– Стой! – закричал я внезапно охрипшим голосом и закашлялся.

Разумеется, Эмеку-Имбару не внял мольбам. Он даже не обернулся на звуки моего голоса, быстро скрывшись за песчаным холмом. Вот теперь я по-настоящему ощутил себя одиноким. Настолько явственно и тяжело, как никогда. С пересохших губ сорвался отчаянный крик, в котором смешалась досада и гнев. Однако долго надрывать глотку не позволил проснувшийся внутренний голос.

«Кинжал! Нужно достать кинжал немедленно!»

Налетевший особо сильный порыв ветра врезался мне прямо в лицо, швыряя в глаза целую охапку песка.

«Проклятье! Я не могу открыть глаза, иначе он попадет прямо в них! Кинжал! Где кинжал!?».

Я помнил, что он упал где-то недалеко от моих ног. Отчаянно стараясь сохранить в уме примерное положение кинжала, я начал поворачиваться боком в ту сторону. Затекшее тело категорически отказывалось слушаться. При каждом движении его словно пронзали раскаленными иглами. Я стонал. На лбу выступила испарина. Нос был забит песком, но жажда к жизни полностью высушила те волны безразличия, что окатывали ранее. Был шанс на спасение. Нужно только дотянуться до него, пока песок не поглотил кинжал в своей утробе.

«Если успею вовремя освободиться, то смогу увидеть куда поскакал конь Эмеку-Имбару и найти дорогу домой! Нужно только поторопиться!».

На то, чтобы повернуться боком к тому месту, где должен быть кинжал, у меня ушло около минуты, которая показалась вечностью. Все мое существо призывало перевести дух, отдохнуть немного, но я заставлял себя двигаться дальше. Медленно, я покатился туда, где должно было находиться спасение. Один перекат. Ничего. Второй перекат. Ничего. Третий. Четвертый. Я запаниковал.

«Неужели он уже скрылся за толщей песка, или я выбрал неверный путь?».

Пятый перекат.

«О, боги, помогите мне!».

Когда я начал движение в шестой раз, то напоролся животом на что-то твердое, вдавив своим весом предмет глубже в песок.

«Вот он! Только не потеряй! Только не потеряй!».

Я резко отодвинулся назад, повернувшись спиной к кинжалу. Разум заставлял торопиться, боясь, что я загнал оружие вглубь и теперь не удастся найти его. Собрав последние силы, превозмогая боль, я дернулся, лихорадочно скребя ладонями по песку.

Ничего.

Еще одно усилие.

Снова ничего.

Стиснув зубы, я постарался еще глубже погрузить руки в песок. Сильная боль пронзила запястья. Онемевшие пальцы плохо слушались, но я продолжал искать с упрямой настойчивостью. И наконец нащупал его! Мизинец левой руки коснулся деревянной рукояти. Я затаил дыхание, стараясь не шевелиться. Затем, медленно, завел палец за нее и аккуратно потянул вверх. Клинок не поддался. Закусив верхнюю губу до крови, я повторил попытку с чуть большим усилием. Снова никак. Пальцы дрожали сильнее, чем листья пальмы на ветру, но я боялся, что если хоть на секунду дам им передохнуть, то уже никогда не смогу вытащить кинжал. Я закричал, делая очередную, отчаянную попытку. И он поддался!

«Кинжал поддался!».

Уже через секунду я ухватил его безымянным пальцем, а спустя пару мгновений вся левая кисть сжимала рукоять спасительного лезвия. Крепко вцепившись в него, я перевернулся на живот и засмеялся. Однако смех быстро перешел в хриплый кашель, который сотрясал меня несколько минут. К тому моменту, когда он прекратился, я осознал, что уже не слышу звуков копыт. Однако все равно следовало поторопиться, ибо еще оставалась надежда увидеть, в какую сторону направляется Эмеку-Имбару.

Я спешно начал водить кинжалом по веревкам, но случайно задел кожу несколько раз. С досадой пришлось немного сбавить темп. Прошла целая вечность прежде, чем я почувствовал, что веревки ослабли, а спустя еще немного окончательно порвались. Я тут же постарался стряхнуть этот отвратительный песок с глаз, но кисти так затекли, что не удалось даже дотянуться до лица. Пришлось лежать, сгорая от нетерпения. В ожидании, когда кровь, наконец, вновь наполнит члены. И вот она запульсировала в руках, а в кожу словно воткнули десяток колючек. Но я не обратил на это внимания, а просто резко сбросил песок с лица и открыл веки. Яркий свет, усиленные отражением от песка, тут же ослепил взор. Пришлось зажмуриться и приставить ладонь к глазам. Перед ними расплывались желтые круги. Подождав, пока зрение привыкнет к безумным пляскам бликов и лучей, я осторожно поднял веки и стал перерезать путы на ногах. Усилившийся ветер играл моими растрепанными волосами. Поскольку я уже мог видеть, то освобождение шло куда быстрее. Наконец, мне удалось полностью сорвать злосчастные узлы. Оставалось только ждать, когда кровь наполнит онемевшие члены, и можно будет встать на ноги. На это ушло еще несколько драгоценных минут.

Почувствовав силу, я резко поднялся. Ступни невыносимо кололо. Я с трудом мог передвигаться, постоянно прихрамывая. Голова гудела, в глазах двоилось, а солнце испепеляло тело. Но в то мгновение я не обращал внимания на все это. Моей единственной целью было взобраться на один из высоких барханов. Даже не взглянув на холодный труп ассирийца и его осла, со скоростью, на которую только был способен, я начал нелегкий подъем. Песок скатывался вниз под ногами, так и норовя утянуть вниз, но я, стиснув зубы, продолжал двигаться вверх. Когда до вершины оставалось чуть меньше половины пути, я уже тяжело дышал. Пот градом катился по всему телу, покрывая кожу, будто липкая древесная смола. В висках стучали кузнечные молотки, а конечности еле-еле передвигались. Но я продолжал. Продолжал словно безумец в своей упрямой жажде достичь цели.

«Безумец… Быть может, я уже им стал? Повелитель демонов пустыни Пазузу разрушил мой разум и идет за мной?».

Как я преодолел подъем в памяти не осталось. Помню лишь, что сознание резко помутилось, и остаток пути я прошел словно слепая черепаха. Когда же ноги вступили на долгожданную вершину, я постарался усилием воли развеять туман перед взором, чтобы осмотреться, но попытки оказались тщетными – ощутив сильную слабость во всем теле, я рухнул на то место, где стоял, так и не сумев что-то разглядеть. Тяжелое прерывистое дыхание, со свистом вырывавшееся из груди, стало тихим. Виски сдавило, будто тисками. Я быстро стал проваливаться в бездну. Лишь одна мысль успела промелькнуть в голове прежде, чем она окончательно поглотила меня.

«Хорошо, что я не свалился обратно».

– Холодно… – простонал я, открывая глаза и, с удивлением, замечая над собой темное, испещренное множеством звезд, ночное небо.

Однако еще большее изумился тому, что ощутил сильный озноб. Тело буквально задеревенело от холода так, что сначала пришлось осторожно разминать пальцы.

В пустыне царила мертвая, гнетущая тишина, нарушаемая лишь звуком перекатывающихся песчинок, подбрасываемых в воздух легким дуновением ветерка. Повсюду до горизонта, покуда хватало глаз, расстилалась бескрайняя волнообразная равнина. Она напоминала застывшую бурную реку. Только вместо живительной влаги – одинокий, безжизненный край.

Я незамедлительно ощутил всю тяжесть своего положения. Холод пустыни пробирал тело снаружи, а страх и тревога – пробирали душу изнутри. Ни звука. Ни движения. Только я, да блестящий лик Сина[1] над головой, освещающий округу серебристым светом.

– Так, надо подумать, – начал я говорить вслух, только чтобы заполнить окружающую пустоту, – сколько же мне пришлось проваляться поленом? Полдня? Полутора суток? Ладно, неважно. След Эмеку-Имбару давно потерялся, и я не смогу найти дорогу домой, – я начал растирать ноги, – можно было бы идти по солнцу, – тут мои глаза посмотрели наверх, – но его нет. Не смешно, – я выдержал короткую паузу, а потом, слегка нахмурившись, повторил, – не смешно. Почему я не подумал об этом раньше? Тупой чурбан, вот почему.

Закончив с ногами, я приступил к растиранию шеи и груди:

– А по звездам точно никуда не пойду, – с губ сорвался печальный вздох, – эх, вот если бы у меня были знания жрецов, что сидят на вершине Этеменанки… все было бы куда проще… Жрецы… – упоминание этого слова вызвало целую бурю чувств. Ощутив, что покраснел, как кровь ударила в голову, а сердце застучало в висках, я постарался взять себя в руки. На переживания о прошлом просто не было времени.