– Привет, солнышко! – Петровна привычно выглядывала из-за потертой стойки вахты, которая помнила пионерские сборы.

– Доброе утро! Как поживают азалии?

Цветы на клумбе у входа во дворец Школьников были особой гордостью пенсионерки. Она целыми днями вела баталии в различных чатах цветочников, выписывала самые элитные луковицы по почте и страшно ругалась на детей, залетавших на священную территорию цветника, увлекшись беготней, или на нерадивых хозяев, чья собака смела поднять ногу в неположенном месте. Хотя за годы круговой обороны Петровну хорошо знали все местные, поэтому подобные инциденты, превращающие старушку в разъяренную фурию, практически не возникали. Я улыбнулась, представив Петровну в образе дикой валькирии, поднялась по гулкой широкой лестнице с низкими ступенями, истертые перила привычно изогнулись под ладонью. Огромные окна коридора прятались в высоких потолках и выходили на зимний сад, крыша которого во многих местах зияла провалами. В оставшихся застекленных квадратах плясало солнце.

По широкому коридору неслись приглушенные гаммы, подвал мерно отвечал перестуком мячей, я толкнула высокую иссохшую створку двери и вступила в пространство мольбертов, акрила и беличьих кистей. Обычно я приходила немного заранее. Во-первых, это была возможность побыстрее выскользнуть из облака материнской едкости, а во-вторых, это было прекрасным вариантом избежать всех социальных активностей перемены, когда приходилось здороваться, останавливаться, отвечать на вопросы других педагогов, желающих пообщаться между уроками.

Мне нравится неспешно расставлять мольберты перед уроком, вести рукой по масляной поверхности восковых макетов, выбирая натуру для натюрморта, тщательно выкладывать складки тяжелой ткани для фона. Композиция, свет должны располагаться, как сочтет нужным художник. Искусство красоты и совершенства. А с другой стороны, как мало неизбитых сюжетов. Все сводится к двум основным темам – любви и смерти. Предсказуемо. Мне ближе реализм, физическое. Не чувства, а предметы. Строения, обглоданные временем стены, потемневшие от времени деревья. Дом, где жили родители, деды, прадеды. Меняются поколения, люди остаются в рамках четырех темпераментов.

"Интересно, если бы у меня была сестра…", – мне нравилось придумывать альтернативные истории, где я была не одна, а с братом или сестрой, иногда они были старше, иногда младше меня. Мать в этих выдумках растворялась в обилии детей и практически не концентрировала внимание на мне. Наверное, поэтому истории казались мне спокойными и уютными, несмотря на все каверзы, которые мы там учиняли.

– Здравствуйте, – робкий голос вызвал меня из далей воображения.

– Привет, Яна! Как дела? Занималась дома? – Я знала, что девочка не любит вдаваться в подробности своей жизни, но оживает, когда разговор заходит об искусстве и наших занятиях. Молчаливо погруженная в свои мысли, Яна расцветала во время дискуссий о цвете, классиках живописи, проявляя иной раз удивительно глубокие познания. Я обратила внимание, что несмотря на тёплую погоду, длинные рукава серой кофты были опущены, скрывая даже кисти рук.

Занятие пролетело незаметно, мы рисовали натюрморт – тыква царственно располагалась на чёрном бархате в окружении лимонов, а мы перебрасывались шутками и обсуждали костюмы на Хеллоуин. Когда дети начали собираться, Яна задержалась за мольбертом, дорисовывая незначительные мелочи, но, когда остальные вышли, подняла на меня глаза:

– Папа сегодня опять кричал на маму…

Размешивая миниатюрной ложечкой в такой же маленькой чашечке черного кофе мизерный белый шарик мороженого, она незаметно для себя опять провалилась в воспоминания.

– Любимая, ты хотела бы остаться тут жить? – сильные пальцы нежно касались ее щеки.

– Ах, это было бы волшебно! – последнее время она удивлялась, какие слова всплывали из подсознания. Неожиданный поворот жизнь разбудил в ней странную приторность, но она в целом гармонировала с этими странными сладкими отношениями, которым удивлялись все, кто ее знал раньше. Слава придумывал ей разные милые прозвища, был такой ласковый и предусмотрительный, что она с радостью включилась в незнакомую игру.

– Ну, так всё в наших руках, я уже и квартиру присмотрел, – Слава взял её руки в свои, заглядывая в глаза.

– Квартиру? Какую квартиру? – в голове витали бабочки, думалось плохо. Особенно, когда он наклонился и начал шептать ей прямо на ухо, согревая дыханием, в котором смешался запах коньяка и терпкость сигары.

Внутри у Светланы Павловны, которая в данный момент ощущала себя, как минимум, Светочкой, сладко защемило. Ласковый ветер играл с воздушными шторами, длинная терраса выходила прямо на мыс, и перед ними открывался безграничный горизонт. Рассвет уже розовел, собираясь явить светило во всей красе, и мечты на глазах обретали силу реальности в такт солнечным лучам, резкими прямыми прорезавшими нежное небо. Прибой шептался с береговыми камнями, сладострастно пробегал по гальке, оставляя быстро высыхающий след. Она чувствовала себя юной и неискушенной, только сейчас, когда у нее появился принц, который тоже ее любит, она была по-настоящему счастлива. В эти минуты все казалось ей простым и понятным. И даже простая прогулка превращалась в удовольствие.

– У тебя улыбка как у ангела, – вывел ее из оцепенения голос Славы. Она таяла, глядя в его карие глаза.

– Перестань, – оказывается, она еще не разучилась краснеть.

– Прекрасно выглядишь! – Слава смотрел влюбленными глазами.

– В отпуске можно, – Светлана смутилась и разгладила рукой складки на одежде. На ней был белоснежный брючный костюм, оранжевая блузка из легкой ткани и удобные босоножки, – Ну что, идем? – она впервые в жизни начала ценить удобства.

– Что у нас сегодня?

– Опера, – она улыбнулась сначала в предвкушении, она любила оперу, а потом, увидев, как он скорчил недовольную рожицу, его она любила тоже.

– Светлана Павловна, здравствуйте! – Голос адвоката вернул её из воспоминаний в такое же летнее и тёплое, но уже не многообещающее кафе. Мечты растворились, любимый исчез, а ей предстоял крайне неприятный разговор.

И снова здравствуй, дневник! Не обижайся, три дня меня тут не было, потому что мне нечего было сказать. Каждый день похож на предыдущий, кроме конечно тех, когда я бываю в студии. Мне нравится рисовать. я получаю удовольствие от этого. Точнее сказать можно много всего, но я не знаю как. Ещё я боюсь, что кто-то тебя найдёт и подумает про меня плохое. Вчера была на рисовании, Клео похвалила мою тыкву, а ещё мы говорили про Хеллоуин. Я придумала костюм, но рассказывать об этом не стала. Думаю, другие придумывают гораздо лучше меня. Наверно, это глупо, ведь меня даже никуда не звали. Зачем я планирую эти встречи, костюмы. Я спросила вчера Клео, она разрешила так себя называть, насчёт происшествия, и хотя она сказала, что так бывает, когда взрослые расстраиваются и выходят из себя, но думаю, она имела в виду что-то другое. Я видела эту тень в её взгляде, которая приходит ночью и путает сны, наверно, не буду об этом писать, я уже сказала лишнее. В прошлый раз я не смогла сказать, что люблю его, но я так думала. Ты не знаешь, что когда-то он решил, что наша последняя встреча будет действительно последней.

Чувство безысходности от разговора с Яной не могло раствориться даже в ярком послеобеденном солнце. Я решила прогуляться по парку. Пустынные дорожки разрезали газоны на равные куски, скрывались в дымке, которая уже опустилась на город. Было тяжело дышать, майка липла к спине, а на зубах скрипела пыль. Прогулка не принесла обычного успокоения, а впереди ещё был суетливый рынок с его многорукой и многоголосой толкотней – мама попросила на обратном пути купить продуктов. Я спустилась в прохладу овощного павильона и быстро прошла к крайнему ряду – улыбчивый старичок был не болтлив, терпеливо ждал, пока я выбираю овощи, и выгодно отличался от навязчивых продавцов.