который с поникшей головой шел позади всех, и наклонился к нему.

— Не зайдете ли вы на минутку ко мне?

Ему показалось, что Гавроньский не расслышал, но, помедлив, тот все же кивнул.

Все расходились по своим комнатам.

Вой то умолкал, то вновь усиливался.

Катажина, в который уже раз за сегодняшний вечер, стояла у окна и пристально смотрела в темноту. Услышав негромкий стук профессора, она обернулась и села на подоконник, опершись спиной о стекло.

— Располагайтесь, пан Гавроньский, — сказал Вечорек. Он стоял у двери ванной и машинально водил пальцем по раме картины, изображающей муки святого Себастьяна.

Профессор тяжело опустился в кресло и, подняв голову, посмотрел усталыми глазами на капитана.

Катажине показалось, что с того момента, как они познакомились, Гавроньский постарел лет на пятнадцать, а ведь миновало всего несколько часов.

— Я не могу в это поверить. Не могу. Я знаю, что это правда, но все еще надеюсь, что проснусь — и кошмар рассеется...

Он замолчал. Вечорек развел руками в знак того, что эти надежды, увы, уже не сбудутся.

— За что?! — Гавроньский посмотрел на Катажину, как будто ждал от нее ответа на свой вопрос. — Господи, ну за что? Мы дружили с ним со студенческих лет. Это был самый лучший, самый честный, самый трудолюбивый человек из всех, кого я знал. Конечно, о мертвых — хорошо или ничего, но поверьте мне, он и в самом деле был таким. Вот вы говорили о смертельном враге. Но это немыслимо! У него просто не могло быть врагов. Владек никогда в жизни даже мухи не обидел...

— И тем не менее его убили, — вмешалась Катажина. — Должен же найтись какой-то мотив! А вы не думаете, что здесь может быть какая-то связь с картиной?

— С картиной? Вы имеете в виду «Черного короля»?

— Да.

— Нет, картина тут совершенно ни при чем. Это дело рук какого-то сумасшедшего!

— И кто же он, по-вашему? — спросил Вечорек.

— Не знаю... даже не догадываюсь. Но Владек убит! Да еще этой жуткой стрелой! Нормальный человек никогда бы не пошел на такое.

— Почему же? У арбалета, если, конечно, уметь с ним обращаться, есть определенные преимущества, скажем, перед пистолетом. Он бесшумен, а убивает, как мы убедились, столь же эффективно.

— Вы... для вас все так просто и ясно... как будто такое случается ежедневно... А для меня... для меня все это невероятно... такое не может, не должно происходить в нормальном мире нормальных людей. Я не верю, не в силах поверить! Не в силах...

Он закрыл руками лицо, но вскоре овладел собой и даже заставил себя выпрямиться в кресле.

— К сожалению, пан профессор, вы неправы. Преступления совершаются во всяком обществе. Неверно приписывать их проявлению безумия — даже если они так непостижимы, как это. И неверно, что мертвых всегда поминают только добром. Это кого как. Например, я не убежден, уместно ли это в отношении вашего коллеги. Многое говорит за то, что он был преступником.

— Кем?! — Гавроньский даже привскочил от неожиданности. — Преступником?! Да вы отдаете себе отчет?

— Отдаю, — спокойно ответил Вечорек. — Отдаю, хотя пока не вправе ничего утверждать с уверенностью. К сожалению, приходится считать хранителя музея Янаса преступником, ибо этой ночью, незадолго до его смерти, я видел, как он менял картины. Я видел у него в руках копию «Черного короля», видел, как он вошел в библиотеку и как он, сняв со стены картину, повесил на ее место другую, принесенную им с собой...

Гавроньский попытался вмешаться, но капитан остановил его движением руки.

— Теперь я уже могу сообщить вам и то, что тогда же у главных ворот Боров появилась машина с погашенными фарами, а моя коллега видела человека, который крался от дома к воротам. Коллеге не удалось узнать его, но в свете того, что я вам только что сказал, это был не кто иной, как Янас. Очевидно, заменив картины, он отнес ту, которую считал оригиналом, в машину.

— Но ...

— Минутку, пан профессор. Вскоре после этого хранитель погиб, следует думать, от руки своего сообщника внутри замка. Во всяком случае такова моя первая, предварительная гипотеза. Возможно, сообщник не доверял Янасу или хотел один заграбастать те деньги, которые предназначались обоим. Если все обстоит именно так, как я говорю, то нам остается найти этого сообщника. И найдем мы его быстро, потому что наши люди установили наблюдение за машиной, в которой едет картина, так что птичке не ускользнуть.

— Вам незачем так долго ждать, чтобы узнать, кто убедил хранителя заменить картину. Это был я!

— Вы, пан профессор?!

— Да. Я.

— А можете вы мне сказать, с какой целью?

— Конечно. Ввиду того, что вы мне тут поведали, я считаю своим долгом информировать вас обо всем... — он запнулся. — Признаюсь, даже после смерти Владека, то есть хранителя Янаса, я не хотел говорить вам... Если честно, то я вообще забыл о картине. Два этих события никак не связывались в моем сознании друг с другом. Как вы понимаете, я ничего не знал о машине. Впервые о ней сейчас слышал!

— Вот видите, пан профессор, я ничего от вас не скрываю. Не то что вы! Но я перебил вас. Продолжайте, пожалуйста.

— Значит, так... Как бы это сказать? Когда я зашел за вами, чтобы показать замок, и завел разговор об охране картины, я сделал вывод, что вы ничего... в общем, что вы не гарантируете сохранность «Черного короля», не гарантируете, что его не украдут и не повредят. Вы сами мне так сказали, припоминаете?

Вечорек молча кивнул.

— Вот именно. Я рад, что вы не забыли. После нашего разговора я растерялся. С одной стороны, уголовная полиция уведомляет меня о возможной попытке похищения картины какой-то таинственной международной бандой, а с другой — та же самая полиция, как мне казалось, не имеет никакого плана спасения «Третьего короля». Я получаю иностранные каталоги и знаю, сколько за последние годы было краж и на какие чудеса способны музейные воры, для которых никакие запоры, сторожа или наиновейшие системы сигнализации не помеха. Я колебался. Я помнил, что обещал вам ни перед кем ни словом не обмолвиться о готовящемся ограблении. Но сложилась такая странная ситуация... Понимаете, нас с покойным Янасом многое связывало с этой картиной. И я знал, вопреки вашим выводам, что ему я могу доверять как самому себе. Ведь это был хранитель Боров, директор музея, человек, отвечавший перед обществом за состояние сокровищ, которые находились тут под его попечительством. Поэтому я нарушил обещание, которое с меня взял ваш начальник, и сразу после наших бесед у камина заперся с Янасом и все ему открыл. Мы оба знали, что в запасниках музея хранится копия «Третьего короля», которую много лет назад мастерски изготовил известный вам пан Марчак. Он, кстати, лучший копиист во всей Польше. И мы с Владеком решили, что сами позаботимся о безопасности картины. Каким бы там ни был ваш план, нам показалось, что грабителям подойдет и копия, висящая на месте оригинала. На первый взгляд никто бы и не понял, что перед ним подделка. В кабинете Янаса стоит сейф. Мы договорились, что, когда все уснут, хранитель проникнет в библиотеку, заменит картины, повесит на стену копию, а оригинал запрет в сейф, ключ от которого есть только у него. Когда вы видели, как он несет копию и вешает ее на место подлинника, то это он просто приводил в исполнение наш с ним уговор, и действовал он не как преступник, а наоборот, как спаситель национальных ценностей! Он умер на своем посту. Вот вам вся правда. — Профессор перевел взгляд с Катажины на Вечорека. — Вы вправе упрекнуть меня в том, что я не сдержал слово, но поступить так был мой святой долг. Ведь вы сами, положа руку на сердце, не станете спорить, что полиция оказалась недостаточно сметливой в деле защиты «Третьего короля» от воров.